Навстречу тройкам

№ 2010 / 49, 23.02.2015

Режиссёр новой версии «Ревизора» Сергей Голомазов уверен, что правовой беспредел в России должен будет увенчаться тройками.
Но не гоголевскими, а сталинскими.

Премьера «Ревизора» Н.В. Гоголя в театре на Малой Бронной



Режиссёр новой версии «Ревизора» Сергей Голомазов уверен, что правовой беспредел в России должен будет увенчаться тройками.


Но не гоголевскими, а сталинскими.






«Ревизор» идёт в девяти театрах: Малом, Маяковского, Моссовета, на Покровке, на Юго-Западе, в им. Пушкина, в театре Спесивцева, и, наконец, «Ревизор. 1835» – в АпАРТе.


Но эта постановка, наверное, самая затейливая. В спектакле всё странно и всё отталкивает меня как критика. Город, в котором хозяйничает городничий, обозначен сценографией как стоящий на воде. В городе нет мостовых, одни пристани, мостки и все ездят на дощатых плоскодонках, а местные помещики Бобчинский и Добчинский ходят на ходулях. (Поэтому они всюду и успевают раньше всех.) На Петербург не похоже, на Венецию, где любил жить Гоголь, тоже. Но похоже на современную Москву, которая досталась новому городничему, ой, извините, мэру – Собянину, совершенно непроходимую от пробок. И надо изобретать новые виды альтернативного транспорта. Иногда от этого озера или болота поднимается пар, иногда по нему блуждают таинственные огоньки. Но иногда актёры, уходя за кулисы, смело ступают на него, портя всю иллюзию.


Карикатурное изображение гоголевских персонажей всегда было признаком дурного вкуса и слабого интеллекта. Ещё Щепкин уверял, что герои «Ревизора» – живые лица, и даже самому автору, который хотел их трактовать как символы страстей, смел возражать. Но оживить лица гораздо сложнее, чем исказить гримасой. И театр опять пошёл по линии наименьшего сопротивления. Это импровизации, фантазии на темы Гоголя. Они произвольны, нелогичны, иногда абсурдны. Они не требуют никакого оправдания, существуют сами по себе, как какие-то фантомы над водной гладью. Я хотел было незаметно уйти с премьеры, но сидел в самом центре длинного ряда, и пришлось остаться. И не пожалел. Режиссёр вскоре так далеко увёл нас от привычного Гоголя, что я вообще забыл, какую пьесу смотрю.


Первая сцена происходит ночью на причале, куда чиновники прибывают на лодках. Городничий сообщает им пренеприятное известие о приезде инкогнито из Петербурга при свете фонариков. Все персонажи одеты в брезентовые дождевики защитного цвета. И вот спрашивается, зачем городничему устраивать тайную сходку? Так письмо от столичного осведомителя тоже секретное, да и чиновник, прибывший тайно, может иметь своих осведомителей среди близких к городничему людей. И этого таинственного инкогнито городничий уже ищет, водя по рядам зрителей фонарём. И как странно, что раньше эта первая сцена игралась как официальное совещание. Конечно, такие собрания должны проходить тайно, без лишних глаз. И вовремя приходит на память ассоциация наших дней. Распоряжения нашего бывшего городничего (Лужкова), оказывается, проходили под грифом «секретно», «для служебного пользования». И правда, зачем нам, обывателям, знать лишнее?


Когда на сцене явилась Марья Антоновна, я вообще позабыл всё на свете. Он гнулась во всех направлениях, легко доставала головой пол. Садилась на шпагат, а потом ещё пяткой чесала в затылке. Актриса Таисия Ручковская только в этом году окончила РАТИ (курс Голомазова) и уже сыграла в дипломном спектакле «Киномания», где показала, что прекрасно танцует и поёт. Здесь, правда, обошлось без танцев и вокала. Её уход со сцены надо признать самым оригинальным из когда либо осуществлённых. Она раздевается до купальничка, одевает плавательную шапочку, плавательные очки. И ныряет в дыру у себя под ногами, откуда слышится отчётливый бульк и незамедлительно брызжет фонтан брызг. Потом в следующей сцене она из этой же сценической проруби и выплывает, и поднимается на сцену, используя лесенку. И выходит из воображаемой воды абсолютно сухая, потрясая зрителей безграничными возможностями театрального волшебства.


Ну, а самым оригинальным появлением на сцене порадовала супруга городничего. Анна Андреевна является в костюме японского самурая и с истошными воплями исполняет танец с двумя мечами. С Гоголем это, естественно, никак не связано.


Хлестаков тоже удивил своей отменной физической подготовкой, проснувшись, он тут же сделал кувырок с переворотом под лестницу (в конуре под лестницей он и обитает с верным Осипом). Актёр Даниил Страхов – это лицо режиссёра. Он замечен во многих последних спектаклях Сергея Голомазова. В сцене хвастовства актёр порадовал чиновников шедевром собственного сочинения, врезавшиеся в память стихи приведу как образец модной сегодня графомании, которая одновременно и плагиат.







Я царь – я раб, я червь – я бог!


Я памятник себе… я – Хлестаков!



– заключает он с крыши храма. Ну, прямо Христос, искушаемый дьяволом («бог» надо произносить здесь с «ох» на конце, а «Хлестаков» с «оф», тогда получается некое подобие рифмы).


Вспомнился Земляника, который не только читал чужие письма, но и оставлял в них свои замечания и впечатления. И сама комедия здесь представлена как чужое, вскрытое незаконно письмо. И театр чертит на полях гоголевского письма свои невежественные отметки. Вообще всякой «отсебятины» в спектакле предостаточно, но даже «рожки», оставшиеся от гоголевского текста, напоминают о той величине, о том масштабе, с которым имеешь дело. Постичь эту величину невозможно. Так решает театр. А вот решить свои задачи, используя подручный нетленный материал, это по силам. И свою задачу театр, в конце концов, так или иначе, решил.


Такие эскапады я переносил уже с всё большим и большим благодушием. А когда во втором действии Хлестаков отжался от причала (в рамках утреннего моциона) раз пятьдесят, уже аплодировал вместе со всем залом.


Сцена взяток на фоне всеобщей вакханалии проходит несколько буднично и просто. Режиссёр ничего сюда не привнёс. Хлестаков собирает урожай купюр. Да и нужно ли тут что-то акцентировать. В глазах стоят сцены, как после снятия московского мэра за решётку пошли чередой чиновники разных мастей… Коррупция обыденное дело. И бороться с ней особенно никто и не пытается.


Но вот сцена с купцами, прорвавшимися к Хлестакову, поставлена изящно. Вместо толпы заходит лишь один купец. В широкополой гангстерской шляпе и костюме-тройке. Это просто цирковая реприза с фокусами (пачки денег вынимаются из всех карманов пиджака) и лезгинкой в конце.


Можно, конечно, повозмущаться, как надругались над классикой. Но ни литература, ни театр, собственно, не важны сами по себе, важен тот общественный резонанс, который они вызывают. Особенно в «минуты роковые» общественных катаклизмов. Отодвинуть искусство от жизни и есть мечта всех подонков. Здесь режиссёр применяет брехтовские приёмы «остранения». Они разнообразны. Изобретательны. Собственно, весь спектакль и есть калейдоскоп отвлекающих приёмов. И всё это только для того, чтобы в нас вбить один гвоздь. Коррупция – неистребима. И единственным средством против коррупции является не Божий суд, а простой следователь с настольной лампой и небольшой конвой, отводящий чиновников к стеночке.

Лев АЛАБИН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.