Тайна фамилии Хлудова

№ 2010 / 20, 23.02.2015

Из­ве­ст­но, что Ми­ха­ил Бул­га­ков лю­бил «го­во­ря­щие» фа­ми­лии. За­по­ми­на­ю­щи­е­ся, яр­кие име­на пер­со­на­жей – ед­ва ли не пер­вое, что бро­са­ет­ся в гла­за в его про­зе и дра­ма­тур­гии. Че­го сто­ят хо­тя бы та­кие пер­со­на­жи, как по­эт Иван Без­дом­ный, Кот Бе­ге­мот, про­фес­сор Пре­об­ра­жен­ский, По­ли­граф По­ли­гра­фо­вич Ша­ри­ков, Пон­чик-Не­по­бе­да и др.






Михаил Алексеевич Хлудов
Михаил Алексеевич Хлудов

Известно, что Михаил Булгаков любил «говорящие» фамилии. Запоминающиеся, яркие имена персонажей – едва ли не первое, что бросается в глаза в его прозе и драматургии. Чего стоят хотя бы такие персонажи, как поэт Иван Бездомный, Кот Бегемот, профессор Преображенский, Полиграф Полиграфович Шариков, Пончик-Непобеда и др. Значение имени для Булгакова слишком бросается в глаза – даже на фоне тех писателей, которые традиционно тяготеют к имени как одному из важнейших средств художественной выразительности, каков, например, Н.В. Гоголь, с его Неуважай-Корытом или Держимордой. Булгаков в этом смысле шёл, конечно, прежде всего за Гоголем (хотя и не только: порою он идёт в этом плане и за Ф.М. Достоевским, имена у которого мотивированы не только сатирой).


Конечно, ономастика в таких произведениях, как «Собачье сердце», «Роковые яйца», «Мастер и Маргарита» (то есть там, где есть элементы фантастики и сатиры) более выразительна, но, может быть, и более однозначна, нежели ономастика в произведениях реалистического плана. Если имя Ивана Бездомного сразу обращает на себя внимание как «говорящее» и призывающее к исследованию, то имена персонажей «Белой гвардии» или «Бега» могут произвести впечатление случайных. Хотя и в них есть скрытый смысл.


Попытки истолковать фамилию одного из главных героев «Бега» генерала Хлудова предпринимались уже неоднократно. Объясняя смысл этой фамилии, исследователи начинают построения на основе её этимологии. Парадокс заключается в том, что все они цитируют одну и ту же статью из словаря В.И. Даля, а вот к выводам при этом приходят самым разнообразным. Например, В.И. Немцев пишет: «В характере Хлудова впечатляюще проявляются особенности российской смуты» (выделено нами – Д.М.). Исследователь объясняет фамилию Хлудова, опираясь на значение слова «хлуда», представленного в словаре В.И. Даля: «Хлуда» – это по-русски хлам, сор, навоз, мусор; хворь, хиль, болезнь. «Хлуд» также – это жердь, дубина, дрюк, ослоп, стяг; жердь для увязки воза сена, соломы; рычаг, коим двое носят ушат на плечах, водонос». Таким образом, для В.И. Немцева «хлам, навоз, мусор» есть «российская смута». Получается, что для Булгакова фамилия Хлудова звучит, условно говоря, как «Навозов», «Хламов», «Мусоров», а может быть и «Хворый», ибо он – якобы в представлении автора «Бега» – самый явный представитель «русской смуты». Что-то вроде анархиста Кропоткина. Натяжка здесь слишком явная.


К этой же словарной статье В.И. Даля с какой-то непонятной настойчивостью обращается и Л.П. Пожиганова, которая отходит ещё далее от смысла фамилии Хлудова, нежели В.И. Немцев. Исследовательница пишет: «…Слово «хлуда», по Далю, сближается со значением слова «халуй» в диалектном употреблении: «Халуй – холуй, слуга, лакей, холоп, подлый родом и приёмами. Вят. сор, дрязг, нанос от разлива, коим заволакиваются луга. Совпадение почти полное. Булгаков даёт своему герою фамилию, которая соответствует его портрету и в прямом, и в переносном смысле: Хлудовы – порождение грандиозного исторического «разлива». И снова перед нами совершенно очевидная натяжка, не требующая даже особенных опровержений.


Достаточно простой метод, ставший весьма распространённым со времени переиздания словаря Даля, не даёт покоя исследователям. Л.В. Тильга, обращаясь к уже упомянутой статье В.И. Даля, берёт наиболее конкретное значение слова «хлуд», которое, кажется, прямо вписывается в образную систему булгаковской пьесы и является, по сути, попыткой интерпретации характера главного героя: «…«Хлуд»: шест, жердь. Вольный ассоциативный ряд – дыба, виселица, фонарь. Подтверждая амплуа вешателя, это древнее, цельное имя […] несёт в себе ещё и преобладающую вертикаль. Один в поле. В то же время, согласно демонологии, на кол издревле сажали самоубийцу для изгнания нечистой силы, беса. Так в самом имени […] словно предугадана динамика образа Хлудова, где грех уже содержит кару». Трудно поверить, но всё это выросло из одного лишь далевского словечка: «жердь», «долгая хворостина». Согласимся, что слова «дыба», «виселица» и даже «фонарь» – ассоциации слишком уж вольные. Тем более, что приходится ещё обратиться к народной демонологии и вытащить из неё слово «кол» «для изгнания нечистой силы» – и всё для того, чтобы обозначить «грех» Хлудова. На наш взгляд, это слишком вольные и к тому же очень выпрямленные импровизации. Дело в том, что уже набивший оскомину метод вольного обращения к словарю В.И. Даля по любому поводу срабатывает далеко не всегда. Всё-таки Булгаков – не П.И. Мельников-Печерский, не писатель-этнограф С.Максимов. Часто его ассоциативный ряд вырастает из совершенно иных культурных корней.


Прежде всего нужно понять, где именно драматург мог услышать саму эту фамилию? Что могло привлечь Булгакова в её звучании? Какие ассоциации фамилия могла вызвать у него и, следовательно, у будущих зрителей пьесы?


Булгаков, уроженец Киева, несомненно в какой-то степени знал основы польской фонетики. Вообще западнославянские языки звучали в семье Булгаковых, потому что ими владел отец писателя – Афанасий Иванович Булгаков. Сразу оговорюсь: фамилия Хлудов не имеет отношения к польскому языку. Но в ней слышится явственная, хотя и ложная, «польская нотка»: chlod – «хлуд» – по-польски: холод. А вот мотив холода в «Беге» как раз очень силён. В «Беге» вокруг Хлудова складывается какая-то особая «холодная» атмосфера; не случайно В.В. Гудкова, писавшая о пьесе, обратила внимание на «холод, лёд» и оцепенелую «застылость Хлудова». Это ощущение создаёт и фон, на котором перед зрителем впервые предстаёт Хлудов – промёрзшая железнодорожная станция с оледеневшими окнами, холодным светом голубых электрических фонарей, – и внешний вид генерала: его неестественная бледность, зябкая принуждённость его позы – он сидит «съёжившись», – и варежки у него на руках. Конечно, в Крыму «случился зверский […] мороз», но Хлудов зябнет не от мороза.


«Он болен чем-то, этот человек», – пишет Булгаков, имея в виду болезнь не физического порядка. Внутренний озноб героя – это характеристика его душевного состояния, это одинокий холод его личности, это холодные, во многом рассудочные страсти, которые терзают его.



***



Но, возможно, дело не только в фонетике и звуковых ассоциациях. Во время написания «Бега» – в августе 1927 года – Булгаков переезжает на новую квартиру, в дом № 35-а по улице Большой Пироговской в Москве. Совсем неподалёку, в доме № 19, и доныне размещается клиника детских болезней Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова. Старое её название – детская клиническая больница имени Хлудова. Это название в те годы ещё не убрали с фасада. Да и в любом случае Булгакову – как врачу – было известно название этой больницы, она была тогда единственной специализированной детской клиникой страны.


Хлудовы – это широко известные до революции московские купцы-меценаты. Дочь Третьякова в своих мемуарах писала: «Много было самодуров в нашей Белокаменной, но самыми знаменитыми из них, понаслышке, были Мамонтовы и Хлудовы. Даже была специальная терминология: «мамонтовщина» и «хлудовщина».


Михаил Алексеевич Хлудов, тот самый учредитель больницы, был из них, пожалуй, самым известным. И вполне мог заинтересовать Булгакова как личность. Он прославился своей отчаянной храбростью и любовью к экстравагантным шуткам. Участвовал в походах в Туркестан и Сербию, награждён Георгиевским крестом. Был знаком с генералом Скобелевым. Хлудов – личность очень колоритная, с сумасшедшинкой. Гиляровский писал о нём:


«Миша был «притчей во языцех»… Любимец отца, удалец и силач, страстный охотник и искатель приключений. Ещё в конце шестидесятых годов он отправился в Среднюю Азию […] и застрял там, проводя время в охоте на тигров. <…> Ходил он всегда в сопровождении огромного тигра, которого приручил, как собаку. Солдаты дивились на «вольного с тигрой», любили его за удаль и безумную храбрость и за то, что он широко тратил огромные деньги, поил солдат и помогал всякому, кто к нему обращался».


Михаила Алексеевича словно преследовал какой-то злой рок: его молодая жена была нечаянно отравлена, пав жертвой вражды между братьями Хлудовыми. По одной версии, Василий Алексеевич после ссоры подлил яду в кофе Михаила Алексеевича, по другой версии – наоборот, но, как бы то ни было, отраву выпила двадцатилетняя Елизавета Фёдоровна. От этого брака у Михаила Алексеевича остался малолетний сын, который спустя несколько лет тоже погиб по нелепой случайности – столкнули с лестницы в училище. Михаил Алексеевич женился снова, но вторая жена, надеясь на большое наследство, умышленно спаивала его. Хлудов буйствовал, в итоге попал в сумасшедший дом, где вскоре и умер.


Из писателей не один Булгаков обратил внимание на этого человека. В романе Н.Н. Каразина «На далёких окраинах» (СПб., 1875), посвящённом походу русских войск в Среднюю Азию, Михаил Хлудов выведен под фамилией Хмуров, а под именем купца Хлынова его изобразил А.Н. Островский в пьесе «Горячее сердце».


Теперь обратим внимание на то, что в 1926 году, когда Булгаков начинает работать над пьесой «Бег», во МХАТе как раз ставится «Горячее сердце» Островского, причём режиссёром спектакля выступает И.Я. Судаков, который одновременно режиссирует «Дни Турбиных» (и спустя два года возьмётся за «Бег»). Судаков, как и все режиссёры МХАТа, тяготел к «документальности» при подготовке постановок, тщательно изучал реальные прототипы действующих лиц, так что Булгаков, активно сотрудничавший с Судаковым, несомненно знал о том, кто послужил прототипом Хлынова. Отсюда можно предположить, что в сложный круг ассоциаций, с которыми связан образ Хлудова, входит не только московский купец, давший герою фамилию, но и его сценическое воплощение – Хлынов. В Хлынове, несомненно, проявлялись черты исторического прототипа – купца Хлудова. Что же именно? О постановке 1926 года известный театровед Б.И. Зингерман писал: «<И.М.> Москвин играл Хлынова и хлыновскую стихию, затопившую Русь. Он вывел на сцену диковинную фигуру – деспота, склонного к самоуничижению и тоске […]». Интересно, что эти характеристики в общем близки и булгаковскому Хлудову из «Бега».


Подводя итог, можно сказать, что московского купца с булгаковским персонажем роднят и душевная широта, и отчаянный характер, храбрость, артистизм, склонность к экстравагантности, нервозность на грани помешательства и, наконец, драматичность судьбы. Всё это, разумеется, с соответствующими коррективами. И, несомненно, московский зритель того времени, слышавший, помнивший ещё о похождениях купца Хлудова, должен был оценить мастерство Булгакова в области драматургической ономастики.


И что действительно характерно именно для булгаковской поэтики, ассоциации в приведённом примере с фамилией – не линейные, а очень сложные, это целая система ассоциаций: звуковых, исторических, литературных. Любая деталь у Булгакова всегда в паутине контекстов, поэтому его ономастику в любом случае не следует ограничивать словарём Даля.

Дарья МЕЛЬНИК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.