КАК БЫЛ РАССТРЕЛЯН АДМИРАЛ КОЛЧАК

№ 2006 / 7, 17.02.2006, автор: Валерий ПРИВАЛИХИН (Томск)

Кто более или менее внимательно изучал биографию Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака, знает эту версию.

 Когда ранним утром 7 февраля 1920 года на окраине Иркутска на берегу рек Ушаковки и Ангары при их слиянии раздался залп, Адмирал и премьер-министр в его правительстве Виктор Николаевич Пепеляев упали замертво и их тела, положив на санки, свезли к проруби, спустили в Ангару: «Плыви, дескать, Адмирал, в последнее своё плаванье», тела не уплыли далеко от места казни. Одежды на расстрелянных зацепились под водой за лёд, пристыли ко льду, и тела так и остались подо льдом, примерзли к нему. Спустя два с небольшим месяца, весной, когда началось снеготаянье, местные мальчишки, бегая по подталому льду Ангары, заметили тела подо льдом, сказали об этом родителям. Пришли взрослые, вроде это были казаки, либо зажиточные крестьяне, во всяком случае, не поклонники новой власти. Тела были извлечены из-подо льда. По одеждам, по лицам узнали в покойниках Адмирала и предсовмина (адмирала-то уж наверняка и в первую очередь опознали). Взрослые велели мальчишкам строго-настрого держать языки за зубами. Под покровом ночи похоронили Колчака и Пепеляева у церкви на территории Знаменского монастыря… И на могилу тайком долгие годы потом приходили поклонники Адмирала… Что уж дальше – неведомо. То ли тех, кто навещал могилу лидеров Белого движения в Сибири, выследили и взяли, то ли… Словом, было погребение и затерялось… Такая вот легенда. Она долго бытовала. Об этом писали в первые годы советской власти. Писали и в России, и за рубежом. Я читал об этом в иркутской периодике, в эмигрантских изданиях у Р.Гуля, у С.Мельгунова… 
     Скорее всего, ничего подобного всё ж таки не было. Если бы могила в самом деле существовала, о ней бы узнали и многие из иркутян, и, разумеется, чекисты. И если бы могилу ликвидировали, она бы осталась в памяти как ликвидированная, было бы посейчас известно точное её местонахождение. 
     А что же было на самом деле? Какова истина? 
     Я слышал лет десять-двенадцать назад эту легенду и в пересказе простого охотника-промысловика в таёжном посёлке под Иркутском. Как-то не очень задумывался над её смыслом и сутью, потому что не верил. Знал и легенду о золотом (серебряном) портсигаре, который, якобы, был у адмирала Колчака. Адмирал, якобы взяв из портсигара папиросу, чтобы выкурить перед смертью, подарил портсигар одному из членов расстрельной команды. А одному из руководителей казни, председателю чрезвычайной следственной комиссии Самуилу Чудновскому, вроде бы передал свой носовой платок, в котором был спрятан яд. Адмирал предпочёл умереть как воин, от пули, а не от прибережённого яда. Знал я и о том, что будто бы вместе с Колчаком и Пепеляевым расстреляли в ночь на 7 февраля и какого-то палача-китайца, служившего у белых. Слышал и читал и о том, что Колчак вёл себя перед расстрелом молодцом, достойно, зато его сподвижник премьер-министр Виктор Пепеляев совсем раскис, был перепуган, молил о пощаде, валяясь в ногах у коменданта Иркутска Ивана Бурсака (настоящая фамилия – Блатиндер. – В.П.). А после весь путь от тюрьмы и до места расстрела дрожал, впав в прострацию, бормотал слова молитв… В малодушное поведение Виктора Пепеляева, потомственного дворянина, генеральского сына, в его мольбы о снисхождении я не верил. Прежде всего, в роду Пепеляевых не было трусов. Напротив, у всех Пепеляевых-мужчин были букеты орденов на груди за храбрость и мужество. Сам Виктор Пепеляев, возглавляя почти год в правительстве Колчака сначала департамент милиции, потом – министерство внутренних дел, понимал, что ни на какое малейшее снисхождение исполнителей приказов рассчитывать ему немыслимо. Незачем унижаться. Понимал, по своей работе знал, что приказы подписывают свыше, а исполнители действуют безукоризненно чётко, ничем их не разжалобишь. Потом, если бы он трусил, боялся смерти, он имел возможность заранее о себе и семье позаботиться, скрыться за рубежом. 
     Так в чём же дело? Почему Колчака объявили храбрецом, спокойно и с достоинством выслушавшим приговор, так же достойно встретившим смерть, а Виктора Пепеляева назвали жалким трусом? 
     Зачем-то кому-то это было очень нужно, важно. Как и приплести к высокопоставленным расстреливаемым двоим безымянного китайца-палача. Вот не было в этом случайности! Как совершенно не было и правды. И если рассказы о золотом (серебряном – это по версии главнокомандующего войсками Верховного Правителя генерала К.В. Сахарова) портсигаре, о яде в носовом платке, и о том, что после первого залпа Колчак не упал замертво, в него не хотели целить, он сам скомандовал стрелять по-военному метко. Если всё это можно считать легендами, сочинёнными людьми, которым не хотелось верить в его обыденную мгновенную смерть, то рассказы о палаче-китайце и дрожавшем от момента зачтения приговора в тюрьме и до залпа Викторе Пепеляеве исходили от прямых руководителей расстрела. 
     Пытаясь докопаться до истины, что же всё-таки за этим кроется, я обратил внимание на одну, кажется, незначительную деталь. При расстреле на Ушаковке/Ангаре 7 февраля присутствовал врач-большевик Фёдор Гусаров. Роль его состояла в том, чтобы засвидетельствовать смерть Колчака и Пепеляева после винтовочного залпа. 45-летний врач-большевик, выпускник Петербургской военно-медицинской академии, соратник Ленина, в начале 1920 года работал врачом в военном Знаменском госпитале. В книге иркутского журналиста Г.Т. Килессо «Улица имени…» (Иркутск, Вост.– Сиб. кн. изд., изд. 3-е, 1989 г.) на стр. 268-й читаю: «Как врач Ф.В. Гусаров засвидетельствовал смерть Колчака после расстрела». Жизнь Фёдора Гусарова спустя несколько месяцев после этого прервалась. Нет, на Гусарова никто не покушался, он уже в феврале был неизлечимо безнадёжно болен. Его перевели из Иркутска в Омск, назначив заведующим Сибздравотделом, а 27 августа 1920 года он умер от туберкулёза и был похоронен в Омске на площади Красных Героев… О том, что при расстреле на Ушаковке присутствовал врач Фёдор Гусаров, в других воспоминаниях ни слова. Об этом журналисту-иркутянину Г.Т. Килессо рассказал в 1954 году бывший председатель Иркутского военно-революционного комитета А.А. Ширямов. Прошло четверть века со времени ночного расстрела, умер И.В. Сталин и настала хрущёвская «оттепель», Александр Ширямов был в возрасте, за год до кончины мог позволить себе быть более откровенным. Кажется, ну что ж особенного, что присутствовал врач? С другой стороны вопрос: а зачем присутствовал врач, так ли был необходим он там, на Ушаковке, февральской ночью 1920-го? Притом ещё, что на весь стотысячный город в нём было всего 47 врачей, свирепствовал тиф и другие инфекционные смертельно опасные болезни, была масса обмороженных, раненых. Что отнимать от дел занятого по горло человека? Правда, что за нужда и благой порыв соблюдать какие-то формальности? Когда достаточно подойти к упавшим после залпа и, говоря современным языком, сделать контрольный выстрел. И – вся тут тебе фиксация смерти… 
     Я ещё вернусь к врачу Фёдору Васильевичу Гусарову, но сначала постараюсь определить, сколько же было всё-таки в числе участников казни, помимо дружины из семи-восьми человек, приводивших в исполнение приговор, тех, кто руководил ими? 
     Действительно, сколько же их было? 
     По воспоминаниям коменданта города Иркутска Ивана Бурсака – «дирижировали» расстрелом двое. Он лично и председатель чрезвычайной следственной комиссии Самуил Чудновский. Бурсак же в своих официальных воспоминаниях (есть ещё и неофициальные) называет и третьего. Коменданта местной тюрьмы. Бурсак не называет его фамилии, но комендантом тюрьмы был подпоручик (или поручик?) В.И. Ишаев. 
     Читаем у Бурсака: 
     «К 4 часам утра мы прибыли на берег реки Ушаковки, притоку Ангары. Колчак всё время вёл себя спокойно, а Пепеляев – эта огромная туша – как в лихорадке. 
     Полнолуние, светлая морозная ночь. Колчак и Пепеляев стоят на бугорке. На моё предложение завязать глаза Колчак отвечает отказом. Взвод построен, винтовки наперевес. Чудновский шёпотом говорит мне: 
     – Пора. 
     Я даю команду: 
     – Взвод, по врагам революции – пли! 
     Оба падают. Кладём трупы на сани-розвальни, подвозим к реке и спускаем в прорубь. Так «верховный правитель всея Руси» адмирал Колчак уходит в своё последнее плавание. Возвращаемся в тюрьму. На обороте подлинника постановления ревкома о расстреле Колчака и Пепеляева пишу от руки чернилами (Бурсак написал красными чернилами. – В.П.): 
     «Постановление Военно-революционного комитета от 6 февраля 1920 года за № 27 приведено в исполнение 7 февраля в 5 часов утра в присутствии председателя чрезвычайной следственной комиссии, коменданта города Иркутска и коменданта иркутской губернской тюрьмы, что и свидетельствуется нижеподписавшимися: 
     Председатель чрезвычайной следственной комиссии С. Чудновский. 
     Комендант города Иркутска И. Бурсак». 
     Две всего подписи. Ни коменданта тюрьмы, ни врача Гусарова автографов нет. 
     Теперь взглянем на публикацию А.А. Ширямова. Ширямов в своих, изданных в 1926 году в Новосибирске мемуарах, утверждает, что расстреливал Колчака и Пепеляева наряд левых эсеров в присутствии председателя следственной комиссии С.Чудновского и члена ВРК тов. М.Левенсона. Там же сообщает и о третьем расстрелянном – китайце, колчаковском палаче. Бурсака при этом не упоминает вовсе. 
     Самуил Чудновский, вспоминая расстрел, называет ещё и… священника. Ну, в это вовсе с очень большим трудом верится – что отъявленные безбожники большевики искали бы для своих заклятых врагов ещё и священника. Зато ни у одного из руководителей расстрела ни слова о враче Фёдоре Гусарове. Не странно? Ещё как странно. Фёдора Гусарова как будто бы старательно хотели вывести из круга присутствовавших при казни. Все! И Ширямов, и Бурсак, и Чудновский. 
     Ещё одна значительная странность. Шифровка председателя СНК В.И. Ленина из Кремля с указанием расстрелять Колчака идёт через зам. председателя Реввоенсовета республики Эфраима Склянского председателю Реввоенсовета – 5 (Пятой армии. – В.П.) Ивану Смирнову: 
     «Не распространяйте никаких вестей о Колчаке. Не печатайте ровно ничего. А после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснениями, что местные власти до нашего прихода поступили так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске. Ленин. Берётесь ли сделать архинадёжно?». 
     Получив такую шифровку из Кремля, Иван Смирнов даёт указание Александру Ширямову: 
     «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения советской власти в Иркутске, настоящим приказываю вам находящихся в заключении у вас адмирала Колчака, председателя совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить». 
     Иван Никитич Смирнов – величина в большевистской иерархии в то время сверхзначимая. Ленин и Троцкий – на равных, Смирнов – правая рука Троцкого. Получив приказ Смирнова уничтожить Колчака, Ширямов, кажется, должен был бы лично проконтролировать «архинадёжное» выполнение приказа. Ему известно, что такое партийная дисциплина. В партии не новичок. Он отвечает за это головой. И, значит, он должен лично убедиться, своими глазами узреть, что сделано всё, как надо. Архинадёжно. Почему же он тогда лично не удосужился прибыть на берег Ушаковки/Ангары? Иркутск 1920-х не очень крупный город, недолго из центра до любой окраинной точки добраться, хоть одна машина, на худой конец конская повозка найдётся для поездки председателя ВРК к месту события. Для С.Чудновского нашлась. У И.Бурсака в официальных воспоминаниях читаем: «Через некоторое время туда (в тюрьму. – В.П.) подъехал и Чудновский». А может, всё-таки Александр Ширямов удосужился, прибыл, присутствовал при расстреле? Но если да, если был лично, то почему позднее ни сам, никто другой ни словом о том не обмолвился? А может, потому, что на берегу Ушаковки при впадении её в Ангару дальше, после залпа, разыгралось такое, о чём председателю Иркутского ВРК потом только одного и хотелось всю оставшуюся жизнь: забыть, не помнить об этом? Уж не говоря о том, что это было государственной тайной… 
     Обращает на себя внимание факт, что после установления советской власти А.Ширямов, популярнейший в Сибири наравне с Н.Яковлевым, П.Постышевым, Д.Зверевым, занимал до кончины в 1955-м довольно скромные посты. В 1921 – 1923 годах – секретарь Омского губкома, с 1923 года подвизался в Наркомпросе, возглавляя там бюро советского краеведения. Для 40-летнего заслуженного-перезаслуженного боевого революционера, по заданию Кремля руководившего возвращением в центр России золотого эшелона, постишко не по заслугам малозначительный. Может, причина не в том, что ему не давали более высоких постов из-за того, что впал в немилость, а попросту нельзя было эти высокие посты доверять? Может, причина та же, что и у Фёдора Лукоянова? (Напомню, Лукоянов – председатель Пермской губчека в 1918 году. По рангу он должен был присутствовать при расстреле царской семьи в Екатеринбурге, но не присутствовал. Укатил незадолго до кровавой трагедии в Ипатьевском доме в Пермь. А после екатеринбургской расправы с Лукояновым случился нервный срыв, и он потом тридцать последних лет тоже был в тени, на незначительной должности.) Не то же ли примерно случилось и с Ширямовым? И если так, то отчего? 
     Но всё-таки, однако, сколько человек присутствовало в ночь исполнения приговора Иркутского ревкома на Ушаковке? Может, список такой: А.Ширямов, М.Левенсон, С.Чудновский – точно. Бурсак и комендант тюрьмы Ишаев – под вопросом. (И.Бурсак мог написать строки о приведении приговора в исполнение позднее, не присутствуя при казни, под диктовку А.Ширямова. – В.П.). И обязательно был при расстреле врач-большевик Фёдор Гусаров. О его присутствии проговорился (а может, стонало годы и десятилетия в душе, захотел выговориться, тяготился тем, что унесёт с собой тайну?) Александр Ширямов в 1954 году журналисту Г.Т. Килессо. 
     Зачем всё-таки был привлечён к участию в расстреле врач Фёдор Гусаров? Какая ему отведена была при этом роль? Терпение. Чуточку позднее об этом. 
     А пока обратимся к неофициальным воспоминаниям Ивана Бурсака. (В 1969 году, тогда к юбилею поражения белых войск на Восточном фронте, взятию Иркутска и казни Колчака готовился сборник «Разгром Колчака». 74-летний Бурсак оставался, пожалуй, единственным живым участником всемирно известного расстрела в Иркутском Знаменском предместье на р. Ушаковке. Бурсак тоже почему-то после Гражданской войны был не при больших делах, на какой-то хозяйственной работе.) 
     «Перед расстрелом Колчак спокойно выкурил папиросу, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке «смирно». После первого залпа сделали ещё два по лежачим – для верности. Напротив Знаменского монастыря была большая прорубь. Там монашки брали воду. Вот в эту прорубь и протолкнули вначале Пепеляева, а затем Колчака вперёд головой. Закапывать не стали, потому что эсеры могли разболтать, и народ бы повалил на могилу. А так концы в воду». 
     Обратим внимание на количество залпов, называемых Бурсаком: первый – на поражение, еще два – для верности. Нужно ли было в чём-то сомневаться, что-то удостоверять (живы-мертвы ли?) после такой обильной пальбы по врагам революции врачу Фёдору Гусарову? Тем более, что трупы расстрелянных Колчака и Пепеляева протолкнули в большую прорубь. Ну, скажем, в большую прорубь и проталкивать расстрелянных не надо. По Бурсаку выходит, что, готовя расстрел, не позаботились даже о том, чтобы загодя выдолбить во льду свою прорубь. Для того, чтобы «концы в воду». Воспользовались для своих дел прорубью инокинь Знаменского монастыря. Да уж нет. Уж, наверно, если готовились к ликвидации, а потом к «концам в воду», то подсуетились для такого дела основательно. Свою прорубь приготовили. И не совсем рядом с прорубью монахинь должна была быть эта своя спецпрорубь. Скажем так, чрезвычайная прорубь. Ведь приди утром монахини по воду к привычной проруби, какую бы картину они узрели на месте расстрела? Снег утоптан, взрыт, кровь, гильзы. И только ли это? Какие-то, неведомо откуда привезённые сани-розвальни (кто в них впрягался, – кони, люди? – куда они потом исчезли?!), на которых подвозили к проруби расстрелянных. Правда, а куда подевались сани, на которых подвозили трупы к ангарской проруби? Молчание об этом. 
     В сентябре 1993 года, 9 сентября, я смотрю по надписи на подаренной мне Г.Т. Килессо при встрече в Иркутске книге. Георгий Тимофеевич пересказывал мне слышанное от А.А. Ширямова о проруби на Ангаре так. Прорубь эту, конечно же, подготовили заранее. Достаточно широкую. Не в один квадратный метр площадью. С выходом из тюрьмы к месту расстрела медлили. Вроде как из-за отсутствия машины. Машины, конечно, в Иркутске были. Не такой, как сейчас огромный парк, но были всё же. Но почему-то ставшие хозяевами города большевики не могли их сыскать. Так вот, пока искали машины, потом, не найдя, отправились от тюрьмы вдоль Ушаковки к Ангаре пешком, прорубь затянулась на морозе льдом. Ходьбы от тюрьмы до берега Ангары самое большее 20 – 25 минут. Непонятно, что было ждать машины, что искать её? Чего-то или кого-то другого, может, ждали, искали? Когда грянули выстрелы и можно и нужно было прятать «концы в воду», пришлось долбить вновь образовавшийся на ядрёном морозе лёд. Когда свежую корку льда вскрыли, сбросили в прорубь тела… Не правда ли, странное знание таких детальных подробностей у не присутствовавшего при расстреле председателя Иркутского ВРК Александра Александровича Ширямова? Услышанные в пересказе Бурсака или Чудновского подобные мельчайшие детали трудно сохранить в памяти треть века. Тут, пожалуй, нужно быть очевидцем, участником, организатором. 
     Вернёмся теперь к двум деталям. К тому, что вместе с Верховным Правителем и предсовмина В.Н. Пепеляевым был расстрелян и китаец-палач, и к тому, что после зачтения постановления Иркутского ревкома В.Н. Пепеляев повёл себя недостойно. 
     Зачем так настойчиво, навязчиво подаётся деталь о каком-то безымянном палаче? Зачем столько много говорится о постоянно дрожащем перед близкой смертью, бормочущем молитвы Пепеляеве, которому выговаривают: «Встаньте, постыдитесь, умереть достойно не можете». И зачем на его фоне адмирал Колчак очень выпукло преподносится как образец достойнейшего поведения перед лицом смерти? Ведь ни тени, заметим, не брошено на репутацию Адмирала. Репутация наоборот старательно преподнесена безупречной. 
     А в этом, думается, есть продуманность глубокая. Эти «несущественные» детали (рассказ про некоего мелкого палача, про дрожащего Пепеляева) и назначены для отвлечения. Остальное, остальные подробности – для горького, но удовлетворения всех тех, кто в России и за рубежом почитатель Адмирала. Адмирал жил достойно и принял смерть достойно. Как подобает вождю Белого движения. Это, как главное, и врезается в память. А детали. Они должны быть, естественно, они даже помнятся. Они тоже важны для знавших Адмирала. Но они существенны постольку-поскольку. Хотя именно детали и призваны высвечивать, оттенять величие Адмирала, его презрение к палачам перед ликом собственной смерти. Одна деталь (Пепеляев молил о пощаде) – мало, две (в довесок – китаец-палач) – уже кое-что, уже даже вроде как достаточно для пущей достоверности происходивших событий. После этого вполне естественным кажется, что следом за расстрелом Колчака и Пепеляева тела их спустили в прорубь. «Плыви, Адмирал, в своё последнее плаванье!». Что ещё в этот плавный, лучше сказать естественный, ход событий, кажется, может затесаться? 
     А вот здесь, сразу после расстрельного залпа, кажется, и могло, и должно было настать и наступило время действий врача-большевика Фёдора Гусарова, о котором я уже упоминал не однажды. 
     Я начал свой рассказ о расстреле Колчака и Пепеляева с того, что после того как их казнили и спустили тела в прорубь, тела их не уплыли далеко, были вскоре увидены иркутскими мальчишками, дети сообщили взрослым, взрослые предали тайно тела земле. 
     «Архинадёжно» убить Колчака и Пепеляева поручено было сибирякам. Они прекрасно знали местные условия, знали, что просто спустить в воду трупы расстрелянных – это ещё не значит упрятать концы в воду. Где-то да всплывут тела. Температура воды в ледяной Ангаре такая, что лица, одежды будут в полной сохранности при весеннем вскрытии реки. По лицам и одеждам определят, кого вынесла, прибила к берегу Ангара. Предадут тела земле, к могилам потянутся люди. А перед расстрелом иркутские чекисты и ревкомовцы, надо полагать, крепко подумали, чтобы не осталось абсолютно никаких следов. Что для этого нужно сделать? А нужно сделать так, чтобы ни по лицам, ни по одежде, всплыви где-то трупы, никто в них не смог ни в коем разе опознать Верховного Правителя и предсовмина Виктора Пепеляева. Как это сделать? Просто. Обезобразить до неузнаваемости лица, тела, одежду! Вот для чего, скорее, – а не для засвидетельствования смерти Колчака потребовалось присутствие врача с большим дореволюционным стажем партийной работы Фёдора Гусарова. Как врач он, конечно, хорошо знал, какие яды-кислоты для этого нужны, какие всего действеннее; как практикующий в госпитале врач, имел к ним неограниченный доступ. Клятва Гиппократа – одно, революционная целесообразность и железная партдисциплина – другое… Верится и в то, что залпов было несколько. Только… Только никак не для верности, что не остались в живых жертвы, если ещё и теплятся в жертвах какие-то признаки жизни, в воде подо льдом захлебнутся, – а для того, чтобы выстрелами строго в лица, винтовочными, а, может, вдобавок и револьверными, в упор, пулями измолотить, обезобразить до неузнаваемости лица расстрелянных, потом ещё для верности обработать кислотами-ядами. А после ещё, чтобы не узнали по одежде, по телам, облить горючей смесью и поджечь. В санях-розвальнях. А уж тогда, когда ни лиц, ни одежд, ни тел невозможно будет узнать, – тогда «Плыви, Адмирал, в последнее своё плаванье!». Отнюдь не ново. Екатеринбургские наработки полуторагодовой давности с царской семьей после расстрела в Ипатьевском доме были. Только тогда по глупости чуть не в открытую собирали по всем аптекам Екатеринбурга бутыли с кислотами. В Иркутске действовали умнее, наученные опытом. Или, может, приказом из Центра: «И чтоб никаких следов! Никогда и нигде!». Вот почему, думаю, студёная Ангара потом не выдала никогда ни адмирала Колчака, ни его сподвижника Пепеляева… Вот почему свежеприготовленная прорубь на морозе затянулась толстой ледяной плёнкой и так надолго, почти до рассвета, почти до 5 утра, затянулся ночной расстрел на Ушаковке… Или каннибалистский шабаш, не знаю, как уж и назвать. 
     Всего лишь версия. Ничем её подкрепить спустя 86 лет невозможно. И вовсе не хочется думать, что именно такой, какой мною нарисована картина, была она в действительности. Но думаю, что реальная картина была очень и очень схожа с той, которую я написал… 

Валерий ПРИВАЛИХИН

г. ТОМСК

3 комментария на «“КАК БЫЛ РАССТРЕЛЯН АДМИРАЛ КОЛЧАК”»

  1. То есть, это версия расстрела. А в заголовке вы написали совсем другое.

  2. А зачемсейчас-то ЭТО ворошить? Какой в этмо смысл? Тем более, что до истины докопатьясвсё равно невозможно. А версии это и есть версии. То есть, полёт фантазии.

  3. В 1983г. при подготовке дипломной работы о строительстве моста через реку Ангара я просмотрел много газет 1920-х годов в Иркутской обл. библиотеке, В одной из них была статья с воспоминаниями руководителя расстрела. Версия примерно такая же, что в начале написал автор исследования.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.