«Мне лотман нынче спину тёр…»

№ 2011 / 30, 23.02.2015

Имя круп­ней­ше­го оте­че­ст­вен­но­го фи­ло­ло­га, ис­то­ри­ка и фи­ло­со­фа вто­рой по­ло­ви­ны ушед­ше­го ХХ сто­ле­тия, че­ло­ве­ка ко­лос­саль­но­го ума и зна­ний, а внеш­не, как ино­гда на­хо­ди­ли, слег­ка по­хо­див­ше­го на Ф.Ниц­ше – ше­ве­лю­рой и уса­ми – Юрия Ми­хай­ло­ви­ча Лот­ма­на

Имя крупнейшего отечественного филолога, историка и философа второй половины ушедшего ХХ столетия, человека колоссального ума и знаний, а внешне, как иногда находили, слегка походившего на Ф.Ницше – шевелюрой и усами – Юрия Михайловича Лотмана (1922–1993) известно отнюдь не только специалистам – многим памятны его телевизионные выступления конца 1980-х годов «Беседы о русской культуре», а затем и вышедшая книга статей и очерков под тем же названием, прекрасно иллюстрированная. В последние годы своей жизни он стал даже в определённом смысле «брендом», как теперь принято говорить, научно-культурной жизни переломной эпохи.






Ю.М. ЛОТМАН
Ю.М. ЛОТМАН

Научное наследие Лотмана – это, конечно, «высший пилотаж» филологической науки на все времена. Достаточно назвать его знаменитые «Лекции по структуральной поэтике», книгу «Структура художественного текста», многочисленные статьи о русской литературе XVIII–XIX веков, публиковавшиеся впервые в «Учёных записках Тартуского госуниверситета» (в своё время они были одним из лучших филологических изданий в стране, так же как и известная тартуская серия «Семиотика. Труды по знаковым системам», выходившая при ближайшем участии Лотмана). Или как не вспомнить его книги о Карамзине и Пушкине – биографию Пушкина, написанную для учителей-словесников, и комментарий к «Евгению Онегину», заменивший во многом хороший, но к тому времени уже достаточно устаревший комментарий 1949 года, принадлежащий перу московского профессора Н.Л. Бродского. Всё это подлинная, настоящая наука, истинный «пир ума» и таланта.


Но основав структуралистскую школу в литературоведении, в советское время гонимую по причине, главным образом, того, что структурализм не придерживался обязательных в ту пору для официального литературоведения марксистско-ленинских идеологических догм, Лотман, как это ни странно, не оставил большого количества учеников. А сам как учёный был значительно шире и своих самых верных адептов, и, конечно, в первую очередь своих эпигонов, которых тоже немало. «К формализму он относился сдержанно», – вспоминал хорошо его знавший Вяч. Вс. Иванов. Некоторые издержки структуралистского метода, прежде всего в стиховедении, проявлявшиеся в применении математических и статистических выкладок, не вызывали у него большого сочувствия. Лотман, как широко мыслящий учёный, прекрасно понимал, что искусство имеет свои внутренние законы и потому не может подвергаться математическим методам исследования. Они могут иметь всё-таки только чисто прикладной, но никак не самоцельный характер.


Ю.М. Лотман происходил из интеллигентной петербургской семьи – его отец был адвокатом, а затем, в советское время работал юрисконсультом в одном из ленинградских издательств. Мать была врачом. Одна из старших сестёр – Лидия Михайловна Лотман – известный исследователь русской литературы второй половины XIX века, научный сотрудник ИРЛИ (Пушкинского Дома).


Ю.М. Лотман был воспитанником блестящей ленинградской академической университетской школы – его учителями были профессора Б.М. Эйхенбаум, В.Я. Пропп, Г.А. Гуковский, рано умерший Н.И. Мордовченко. Поступив в Ленинградский университет в 1939 году, в самый разгар советско-финской кампании, Лотман смог его окончить только в 1950-м, перед этим пройдя армейскую службу, фронт в качестве сержанта-артиллериста «от звонка до звонка» и многие другие испытания, выпавшие на долю его поколения. Жизнь его складывалась нелегко. Долгое время у молодого филолога не было достойной его, не будет преувеличением сказать, гениальных способностей работы. Только защитив в 1960 году, не достигнув и сорока лет, докторскую диссертацию, он оказался в эстонском Тарту, и здесь его карьера быстро взлетела – в 1963 году он стал профессором Тартуского университета и остался там на всю жизнь. Поэтому небольшой старинный городок, совмещавший в себе черты старого немецко-прибалтийского духа с некоторым, видимо, естественным провинциализмом уже новейшего времени, что проявлялось и в тамошних филологических нравах, – с его ратушной площадью, классическим зданием университета, горой Тоома-Мяги, где располагались университетская клиника и анатомический театр – Тартуский университет был единственным университетом, где сохранился не отделённый медицинский факультет с очень старинными традициями. Его окончили в своё время знаменитый русский хирург Н.И. Пирогов, известный врач академик Н.Н. Бурденко, которым установлены памятники, а также В.В. Вересаев. Привлекал внимание и находящийся там же старый памятник микробиологу академику К.Бэру. Весь этот университетский городок и его антураж неразрывно связан с жизнью и деятельностью замечательного учёного и замечательного человека.


Кстати, заметим, что приезжавшим в Тарту среди прочих достопримечательностей очень запоминался на городском кладбище огромный чёрный крест на могиле Ф.В. Булгарина, который обитал в Дерпте в последние годы жизни. В одном из своих очерковых произведений – «Поездка по Эстляндии» – Булгарин сделал такое в определённом смысле анекдотически звучащее наблюдение: «Хорошо, что в Дерпте нет жидов, а то от них везде одна только нечисть». Во времена ранней юности автора этой статьи эта сентенция была предметом шуток и смеха. Говорили: «А что бы он (Булгарин. – А.Р.) сказал сейчас?», подразумевая, что на отделении русской филологии Тартуского университета в то время работали в основном евреи.


Мой отец Пётр Александрович Руднев несколько лет, в конце 1960-х – начале 1970-х годов, преподавал по приглашению Ю.М. Лотмана на кафедре русской литературы Тартуского университета. Тот же университет окончил и мой младший брат, Вадим Руднев, теперешний известный учёный. «На заре туманной юности» в Тарту приходилось бывать и гостить у родственников и автору этой статьи. Особенно запомнился один из летних месяцев 1959 года, проведённый в очень живописном дачном городке Эльва, в получасе езды от Тарту, где тогда летом обычно проводил время, можно сказать, самый цвет ленинградской в основном, но и московской тоже интеллигенции. Там можно было видеть приезжавшего к кому-то в гости из Усть-Нарвы Д.Д. Шостаковича, переводчицу Р.Я. Райт-Ковалёву, известного в 1920-х годах журналиста Л.М. Сосновского, известного ленинградского хирурга, профессора Татьяну Вильгельмовну Шаак и многих других. У Ю.М. Лотмана, его жены Зары Григорьевны Минц, известного тоже литературоведа, специалиста по Серебряному веку, имевших троих сыновей – Михаила, Григория и Алексея, мы не раз бывали в гостях. Юрий Михайлович ко мне, тогда желторотому юнцу, относился совершенно как к равному, был всегда очень мил, любезен и приветлив, а впоследствии, когда я собирался поступать в аспирантуру и писать диссертацию о Леониде Андрееве, он, «как бы резвяся и играя», подбросил мне несколько очень ценных и интересных идей и мыслей. Всегда обращала внимание на себя их ужасающе безалаберная в бытовом отношении жизнь, наполненная только лишь подвижническим научным трудом. В их совершенно открытом доме, который часто называли табльдотом или частным пансионом, постоянно кто-нибудь гостил, жил, ночевал, питался, всегда кому-нибудь оказывалась и материальная помощь, подчас разорявшая самих хозяев. По слухам, к Лотманам могли прийти даже с улицы, вовсе незнакомые люди, и они принимали всех. Бывали и гостили там и опасные с точки зрения тогдашнего КГБ персонажи – впоследствии арестованный Г.Г. Суперфин, А.Б. Рогинский, приезжал однажды и А.И. Солженицын. Естественно, что семья Лотманов была под наблюдением, и однажды к ним нагрянули с обыском. Работники органов перерыли всю огромную библиотеку, но ничего подозрительного не нашли. Крамольный самиздат находился на самом верху высокой голландской печки, куда они заглянуть не догадались. Лотман после этого говорил, что благодаря обыску его книги и рукописи теперь в идеальном порядке и он может найти легко всё, что ему надо.


П.А. Руднев, который был не только известным филологом, но и не менее известным (в определённом кругу) острословом, однажды ходил вместе с Лотманом в баню и сочинил по этому поводу следующий стихотворный экспромт:







Мне Лотман нынче спину тёр –


И в этом деле он востёр,


Жаль, предсказать я не умею,


Когда он мне намылит шею.



«Шею» Лотман всё-таки ему «намылил». В конечном счёте они не смогли как-то поладить (видимо, как два медведя в одной берлоге – оба были крупными личностями), и мой отец вынужден был покинуть Тарту. Дружеских отношений между ними уже больше не было никогда, но взаимоуважительные, конечно, сохранились, равно как остались и научные контакты – и с самим Лотманом, и с членами его семьи.


Среди подписавших некролог Ю.М. Лотмана, скончавшегося 28 октября 1993 года в Мюнхене (с некоторых пор он наконец-то стал «выездным»), известных учёных с мировыми именами – С.С. Аверинцева, М.Л. Гаспарова, Е.М. Мелетинского, В.Н. Топорова, Вяч. Вс. Иванова и многих других был и П.А. Руднев.

Александр РУДНЕВ,
г. КОЛОМНА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.