Смерть Сергея Есенина: между кривдой и правдой
№ 2010 / 51, 23.02.2015
Очередная годовщина со дня смерти С.А. Есенина, восемьдесят пять лет, заставляет снова обратиться к результатам работы комиссии Союза писателей (СП) по выяснению обстоятельств гибели поэта 1989–1993 гг.
Очередная годовщина со дня смерти С.А. Есенина, восемьдесят пять лет, заставляет снова обратиться к результатам работы комиссии Союза писателей (СП) по выяснению обстоятельств гибели поэта 1989–1993 гг. Эта комиссия должна была провести своё ретроспективное расследование и установить, наконец, была ли смерть Есенина самоубийством, или это было убийство, роковым образом предсказанное самим поэтом ровно за год до смерти:
И первого Меня повесить нужно, Скрестив мне руки за спиной: За то, что песней Хриплой и недужной Мешал я спать Стране родной. («Метель», декабрь 1924 г.) |
Простодушные ожидания и надежды на то, что опытные специалисты в поисках ответа на этот вопрос будут изучать все обстоятельства дела, вникая в каждую деталь, не сбылись. Убедиться в этом можно, обратившись к сборнику «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии» ИМЛИ РАН, 2003, своеобразной летописи работы комиссии, многочисленные ссылки на который в этой статье будут обозначаться просто номером страницы.
 |
| Худ. Юрий АННЕНКОВ |
Из материалов этого сборника мы видим, что работа комиссии СП, в основном, складывалась из переписки с различными экспертными учреждениями и отдельными экспертами, которые, надо сказать, ещё раньше выразили в печати своё негативное отношение к версии об убийстве Есенина, переписки на тему: «А как вам этот документ?» Интересовала комиссию в основном юридическая сторона дела. В результате, «признавая неполноту дознания, поверхностные объяснения, поверхностный Акт Гиляревского, несмотря на недостатки и тактические упущения» (с.189), был сделан вывод о том, что дознание по делу о смерти Есенина проведено в соответствии с УПК РСФСР 1923 г., и решение о прекращении дознания за отсутствием состава преступления является обоснованным.
Казалось бы, теперь всё ясно, и создателям литературных вариантов есенинской смерти, где, в основном, рассматривалось политическое убийство, пора угомониться. Эксперты сказали: «нет», значит, нет, им виднее.
Но как-то неспокойно становится на душе, когда читаешь вот такое высказывание прокурора-криминалиста генеральной прокуратуры РФ В.Н. Соловьёва, участвовавшего в работе комиссии СП, о специалистах этой комиссии: «Эти люди работали в строгих рамках закона и привыкли осознавать, что любое необъективное заключение может легко перенести их из служебного кресла на тюремные нары, что перед тем, как прокукарекать, нужно крепко подумать» (с.354). Или вот такие слова судмедэксперта А.М. Дегтярева, также участвовавшего в работе комиссии СП: «Необходимо иметь взвешенный подход к вопросам истории, касающимся жизни и смерти людей, оставивших столь глубокий след в истории России. Всякая вольная переоценка результатов специальных исследований без наличия каких-либо доказательств может нанести вред всему обществу и очернить честное имя людей, волей судьбы вовлечённых в работу по выяснению обстоятельств смерти поэта. А этого не должно быть» (с.349).
Доказательства, как известно, на дороге не валяются. Их нужно искать, чтобы найти. Но заняться этим было некому. Все специалисты работали безвозмездно, на общественных началах (с.4), у каждого из них были свои служебные обязанности, своя работа. Энтузиасты, преданные Есенину, желающие найти истину, были в другом лагере, лагере исследователей-дилетантов. У них было много энергии, но мало достоверной информации, простым смертным в то время недоступной.
***
Может быть, самое важное из того, что было сделано комиссией СП, это издание сборника «Смерть Сергея Есенина. Документы. Факты. Версии», где впервые были опубликованы факсимиле всех документов следственного дела о смерти поэта, а также его посмертные фотографии, сделанные в 5-м номере гостиницы «Англетер» и в покойницкой Обуховской больницы, где, по словам Лескова, «неведомого сословия всех умирать принимают», и в покойницкую которой попал после смерти его самородок Левша.
Туда же в четыре часа дня 28 декабря 1925 года привезли и тело Есенина.
Итак, эксперты комиссии СП признали, что документы следственного дела оформлены в соответствии с нормами УПК 1923 г. Замечательно, но из этого совсем не следует, что никакой фальсификации не было. Ведь в чём эта фальсификация должна была проявиться? В том, что судмедэксперт Гиляревский описал бы в своём акте немного не то, что он увидел. Например, не заметил бы на трупе следов борьбы и обороны. Или, увидев две странгуляционные борозды на шее трупа, причём оставленные разными материалами и идущие в разных направлениях, описал бы одну. Но проверка информации, содержавшейся в Акте Гиляревского, в планы экспертов не входила. Им достаточно было того, что заключение акта соответствует его исследовательской части, которая описывает случай механической асфиксии, а не утопление или отравление, и делает это медицинскими терминами. И всё.
А теперь допустим, что в номере гостиницы «Англетер» обнаруживают труп убитого одинокого постояльца (удавление, следы борьбы), но органы дознания решают не портить репутацию гостиницы, где убивают таких постояльцев, а себе не портить праздник, поскольку с 25 по 28 декабря в 1925 году были нерабочие дни, по случаю официально отмечавшегося Рождества по новому стилю, и вместо версии убийства они разрабатывают версию самоубийства. Самый простой случай, разве у нас не практикуется такое до сих пор? И наивно было бы полагать, что при оформлении документов следствия работники органов дознания где-то допустят ошибку, ведь на нары, как говорил товарищ Соловьёв из комиссии СП, никому не хочется, а во 2-ом делении ЛГМ работали далеко не простачки. Тем более что и риска в этом практически никакого не было. Через день после вскрытия тело Есенина было похоронено на Ваганьковском кладбище, а само дело через положенный срок должно было поступить в архив, а затем через несколько лет подлежало уничтожению.
***
Но случилось непредвиденное. Следственное дело попало в музей Есенина, который был создан вскоре после смерти поэта, и потому сохранилось, а затем оказалось в отделе рукописей ИМЛИ РАН. Однако уже в наше время нашёлся тайный недоброжелатель Есенина, который порвал на мелкие кусочки нижние части самых важных документов этого дела, и комиссии СП пришлось с помощью специалистов восстанавливать тексты, чтобы прочесть их хоть как-то. В связи с этим удивляет тот факт, что восстановление текстов происходило в первой половине 1992 года (с.67–100), а фотокопии Акта Гиляревского, сильно пострадавшего от рук вандала, рассылались для получения заключения в первой половине 1990 года (с.18–21).
***
Однако вернёмся к материалам дела. Похоже, что во втором отделении ЛГМ существовала привычная для сотрудников простота нравов. Отправляя телефонограмму и материалы дознания судмедэксперту Гиляревскому накануне вскрытия мёртвого тела Есенина, на двух (!) листах сопроводительных отношений завстолом дознания Вергей делает надписи, по какой статье будет проходить дело «п. 5 ст. 4 УПК», то есть отказ в возбуждении уголовного дела за отсутствием состава преступления (с.391, 395). То, что эти надписи адресовались именно Гиляревскому, т.е. лицу, которому предназначались сопровождаемые документы, а не кому-нибудь ещё, на чём упорно настаивали хитроумные эксперты комиссии СП, говорит другой документ, имеющийся в следственном деле. На нём такая же надпись, но с добавлением фразы: «сообщить в Нарсуд для принятия мер к охране имущества» (с.408). Это препроводительное отношение нарследователю Бродскому, получив которое следователь немедленно даёт соответствующие указания, о чём имеется его распоряжение в следственном деле. Это ли не лучшее доказательство неправоты экспертов в этом принципиальном вопросе.
Ясно, что если бы смерть Есенина на самом деле была самоубийством, то направляющие надписи завстолом дознания Вергея судмедэксперту Гиляревскому были бы не нужны, ему всё рассказало бы вскрытие. Они нужны в другом случае, в случае убийства, и это не что иное, как давление на судмедэксперта. Что в таком случае делать семидесятилетнему врачу: терять хорошо оплачиваемую работу, положение в обществе и т.д. или всё сохранить, пойдя на компромисс и записав в акте вскрытия то, что требует завстолом дознания, всё равно человека, чей труп лежит у него на секционном столе, уже не вернуть.
***
Всё это могло так и остаться на уровне предположений, но, к счастью, в архиве Санкт-Петербургского Бюро судмедэкспертизы сохранилась папка протоколов вскрытий судмедэксперта Гиляревского за I полугодие 1926 года. И оказалось, что 7 января 1926 г., через 10 дней после смерти Есенина, Гиляревский делал вскрытие трупа гр. Виттенберга, повесившегося в доме 6 по Демидову пер. Значит, есть возможность сравнить описание вскрытия тела Виттенберга с описанием вскрытия тела Есенина. При сравнении первое, что мы замечаем, это то, что акт, относящийся к Виттенбергу, составлен в строгом соответствии с правилами «Руководства для судебных медиков» знаменитого профессора Д.Н. Косоротова, проводившего вскрытия на самых известных судебных процессах конца XIX – начала XX вв., автора учебника по судебной медицине, последнее посмертное издание которого вышло в 1926 году. Это руководство было составлено им ещё в конце XIX века, и для Гиляревского оно было привычным образцом в его работе. Мы видим, что акт, относящийся к Виттенбергу, занимает 3,5 страницы рукописного текста, имеет разделы: наружный осмотр (1–14 пункты), внутренний осмотр (15–26 пункта) и «мнение».
Описание странгуляционной борозды, важнейшая часть акта, занимает более чем полстраницы, тогда как в есенинском акте такое описание занимает всего (вы не поверите!) 3 (три) рукописные строчки. Причём отмечается красный цвет борозды на шее Есенина, который как признак прижизненного происхождения борозды очень порадовал экспертов комиссии СП, и что вызывает большое сомнение, поскольку ко времени вскрытия Есенин был мёртв уже более суток. А по сведениям учебника по судебной медицине, к концу первых суток красный цвет борозды становится «желтовато-серым, буроватым или даже тёмно-бурым». У Виттенберга Гиляревский отмечает, что борозда «бледна с буроватою окраскою, в некоторых местах на ощупь пергаментна», то есть, всё как должно быть. В акте, относящемся к Виттенбергу, Гиляревский в разделе «Мнение» констатирует «самоубийство через самоповешение», делая ссылку на данные дознания и на отсутствие знаков борьбы на трупе. В есенинском случае Гиляревский в разделе «Заключение» ссылается только на данные вскрытия и причиной смерти считает «асфиксию, произведённую сдавливанием дыхательных путей через повешение». Термины «самоубийство» и «самоповешение» он ни разу не употребляет, в то время как органы дознания используют их до и после вскрытия трупа Есенина. Сам есенинский акт занимает вместе с «заключением» 2,5 страницы, не имеет никаких разделов и пунктов, кроме «заключения».
Каким был экземпляр есенинского акта из архивной папки Гиляревского за второе полугодие 1925 г., неизвестно, поскольку он был изъят из хранения ещё до Великой Отечественной войны вместе с актом вскрытия мёртвого тела Кирова. И это показательный факт, как и то, что, зная о папке Гиляревского в архиве судмедэкспертизы Ленинграда, комиссия СП не пожелала ею заинтересоваться, хотя одного звонка было бы достаточно, чтобы выслать копию.
***
Надо сказать, что чтение документов следственного дела о смерти Есенина оставляет горькое чувство. Сколько страниц было исписано работниками милиции по поводу какого-нибудь есенинского скандала в кафе с поломанным стулом или разбитой посудой (С.А. Есенин. Материалы к биографии, М., 1992, с.311–332), сколько опрошено свидетелей. А где свидетели по делу о смерти поэта: соседи по этажу, служащие гостиницы. Даже в качестве понятых выбираются люди со стороны, увидевшие труп Есенина на полу 5-ого номера около двух часов дня, о чём имеется запись в дневнике одного из них, литератора П.Н. Медведева.
Материалы дознания, которые 29 декабря 1925 г. направляются судмедэксперту Гиляревскому с указанием будущего результата – надписью «п.5 ст. 4 УПК» – записаны на одиннадцати полулистах, т.е. страницах, а всё дело, направляемое нарследователю Бродскому для прекращения за отсутствием состава преступления по ст. 4, п.5 УРК 1923 г., занимает шестнадцать страниц. Елизавета Устинова, которая, по версии следствия, обнаружила вместе с Вольфом Эрлихом тело Есенина в 5-ом номере гостиницы «Англетер», записывает свои показания на 9 (девяти!) строчках. Акт участкового надзирателя Горбова об обнаружении трупа Есенина написан простым карандашом на одной неполной странице. Так ли оно нормально, это следствие, как утверждают эксперты?
***
Всё, как известно, познаётся в сравнении. И чтобы понять, на каком уровне велось дело о смерти Есенина, можно сравнить его с опубликованным в 2005 году следственным делом о смерти В.В. Маяковского, с количеством, объёмом и полнотой его документов, хотя настоящего вскрытия тела Маяковского, кажется, так и не было сделано, да и пистолет к делу приложен не тот, что указан в протоколе.
Само дело без многочисленных прилагаемых к нему агентурно-осведомительных сводок и других материалов занимает 27 листов, а вместе с ними 159 листов. Соответственно в деле Есенина это 16 и 36 страниц (!). Вот такое нормальное это дело. Протокол осмотра места происшествия в деле Маяковского пишет дежурный народный следователь в присутствии дежурного врача-эксперта и нескольких понятых. Труп Маяковского фотографируют. Протокол составляется подробно, по всем правилам; сведения, указанные в нём, подтверждаются подписями нарследователя, дежурного врача-эксперта, понятых, а также сделанной на месте происшествия фотографией.
А кто или что может подтвердить нам, что труп Есенина действительно висел на трубе центрального отопления под самым потолком гостиничного номера? Неужели в декабре 1925 г. Ленинград вымер: ни врач, ни фотограф не были вызваны в «Англетер» при обнаружении трупа, а прибыли туда гораздо позже.
***
За 20 лет до смерти Есенина 28 марта 1906 г. на даче в Озерках под Петербургом по приговору партийного суда эсеров за связь с царской охранкой был повешен священник Георгий Гапон, который 9 января 1905 г. возглавлял шествие рабочих к Зимнему дворцу. И сегодня любой желающий с помощью Интернета может в этом убедиться, поскольку существуют и фотография, и рисунок, запечатлевшие Гапона в петле при обнаружении тела. А вот висел ли вертикально труп Есенина – это большой вопрос.
 |
1. Понятые этого не видели, труп к их приходу лежал на полу гостиничного номера.
2. Ни фотографий, ни рисунков Есенина, висящего в петле, не существует.
3. Верёвка с узлами, на которой висел Есенин, к делу не приложена, т.е. этого вещественного доказательства там нет.
4. Трупные пятна тёмно-фиолетового цвета, которые образуются под действием силы гравитации от натёков крови в низлежащих отделах тела, в данном случае в голенях и ступнях ног и в предплечьях и кистях рук вертикально висящего мёртвого тела, на посмертных фотографиях Есенина, где можно видеть руки, отсутствуют, ноги на них не видны.
5. Свидетель Назаров, комендант гостиницы «Англетер», в своих показаниях указывает, что труп Есенина висел в переднем правом углу номера, где за письменным столом стояла тумба-полуколонна, что видно на интерьерной фотографии и рисунке В.Сварога, сделанных 28 декабря 1925 г. А свидетель Е.Устинова, вместе с В.Эрлихом обнаружившая тело Есенина в 5-м номере, в своих показаниях пишет, что она увидела тело, только подойдя к дивану и подняв глаза. Диван в номере стоял в переднем левом углу номера, и за ним стояла вторая парная тумба – полуколонна, что хорошо видно на другой интерьерной фотографии, одной из тех, что заказывала С.А. Толстая-Есенина для музея своего мужа. В разговоре с художником П.Мансуровым вечером 28 декабря 1925 г. Е.Устинова также называла угол за диваном, т.е. левый (письмо П.Мансурова переводчице О.И. Ресневич-Синьорелли, Париж, 10 августа 1972 года).
Таким образом, нет никакого доказательства того, что труп Есенина висел под самым потолком. Это утверждение абсолютно голословно и фантастично. Почему фантастично, могу объяснить.
***
Дело в том, что когда происходит самоубийство через вертикальное повешение с полным висением тела, то высота подставки при повешении не может быть меньше высоты ног висящего тела от пола. В Акте, составленном на месте происшествия, сказано, что высота ног от пола была около 1,5 м. Высота тумбы-подставки при повешении не была измерена, и потому не указана.
Однако её нетрудно вычислить по интерьерной фотографии, сделанной 28 декабря 1925 года. Для этого нужно знать высоту письменного стола (он находится в музее Пушкинского дома и его высота 79 см) и высоту потолка в 5-м номере «Англетера». Несмотря на то, что старое здание гостиницы было разрушено в 1987 году, новое здание имеет фасад, который повторяет старый с точностью до сантиметра. Не составило труда узнать высоту есенинского номера. Она оказалась равна не 5, не 4 и не 3,5 м, как предполагали эксперты комиссии СП, а всего лишь 3 м 20 см. После небольшого расчёта узнаем высоту тумбы-подставки. Она находится в пределах 1 м. Такие тумбы-полуколонны обычно использовались как подставки под канделябры и были парными элементами интерьера. До сих пор они стоят во многих музеях, и высота их обычно находится на уровне высоты дверной ручки. В 5-м номере гостиницы «Англетер» они стояли в правом и левом переднем углу, и на них также стояли канделябры.
Таким образом, мы выяснили, что подставка при повешении под ногами трупа Есенина меньше высоты его ног от пола на полметра. Теперь понятно, почему высота этой подставки не заинтересовала ни участкового надзирателя в 1925 году, ни экспертов комиссии СП. Ключевой момент расследования – соотношение этих двух высот – говорит не в пользу версии о самоубийстве.
***
Поскольку в следственном деле о смерти Есенина не было ни одной фотографии, то и сравнивать описанное в актах было бы не с чем. Однако посмертные фотографии Есенина, сделанные в морге, всё-таки существуют. Откуда они взялись, мы знаем из воспоминаний Анны Абрамовны Берзинь. «Мне из Ленинграда привезли фотографии, на которых Сергей был снят на секционном столе до вскрытия и после вскрытия. Потом его белую расчёску, цветы и прядь волос с запекшейся кровью.
У меня хранились его две рукописи: «Песнь о великом походе» и «Двадцать шесть». Я сдала их Софье Андреевне Толстой в музей, боясь потерять то, что принадлежало ему, Сергею. Туда же я отдала и фотографии, на которые я не могла смотреть…» Сейчас они находятся в Государственном Литературном музее.
Очень долго не могли смотреть на эти фотографии и эксперты комиссии СП. Просто отказывались под тем предлогом, что сделаны они не по существующим сейчас правилам (с.45). Наконец, 19 февраля 1993 года (следует запомнить эту поворотную в деле Есенина дату) комиссия СП получила ответ из Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы МЗ РФ по поводу изучения двух посмертных фотографий Есенина на секционном столе (с.138, п. в), (с.140, п. а), (с.146–147).
Впервые экспертами было заявлено, что на шее Есенина имеются следы двух материалов: витой верёвки и ремня или тесьмы. При том, что в Акте участкового надзирателя Горбова записано, что труп висел на верёвке под самым потолком, значит, длинной верёвки не требовалось.
27 мая 1993 года состоялось последнее расширенное заседание комиссии СП, и вот что на нём сказал эксперт С.А. Никитин: «При исследовании фотографии Есенина на секционном столе очень хорошо видна странгуляционная борозда. Причём при исследовании этой борозды мы отметили, что описание её локализации, направление точно соответствует описанию Гиляревского в акте. Кроме того, на фотографии хорошо видно то, что не отметил Гиляревский; в бороздке чётко отпечатался рельеф петли. Видно, что это – витая верёвка, причём достаточно широкая, где-то около 0,8 см. Эта бороздка имеет комбинированный характер, и её передние две трети представляют отпечаток верёвки, а задняя треть – это полоса, достаточно широкая, с чёткими контурами… Не исключена возможность, что петля была изготовлена из двух предметов: из верёвки, к которой была привязана какая-то тесьма или ремень, достаточно широкий» (с.186).
Мало того, что это предположение не соответствует ни описанию Гиляревского, ни данным милицейского акта, поражает абсурдность самой идеи. Получается, что перед своим самоубийством Есенин отпускает В.Эрлиха с доверенностью на получение следующим утром на почте крупной суммы денег, предназначенных для покупки или съёма квартиры для Есенина в Ленинграде. Эта доверенность, подписанная поэтом 27 декабря 1925 года и есть последняя, абсолютно жизнеутверждающая запись, сделанная рукой Есенина, находится она в материалах дела (с.375). Но на её смысл не обратили внимания ни в 1925 году, ни в 90-е годы. Видимо, потому, что её существование противоречило официальной версии о самоубийстве Есенина. Итак, получается, что, отпустив Эрлиха часов в 8–9 вечера 27 декабря 1925 года, Есенин сидит и делает себе петлю в виде ошейника. Аккуратно связывая или даже сшивая кусок ремня длинной 14–15 см с кусками витой верёвки, присоединяя их к концам ремня.
Эта идея с комбинированной петлёй равноценна только фокусу (иначе не назовёшь) с пластилиновой маской тех же экспертов (с.139), где демонстрировалось полное забвение законов физики, а также совету судмедэксперта А.В. Маслова, как измерить высоту человека с поднятой рукой. Эксперт рекомендовал сложить величину роста человека с полной длинной его руки (с. 236, 237). Причём этот совет продолжает до сих пор кочевать из одной его книги в другую. По иронии судьбы, люди с такими странными представлениями и идеями решали: оставаться Есенину самоубийцей или нет.
***
Возвращаясь к есенинскому делу, подчеркнём самое главное и важное. В акте судмедэксперта Гиляревского описана одна странгуляционная борозда, идущая под подбородком и перед левым ухом. А на посмертных фотографиях Есенина, сделанных в морге, хорошо видна ещё одна борозда, оставленная петлёй из другого материала – витой верёвки, идущая гораздо ниже по середине шеи, Гиляревским вообще не описанная.
Можно сравнить, как выглядит шея единожды повешенного священника Гапона на фотографии в Интернете с тем, как выглядит шея Есенина на посмертных фотографиях (с. 146, 147). Тут слова не нужны.
***
Используя посмертные фотографии и рисунки В.Сварога, проведём анализ Акта, составленного на месте происшествия, то есть сделаем то, что не сделала комиссия СП. Мы видим, что в нём не фиксируется всё то, что не вписывается в версию о самоубийстве Есенина:
– травма головы,
– рваные раны на предплечьях рук,
– неестественная для повешения поза трупа со скрещенными ногам и поднятой согнутой правой рукой,
– растерзанное состоянии одежды,
– высота подставки при повешении, которая на 0,5 м меньше высоты ног трупа от пола.
Если бы участковый надзиратель Горбов и судмедэксперт Гиляревский были уверены в самоубийстве Есенина, они бы не просеивали факты, а описывали всё, что видели, как полагалось по закону, и чего мы на деле не наблюдаем. Записывается лишь выборочная информация, и на её основе делаются выводы о самоубийстве.
***
У экспертов комиссии СП не хватило мужества признать очевидное – убийство Есенина неизвестными лицами с последующей имитацией самоубийства. Личные и корпоративные интересы экспертов, о которых шла речь в начале этой статьи, оказались для них дороже истины.
Обстоятельства, связанные с работой комиссии СП в 1989–1993 гг., очень напоминают ситуацию из рассказа М.Зощенко «Кошка и люди» 1928 года, где к рассказчику в дом приходит комиссия из ЖАКТа проверить, дымит ли у него печка. И он буквально костьми ложится, угорает, но не соглашается с тем, что печка действительно дымит и требует ремонта.
Имитация самоубийства Есенина была выгодна, кроме неизвестных убийц, руководству гостиницы «Англетер» и органам дознания. Скорее всего, она и была делом их рук, тем более что труп подвешивать не было необходимости, показывать его всё равно никому не собирались, а свидетелям всё объяснили устно. Недаром Эрлих в своих мемуарах вообще не касается событий 28 декабря, а Ел. Устинова в своих воспоминаниях ни на шаг не идёт дальше пересказа своих коротких свидетельских показаний. Свидетель Г.Устинов в статье «Сергей Есенин и его смерть» от 29 декабря 1925 г. пишет, что Есенин умер вечером 27 декабря, а затем в «Моих воспоминаниях о Есенине», вышедших в 1926 году, он пишет уже другое: «Умер он в 5 часов утра»! Интересна ещё одна фраза из этих же его воспоминаний: «Говорят, что вскрытием установлена его мгновенная смерть от разрыва позвонка». А вот для сравнения цитата из учебника по судебной медицине: «Что касается наступления смерти при повешении от повреждения шейного отдела позвоночника и травмы спинного мозга, то в настоящее время этот механизм смерти отвергается». Если и был разрыв шейных позвонков, то от других причин.
***
По поводу того, что мы видим на посмертной маске и посмертных фотографиях, изображающих повреждённое лицо Есенина, хотелось бы привести рекомендации начальника научного отдела ленинградского Угрозыска А.А. Салькова, как готовить труп к фотографированию, опубликованные в журнале «На посту», 1925, № 2: «Имеющиеся на лице большие и глубокие раны тампонируются гигроскопической ватой и засыпаются или замазываются подкрашенным тальком… Если имеются на лице кровоподтёки с припухлостью, то их надо устранить или путём проколов и выдавливания крови, или же высасывания крови шприцем… Далее всё лицо припудривается тальком и открываются глаза путём поднятия верхних век… Я укрепляю поднятые веки глаз при помощи введения под веки в толщу белковой оболочки глазного яблока стальных английских булавок с волокнами ваты… Открытые таким образом глаза надо смазать глицерином или каким-либо растительным маслом для придания им естественного блеска».
Это к тому, что в действительности могло быть гораздо хуже того, что мы видим на гипсовой маске или посмертной фотографии лица Есенина, но мы этого уже никогда не узнаем.
***
Что касается версий убийства, то разрабатывать только одну – политическое убийство – значит повторять ошибки следствия. В гостинице с одиноким человеком могло случиться что угодно. Персонал к тому времени был уже не тот, что до революции. Сохранилась докладная записка дежурного коменданта В.М. Назарова, того самого, с жалобой на дворника Козловского и коридорного Байкова. Во время ленинградского наводнения 23 ноября 1924 года они ходили по коридорам гостиницы «Англетер» с горящей бумагой вместо свечей. За то, что Назаров погасил горящую бумагу, они стали наступать на него с оскорблениями и «с угрозой набить морду». Уж не тот ли это дворник, который, по воспоминаниям В.Эрлиха и Е.Устиновой, приносил пиво в есенинский номер и растапливал пустую колонку.
А вот возражение на версию В.Кузнецова о том, что Есенин вообще не жил в гостинице «Англетер», поскольку никаких записей о нём нет. В отчёте одной из комиссий, осматривавшей ленинградские гостиницы в 1926 году, записано: «Книги прибывающих и убывающих посетителей ведутся небрежно и простым карандашом во всех гостиницах» (ЦГА ф.399, оп.13.0529, л.20). В книге самого В.Кузнецова «Сергей Есенин. Казнь после убийства» (СПб., 2005, с.23) приводится рапорт коменданта В.Назарова от 19 октября 1925 г. заведующему управлением коммунальными домами, где содержится просьба увеличить штат гостиницы на одного паспортиста, так как с превращением общежития «Интернационал» в гостиницу «Англетер» возникли трудности при прописке, отметке прибывающих и убывающих, а также при подаче других сведений, что грозит неприятностями с губ. милицией и другими органами. Но этот рапорт Кузнецов приводит как образец безграмотности коменданта Назарова, не обращая внимания на то, о чём идёт речь. Кроме того, по словам С.П. Есениной, племянницы поэта, Василий Наседкин, женатый на сестре Есенина – Екатерине, привёз из Ленинграда 30 декабря 1925 года счёт за номер из гостиницы «Англетер», который долго хранился в их семье, но потом затерялся.
Обратная историческая перспектива – очень обманчивая вещь. Как и в наше время, в 1925 году человека могли убить из корысти, из мести, из зависти, из ревности, из личной неприязни и т.д. Вокруг гостиницы всегда есть криминальные элементы, и приезд Есенина с большими заграничными чемоданами наверняка не остался незамеченным. К тому же, у него был разговор с приятелями в номере «Англетера» о том, что он продал Госиздату собрание своих сочинений за 10 тыс. рублей (по тем временам очень большие деньги, средняя зарплата по Ленинграду была 35 рублей). Этот разговор могла слышать прислуга и пересказать его где-нибудь. Вот и мотив жестокого убийства. Искали несуществующие деньги. Ведь в показаниях Эрлиха так и осталась нерасшифрованной та их порванная часть, где написано, с кем приехал на почту за деньгами Есенин 27 декабря 1925 года, но почему-то документов у него с собой не оказалось, и перевод получить не удалось.
А вот ещё сюжет. Г.Устинов в своих мемуарах вспоминал, как громко читал свои стихи Есенин у него в номере московской гостиницы «Люкс» в 1919 году. Это раздражало коменданта гостиницы, и он запретил пускать туда Есенина. То же самое могло произойти и в «Англетере». Праздничные дни, отмечают Рождество, шум в есенинском номере раздражает соседей, вмешивается комендант Назаров, вызывают милицию, конфликт с милицией и т.д. Не зря все вспоминают, что Есенин больше всего боялся милиции. И если бы в 1925 году с ним случилось нечто подобное известному «убийству на Ждановский», что мы все об этом узнали бы?
Кроме того, в 1924 году в Ленинграде в Свободном театре на выступлении Рины Зелёной был громкий скандал, на который спровоцировала Есенина, по словам актрисы, нэпмановская молодёжь (Рина Зелёная. Разрозненные страницы, М., 2001, с.66–77).
***
В заключение хочу привести ещё один мало кому известный факт. В 1965 году в ленинградском Пушкинском Доме состоялась Есенинская конференция, посвящённая семидесятилетию со дня рождения поэта. Привожу далее часть письма библиофила А.П. Ломана к известному литературоведу и критику К.Л. Зелинскому от 27 июля 1965 года: «Ожидается на закрытом заседании, только для исследователей творчества Есенина, выступление следователя Бродского Давида Ильича, того, что вёл расследование по самоубийству».
Но закрытое заседание не состоялось, так как Бродский не явился. Думаю, герою криминальных газетных новостей 20-х годов было в лучшем случае просто стыдно за то, что всё его расследование по делу о смерти Есенина свелось только к прекращению его за отсутствием состава преступления да к принятию мер по охране имущества. Казалось бы, если есенинское дело чистое, почему бы не рассказать о нём в деталях и подробностях. Человек он был ещё не старый, ровесник Есенина. Но вот не пришёл ни в этот, ни в какой другой раз.
Зинаида МОСКВИНА
При росте Сергея Есенина 1 метр 68 сантиметров и высоте потолков в номере гостиницы 3 метра 20 сантиметров, поэт должен был касаться головой потолка, чтобы его ноги были на высоте полутора метров от пола.