Оптимизм и безволие
№ 2011 / 15, 23.02.2015
Уставшие от литературной историософии могут радоваться: наконец-то современный роман посвящён обыкновенному человеку – простому, незаметному интеллигенту, который не похож на пелевинских или мамлеевских супергероев
Уставшие от литературной историософии могут радоваться: наконец-то современный роман посвящён обыкновенному человеку – простому, незаметному интеллигенту, который не похож на пелевинских или мамлеевских супергероев, не погружается в рассуждения о тщетности всей национальной истории (как герой «Русской книги» Стогова), не тяготеет к юродству, за которое могут сжечь на костре (как героиня «Цветочного креста» Колядиной). Персонаж романа Олега Зайончковского «Загул» отправляется в классическое русское путешествие, билет получен смешением портвейна, пива, текилы, коньяка. У сторонников сурового реализма может появиться претензия: водки практически нет. А ведь мы хорошо знаем, что русский загул – это водочный путь, тропа мужчин, которые перешли границу, отделяющую вялотекущую обыденность от сюжетов, которые нельзя угадать заранее. Но мужского начала в романе Зайончковского практически нет, может, поэтому и водка отсутствует. Безволие управляет героем не хуже, чем сам он двигает стаканом.
 |
Тихий семьянин Игорь Нефёдов, специалист из заводского отдела связующих материалов, забыл о годовщине свадьбы и не стал спешить после работы домой. Алкогольное путешествие началось с обмывания нового цвета машины коллеги Ксенофонтова. Повод слаб, и не очень хотелось, но отказаться не смог. Добравшись после бестолкового пития до квартиры, быстро понял, что жена Надя сердита. Не спросив и не объяснив, рассердился сам, тихо оделся и вышел, не зная, зачем – в провокационный мир вечернего подмосковного города. Встретил товарища Толю, с которым сразу попал к другу юности – нестрашному бандиту с женским прозвищем «Галя». Снова выпил, не слишком интересно поговорил, и опять вышел в ночь. Сел на электричку, поехал в Москву к старому товарищу Шерстяному, который обживался в квартире недавно убитого сковородкой дяди. Крепко выпили. Уснул, не помнит, как. Смущали сны и звуки. Встал в полубреду, тут же на голову упал том – оказалось, неизвестная рукопись большого писателя Почечуева, которого чтит нефёдовский подмосковный город. И сразу же на кухне обнаружился труп аспирантки покойного дяди, убитой всё той же сковородой. Снова вышел, точнее, выбежал – с рукописью. Купил бутылку «Агдама», выпил, читая Почечуева. Продолжил в пивном баре, где его угощал немецкий профессор-славист с друзьями. Все присутствующие немцы знают и ценят Почечуева. В больших объёмах смешаны пиво и коньяк. На квартире у немцев Нефёдов всё-таки догадался, что рукопись русского гения могут отнять. Бежать помогла сковорода, которой были расчищены пути отступления. Наконец добежал домой, понимая, что спасённая рукопись примирит с женой, сотрудницей музея Почечуева. Воссоединение с семьёй состоялось в контексте удачно построенной обороны от сумасшедшего охотника за рукописью.
В романе много воспоминаний, часто поступают сигналы из советского прошлого Игоря Нефёдова и Нади: первые дни после свадьбы в обстановке бедности, любви и приятной суеты; празднование полученных дипломов в недешёвом и пошлом ресторане; визит пьяного папаши в роддом в сопровождении пафосных собутыльников; доставка домой новогодней ёлки вопреки вялому сопротивлению милиционеров. Всё это – вне истории, без тяжких грехов, без катастроф сознания, никаких драм и трагедий. Едва заметные герои – как те грачи, которые прилетели к читателю на первой странице романа, сигналя о близкой весне. Улетят или умрут, всё равно исчезнут, вроде и не жалко. Простые, ничем не примечательные, как ты, как я. На читателя должна сойти незамысловатая поэзия приятной обыденности, и лишь пиво с портвейном могут нарушить тишину ожидаемых сюжетов, где шорох домашних тапочек, скрип двери рабочего кабинета и бессловесный домашний ужин. В отсутствии событий – запах советского времени, приходящего в воспоминаниях и аллюзиях, в симпатии к тому, что ничего вообще не происходит. Будто думает о давно исчезнувшей стране житель далёких краёв, слышавший об исчезнувшей родине от скончавшегося прадеда, успевшего поведать об атмосфере былых дней. Скучноватый, не слишком сильный текст с одним главным действием – лёгкой поэтизацией бутылки, помогающей найти в бессобытийности и безволии достаточную анестезию от разных депрессий. Здесь никто не грохочет с небес, не стучит из адских бездн, замолкли навязчивые телевизоры, смылись политики. Окутывает читателя нирвана советского интеллигента: завод пыхтит, товарищи ждут, тёплая жена простит, даже если ты сильно выпьешь; кругом – зона понимания, компромиссов, нет здесь острых углов. Приключения с рукописью – чтоб как-то пощекотать пятку почти уснувшего героя и уже мурлыкающего читателя.
Но тут оказывается, что есть и в этом мире своя историософия – «Провозвестие», рукопись Почечуева: «таинственный последний роман классика», «какой-то футуристический памфлет». Россия проиграла две войны, перестала быть страной и превратилась в Дорогу для продвижения товаров между Европой и Азией. Русские обрадовались поражению, которое освободило их от податей и армии, позволило уйти в леса, прислуживать у Дороги или разводить огороды. Люди слегка подворовывали и никому не мешали, в Историю больше не совались. Море свободного времени образовалось у русского человека. Его он посвятил уженью рыбы и философствованию. Вскоре по торговым причинам началась Большая война между Востоком и Западом, в которой Россия уже не участвовала. Раненые и дезертиры обеих армий бежали в русские земли, «по примеру аборигенов заводили собственные огороды и принимали Православие». Один немец был крещён Фомой, один азиат – Ерёмой. Оба полюбили русское настолько, что стали вещать о спасении цивилизации через крестьянскую общину, натуральную пищу и Православие. К этому времени война уничтожила и Дорогу, и воюющие армии. Отсидевшиеся в огородах русские соединились в Фоме и Ерёме, объявившими себя Святыми Равноапостольными Провозвестниками, и отправились на Запад и Восток проповедовать жизнь на общинных началах, без классов и антагонизмов.
Веет неразличением, как в разговоре Нефёдова с немецким профессором, когда в словесном хороводе сливаются карнавал, бардак и «зоборност», в которую превратилась классическая категория национального сознания. Из поражения, бездействия, полуюродства, бесконечного пьянства должна вылезти, выползти, вылететь русская правда, – возможно, в этом смысл присутствия в романе почечуевской рукописи. Безволие созидательно. Русская идея в «Загуле» – незаметное существование, способное победить слишком активный мир. Пусть Запад и Восток бьют друг друга; в тихой гавани непротивления, омываемой портвейном, мы отсидимся – будем негромко философствовать, чокаться с друзьями, ждать, пока за нас решат наши проблемы. Будем тешить себя воспоминаниями о молодости, о первых брачных днях. Отказ от мысли и действия тоже может восприниматься как форма счастья. «Агдам», соединяющийся с пивом и коньяком, верно обозначает забвение. И так особенно думать не хочется, а когда принял, и вовсе хорошо, и вполне можно добрести до ближайшего друга, у которого к тебе окажется предложение, подобное тому, от которого ты уже и так пьян. Утрата себя, безволие, алкоголь – и глобальное русское поражение. Поражение остаётся в далёком подтексте, в самом романе «всё хорошо», но от всего этого веет не радостным длящимся бытом, а концом. В герое нет никакой силы, способности не лететь туда, куда сейчас дует ветер. В романе нет путешествия – интрига иллюзорна, будто родился сюжет с рукописью в пьяном сознании самого Нефёдова. А вот что объективно по-настоящему, так это облегчение гнёта времени через протяжённость кайфа. Самоубийство времени совершается в герое, который нашёл, как избавиться от суеты. В образе времени, готового к суициду, исчезнуть может и сам человек.
«Загул» – сентиментально-смешной роман о маленьком человеке. Роман ли? В «Загуле» мы видим, как эпизод, которого могло хватить для достаточно динамичного рассказа, растягивается до романного объёма. Тишина житейского оптимизма готова полностью парализовать действие. В этом мире нет реальных событий, поэтому их нужно придумать. Если нет фантазии, тогда сюжетами займётся главный творец историй простого русского человека – алкоголь. Безволие может радовать, снимать стресс. Отсутствие цели и мысли делает человека приятным. Само бытие посмеивается над таким добрым аутсайдером и заигрывает с ним, желая добра. Алкоголь оказывается позитивным. В России при таких перспективах читатель хочет выпить за автора и тут же повторить. Чтобы радоваться вместе с писателем, надо быть слегка нетрезвым. Тогда мир, распустившийся павлином в твоей душе, сразу же возвысится над текстом. И текст сразу простишь за многочисленные нестыковки, за мелочность этого мироздания. И совсем не важно, кто убил профессора Питерского и его аспирантку. Все добрые, приятные, милые. Настолько хороши писатель, герои и общающийся с ними читатель, что мёртвые тела не обременяют сознание. Они исчезают из памяти, не оставляя следа.
Есть работа, дом, магазин, друзья с бутылкой, памятные дни, глупые начальники. Главное в «Загуле» – не запой, в которой ухнул герой, а атмосфера медленного течения жизни. Не слишком яркая фантазия с рукописью только усиливает запах этой атмосферы. Восхитительное ничто советского интеллигента: работает завод, открыт музей, есть что делать научным сотрудникам. Заводик дымит, музейчик открыт, враги смешны, милиционеры корректны, лишены агрессии и готовы отпустить задержанных. Бандита зовут «Галя»: возможно, женское имя, сливающееся с бытом и пахнущее едой, должно избавить от последних страхов.
Пока я пью и радуюсь, ничего плохого не случится, – мораль «Загула». Не пропадёт страна, не уйдёт жена, не остановится сердце. Хорошо, но как-то не так. Не веришь. Да и иллюзия, предложенная автором, не приносит качественной анестезии. Иногда и сам автор понимает, что не всё ладно. В баре, размещённом в подвале, собрались «небритые мужчины, пахнущие бедой». Тут же ещё один кадр: «молчаливые и бесстрастные, как опиумные курильщики, эти трое, похоже, не могут уже ни пить, ни встать и уйти». Многое в романе действительно «пахнет бедой», но повествователю, управляемому автором, беззаботно и весело. За гранью сам главный герой – русский мужик средних лет, оказавшийся и без воли, и без тормозов. Но автор хранит его, как добрый бог. «Ноги сами выбежали в прихожую», – это с Нефёдовым происходит часто. В романе Зайончковского нетрезвые ноги всегда добегают до цели.
Не Россия воссоздана в «Загуле», а камерный мирок. Это не загул, когда рвутся нервы и зарождается в человеке новая правда противостояния, а сюсюканье с бутылкой, украшенной розовой соской. Русский человек здесь безобидный ребёнок, которого нужно прощать и любить. Русская идея может иметь и свой комикс, и свой лубок. Всё это есть в романе Зайончковского. «Загул» подсказывает нам, что безволие оптимистично, а портвейн решает проблемы. Всё пропитано алкогольной радостью безволия. Нефёдов считает себя ни в чём не виноватым. Возможно, он прав. Но как-то жаль страну, где Нефёдову трудно сохранить своё место на заводе, а его жене – остаться в музее. Закрыт музей, там давно ночной клуб. Нет завода, да и кому он нужен в такой стране? Будто хочет автор сообщить читателю, слегка польстив его слабостям: что бы ты ни делал, всё будет хорошо, потому что ты хорош сам по себе, и жена у тебя замечательная, и товарищи поддержат, и судьба повернётся лицом. О жути и боли похмелья ничего не сказано. Не о стандартной интоксикации пропитого организма, не о том похмелье, когда видишь, что мир, в котором жил и надеялся, больше не существует. Ибо пропит. Никого больше нет, только лает пёс, названный автором «Вермутом».
Много в тексте необязательного и суетливого. Автор управляет героем, но состояние героя передаётся автору, он начинает – весело и беззаботно – быть нелогичным. Он хочет, чтобы всё было хорошо. Как хочет, так и ведёт сюжет, не замечая углов и стенок. Одна беда: чтобы так понимать жизнь, надо пить понемногу каждый день. Потом увеличить дозу. Далее будет тяжкое мироотрицание, и Нефёдов попадёт к другим авторам, где ему будут сниться другие сны. Там его примут иные сюжеты, никак не связанные с оптимистическими финалами. Когда жизнь проходит бессознательно, когда ты уверен, что в бездействии своём получишь помощь, и жена примет тебя любого, и бывший бандит станет на твою сторону, в тебе может родиться Елтышев, который спит в Нефёдове, пока алкоголь не кончится. Придётся проснуться. Посмотришь вокруг – и кругом пустота. Ни дома, ни завода, ни понимающих милиционеров. И судьба перестала помогать, потому что просто устала тащить человека, который никогда ни за что не отвечает.
Впрочем, на кого мы злимся? На Олега Зайончковского, который создал этот мирок доброго безволия, или на самих себя, в которых этот мирок существует спокойно, уверенно и без помощи автора «Загула»? Или гневаемся на русского человека, который сидел на кухне/под забором/на скамейке в парке, пил водку/портвейн/пиво, не замечая, что становится Елтышевым, которому больше не жить. А ведь дождёмся, когда придёт Полицейский и закроет нашу забегаловку. Она давно уже в подвале, из которого так трудно выбраться России. Это ведь от России «пахнет бедой».
О.Зайончковский. Загул: Роман. – М.: АСТ: Астрель, 2011.
Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР
Добавить комментарий