Путешествия меж звёзд

№ 2011 / 37, 23.02.2015

Впервые книги Вадима Панова попались мне на глаза, когда я побывала в тогда ещё холостяцкой берлоге своего будущего мужа. У образованного, эрудированного, подкованного в вопросах истории

или О том, как теория относительности отняла надежду

Впервые книги Вадима Панова попались мне на глаза, когда я побывала в тогда ещё холостяцкой берлоге своего будущего мужа. У образованного, эрудированного, подкованного в вопросах истории, философии, политики, религии и много чего другого человека, скорее всего, должна быть богатая библиотека, – думала я. Но каково же было моё удивление, когда я обнаружила, что колоссальная часть этой библиотеки – полное собрание сочинений писателя-фантаста Вадима Панова. Фантастика до сих пор мне кажется литературой не то чтобы несерьёзной, но скорее развлекательной, чем познавательной. В общем, интервью с Вадимом Пановым было доверено провести одному из самых его преданных читателей.

Вадим ПАНОВ

– Существуют ли Бог и дьявол? И встречались ли вам вампиры и оборотни?

– Обычно спрашивают сначала, как здоровье, как настроение, а вы сразу с такого серьёзного вопроса…

– У нас наоборот – всё лёгонькое на потом.

– Бог, конечно же, существует, иначе кто всё создал? Это очевидно, на мой взгляд. Слишком уж много всякого непонятного существует, чтобы не верить. Дьявол – это расхожая и избитая фраза – он внутри нас. Каждый человек несовершенен. Дьявол – как некоторая антитеза, то, что не даёт нам становиться лучше. Это, разумеется, существует, но не как некая сущность, а именно как наши собственные несовершенные части. И те, кто пытаются побороть собственные несовершенства, у тех всё гораздо лучше, чем мы можем себе представить.

– А всё-таки как насчёт вампиров, ведьм и прочих плохих сущностей: их совсем нет?

– Если отталкиваться от того, что я только что сказал, есть некоторые вещи, которые мы не понимаем. Они будут существовать всегда, пока будет существовать наука. Раньше, совсем давно, люди боялись молнии, грозы, с другой стороны, они и сейчас её боятся, уже понимая, чем им это может грозить, подсознательный страх никуда не делся. Существует множество документальных примеров людей, которые обладают за рамки выходящими способностями. Я далёк от мысли, что этих людей настолько много, как нам пытаются рассказывать в передачах по телевидению. И если открыть какие-нибудь журналы и газеты с соответствующими объявлениями, то можно удивиться, как до сих пор сам не стал каким-нибудь колдуном. Но факт в том, что есть люди, несколько отличающиеся своими способностями от нас, их мало. Я не думаю, что они сами знают, благодаря чему они наделены этими способностями, и что они сами в состоянии их объяснить. Что касается различий: ведьма это или добрая фея – это вопрос того, как каждый выбирает для себя, как этими способностями распоряжаться. С оборотнями и вампирами сложнее. Тем более что их образы существенно разнятся. Если мы будем рассматривать мифологию как некое усреднённое наследие, то даже в этом случае образ вампиров объединяет только стремление попить кровушки. Тонкий момент. К тому же, мы знаем, что это нежить, а мёртвые клетки, мягко говоря, долго не живут. Трансформация на генетическом уровне – то, что мы называем оборотнями – это совсем не просто, это надо видеть.

– А вы сериал «Герои» не смотрели – он как раз о людях, обладающих сверхспособностями за счёт особых генов?

– Да, смотрел чуть-чуть. Но в какой-то момент я растерялся оттого, что герои стали попадаться на каждом шагу – куда ни плюнь – человек со сверхспособностями. И каждый житель Америки оказался героем, и это перестало вызывать какой-то интерес.

– В «Герметиконе» цеппели путешествуют к другим звёздам через пустоту – своеобразные дыры в ткани пространства-времени. Что вы думаете о нашей Вселенной? Действительно ли она началась с Большого Взрыва? Насколько вы стараетесь быть up-to-date с современной физикой, следите за концепциями типа тепловой смерти?

– Если говорить о начале Вселенной, то мы этот вопрос уже затрагивали – в начале было Слово, это очевидно. А что касается современной физики, то здесь всё ещё тоньше. «Герметикон» – это мир, в котором люди научились путешествовать меж звёзд. И как и любой другой писатель, который затрагивает тему перемещения умерших звёзд, я становлюсь в антитезу к современной физике, которая нам утверждает, что это практически невозможно и практически нереально. В принципе, на мой дилетантский взгляд – я не очень сильно углублялся в то, что дала теория относительности вообще физике – но, повторюсь, на мой дилетантский взгляд, её не надо было публиковать вообще. Если вычесть то, что она дала физикам, науке для развития, то вряд ли это компенсирует то, что она отняла, а отняла она надежду. Потому что мы раньше смотрели на звёзды и думали, что мы, глядишь, и долетим каким-нибудь образом.

– Все фантасты XX века действительно жили этой идеей…

– Да, а теория относительности поставила на этом большой и жирный крест, и этот крест, если говорить о реальности, поставлен и на стремлении науки двигаться в этом направлении. А то какой смысл создавать космический корабль, если он долетит до другой звезды тогда, когда с Землёй будет неизвестно что – может, Солнце к тому времени взорвётся.

Теория относительности отняла надежду, и если мы сравним ход развития науки в XIX веке с ходом развития науки в XX веке, то мы увидим, что люди, у которых была какая-то надежда, не знали слова «невозможно». Все боялись грозы, но всё же докопались до сути, узнали, что это электричество; люди болели от каких-то камней, какой-то руды, но узнали, что это уран, узнали, что есть рентгеновские лучи в нашем пространстве. И при этом изобретали вещи, которые на тот момент были невозможными и, более того, даже сегодня, читая, какие эксперименты проводились, понимаешь, что у этих людей не было слова «невозможно». Они электрическое оружие изобретали, это не говоря об экспериментах Теслы! Суть в том, что когда ты не знаешь, что это нельзя, ты этого можешь добиться – это уже психология. Не говори, что нельзя, постарайся, напрягись, найди способ, человеческий разум – это очень гибкий инструмент, с помощью которого можно пролезть в такие щёлочки, через которые не каждая мышка проскользнёт. Но сказали, что нельзя, и сейчас космическая программа…

– …заканчивается, по большому счёту, спутниками и GPS-навигаторами.

– Да, это то, что нужно для войны и для комфорта. Последние 50 лет вся наука обслуживает либо войну, либо комфорт, каких-либо прорывов нет.

– Не было ли у вас мысли написать книгу, сюжет которой основывался бы на христианских мотивах? Как «Фауст» Гёте, «Мастер и Маргарита» Булгакова, «Божественная комедия» Данте? Например, в «Тайном городе» у вас есть персонаж монах, но он больше интересен со стороны своих взаимоотношений с магическим миром. А если целиком погрузиться в христианскую символику?

– Здесь сложнее. В вашем вопросе уже есть ответ. Вы перечислили мастеров, которые уже брались за это. И работать в этом же направлении не всегда просто и комфортно именно для меня. В принципе, у меня есть роман «Ручной привод», в котором без названия угадываются традиции, в которых я вырос.

– Пушкин считал, что нельзя найти то, чего нет, даже в пластических формах. Он говорил: «Возьмём фантастических и символических животных. Если восстановить рисунки летучих мышей и уродливых ящериц тропических стран, можно увидеть, откуда взяты драконы, химеры и иные фантастические формы» – это из записок Россет-Смирновой. А откуда вы черпаете вдохновение для создания своих образов?

– Это мифология, зачем отрицать очевидное? Тем более, мифология – это богатейший пласт, из которого черпают вдохновение и основу практически все писатели. Последние годы я стал гораздо меньше читать художественной литературы, но в то же время я поглощаю книги по истории мифологии, сами мифы, мне это интересно, и там можно найти массу интересного. А что касается увеличенной в размере летучей мыши – Пушкин, наверное, не знал ещё о существовании динозавров.

– Правда, не знал. Но знал много чего другого. Это я вам потом расскажу.

– Тот же самый дракон уж очень похож на динозавра, и тут возможны варианты: кто-то мог спастись.

– Как вы считаете, у детей вкус к сверхъестественному развит лучше, чем у взрослых?

– Что подразумевается под словом «вкус»?

– Интуитивное понимание, стремление, может, даже инстинкт сверхъестественного?

– Дети живут чувствами.

– То есть, сказка для них более материальна?

– Да, более материальна потому, что дети более доверчивы в силу отсутствия стереотипов, которые вкладываются уже в более старшем возрасте. У детей пока этого барьера не существует. Их проще убедить в существовании Бабы Яги и Кощея Бессмертного, но при этом им практически невозможно рассказать сложную историю с этими персонажами. Они-то поверят, что есть Баба Яга и Дед Мороз, ну а толку-то от этого?

– Провокационный вопрос из области политики. За строками ваших книг видится человек, обладающий живым национальным чувством и гражданской позицией. Справедливо ли то, что русским после распада СССР не досталось своего национального государства или республики, как всем остальным?

– Ну, во-первых, не всем остальным.

– Я имею в виду крупных…

– Здесь достаточно тонкий момент, который отправляет нас слишком далеко в историю. А когда у русских было своё национальное государство? Может быть, на заре развития, когда Московское княжество граничило с несколькими другими княжествами, но и то при этом были уже какие-то взаимоотношения с литовцами на севере. А дальше, как мы пошли прирастать территориями, то само понятие «русское национальное государство» так и осталось в X–XI вв., потому что дальше стала формироваться Империя и многонациональное государство, в котором мы уже 700 с лишним лет живём и существуем. И к этому нужно относиться с пониманием – да, у нас вот так. При этом нужно помнить, что развитие нашей страны не предполагало тотального геноцида народов захваченных территорий, как это было в Америке и в других странах, этносы которых учат нас толерантности.

Мы развивались, расширялись, при этом объединялись на определённых правилах. И русский народ являлся фундаментом этой страны. Поэтому говорить о том, что нам не досталось чего-то – у нас есть наша страна, и было бы глупо её потерять.

– Некоторые ваши книги проиллюстрированы, довольны ли вы иллюстрациями, трудно ли было найти подходящего художника?

– Да, доволен. И, да, очень трудно. Честно говоря, я даже не думал, что будет настолько тяжело. Когда я написал книгу и принёс её в издательство, мы подумали, что нужны хорошие иллюстрации. Мы составили концепцию того, что частично это будут комиксы, что они будут вставляться в текст, чтобы дать больший визуальный эффект. И по моему наивному убеждению, это всё было очень легко организовать, потому что у нас рынок, у нас полно фрилансеров, и издательство было готово предложить хорошие условия. Но мы столкнулись с тем, что два месяца просто искали людей. Я понимаю, если б я один искал так долго, но это издательство – со всеми его связями и возможностями. Нас не устраивал ни один кандидат. Когда художнику предлагалось фантазировать – случалась полная катастрофа! Я не знаю, как проходит такая работа на Западе, но я вижу иллюстративный материал, который делают художники на Западе, и становится ясно, что сам книгу прочитал, увидел и изобразил. Людей, которые, с одной стороны, умеют хорошо рисовать, с другой – умеют это делать самостоятельно, мы искали два месяца. В конце концов, мы нашли Сергея Атрошенко, который делал цветные иллюстрации, и Евгения Гусева, который делал комиксы, спустя два месяца.

– О чём ваша новая книга?

– Это вторая часть, продолжение «Герметикона».

– А сколько книг будет в этом цикле?

– Понятия не имею.

– А когда вы почувствуете, что всё, пора остановиться?

– Когда идеи иссякнут. А как иначе? Если есть что рассказать, о ком рассказать и кому рассказать – почему бы не рассказывать. Интересно писать, когда тебе самому интересно. Я никогда не вымучивал из себя ни одну книгу, поэтому я не знаю, как это бывает. Если у меня нет подходящей достойной темы, которая мне близка, то я не буду работать. Уже два года не было полноценного романа из серии «Тайный город», потому что у меня темы для него не было. Надеюсь, будет.

– Очень многие надеются. Скажите, а какие писатели повлияли на формирование вас как писателя, писатели-фантасты и писатели жанра фентези, в частности, такие как Урсула Ле Гуин, Толкиен?

– Я, собственно, пишу не фентези.

– Это, конечно, условность.

– Толкиен – мне было интересно его прочитать, когда он появился. Главное воздействие, которое он на меня оказал, когда я только начал заниматься писательством и литературой – я чётко знал, что я не буду писать об эльфах, гномах, гоблинах, орках и прочее. Тех, кого профессор вывел на сцену, и те, кто маршируют из саги в сагу от писателя к писателю. Я точно знал, что их у меня не будет, нужны новые персонажи, новые народы, новые семьи, и с ними нужно работать, потому что можно эльфу прирастить рога и кривые зубы, но сами понимаете…

«Властелин колец» – отличная книга, но я никогда не задумывался, насколько она повлияет на меня. Она довольно трудна для восприятия, именно поэтому мне не нравится экранизация. В первую очередь – из-за образа Фродо. Я когда читал книгу, мне был интересен этот таинственный бродяга, драки, злобный басурман – я книгу читал в 19 лет. Я следил за приключениями и думал, что и дальше будут битвы и приключения, а ушло всё нафиг. Последний том, если бы там были бои, битвы – я бы её захлопнул и забыл, мне было интересно, как Фродо идёт. То, что в начале книги было мне глубоко до балды, в конце книги стало самым важным. Я готов был пролистывать боёвку и прочее, чтобы читать, как Фродо идёт в Мордор. И как он туда ползёт, как он принимает решения и так далее. И то, что вместо сорокалетнего мужика, которому было о чём подумать и который принимает решения, появляется 15-летний мальчик, который, понятно, понравится публике… ну да ладно – экранизация, она и есть экранизация.

Булгаков, Достоевский, Шолохов – те киты из классики, которых очень люблю.

Из фантастов – скорее американцы золотой эпохи – это 50-е, 60-е годы – Саймунг, Гаррисон, Азимов, то есть – то, о чём говорили, что люди, которым казалось, что завтра они на Луне, а послезавтра – на Альфе Центавра.

– Воодушевление было колоссальное.

– Со страниц соскальзывает бесшабашное залихватское поведение пионеров-первопроходцев. Они на фоне того, что было у нас, были настоящими. Я понимал их мотивы. Они вели себя, как живые люди. Даже если это был короткий рассказ, их поступки были поступками живых людей. То, что они оказывались на Альфе Центавра, не делало их менее человечными. А у нас строили всякие коммунистические миры полудня, все как под копирку. Был очень интересный рассказ о первом контакте, сейчас я даже не вспомню, как он назывался, и тем более – кто автор. Встречаются в космосе два звездолёта: наш и их. Это самый первый контакт. И что делать? Стоят они посреди глухого космоса, друг на друга смотрят. Летели два капитана по своим исследовательским делам, а тут – чужой! И наш – все пушки на чужого. Чужой – раз – все пушки на нашего. А дальше что? При этом никто не хочет лететь обратно, потому что чужак может сесть на хвост, и ты приведёшь его к своей планете. Нельзя. И они стоят, стоят… в итоге, они решают обменяться делегациями. Наш хитрый капитан отправляет двух своих доверенных, даёт им электронный заряд – если переговоры не достигнут успеха, то они взрываются вместе с чужаками. Переговоры прошли успешно, но выяснилось, что те тоже отправили ребят с ядерным зарядом. В общем, договорились они, обменялись координатами, разлетелись, потом снова встретились – нормально, без пушек друг на друга.

А наш мэтр Ефремов прочитал этот рассказ, возмутился, написал свой рассказ «Сердце змеи» про первый контакт, как коммунисты летели-летели, встретили кого-то, чуть не в объятья к ним упали, и речь произнесли соответствующую, я помню первую строку: «Вставай! Сон – это победа энтропии чёрной!» Даже поспать нельзя – когда ты спишь, ты не приносишь пользы государству.

А американцы подкупали – у них всё было нормально – нормальная человеческая реакция. И они очень сильно на меня повлияли. Мои герои тоже внятные, и понятно, чего они хотят. В минуты опасности они не начинают петь песни. Или, как бывало, встречаются мальчик с девочкой и начинают обсуждать строительство коммунизма на отдельно взятой планете. А ведь есть ещё чем заняться. Это жизненность.

– А ваше отношение к Лему?

– Бывают писатели, которые не твои. Это как раз такой случай. Мы существуем параллельно.

– Поступали ли вам предложения об экранизации?

– И не один раз.

– А есть какие-нибудь проекты, которые в работе?

– Нет.

– А с чем это связано?

– Сложно сказать. Я не знаю кухни.

– Но вы-то согласны на экранизацию?

– Конечно, согласен, более того, у нас рынок, много людей занимается этими вещами, и как минимум раз в полгода ко мне кто-то обращается, мы обсуждаем это. Самое вменяемое предложение дошло достаточно далеко – до сценария. Но когда посчитали, во сколько это выливается, решили отказаться.

– Феномен финансовой составляющей между писателем и читателем? Писатель пишет книгу, потом её покупают… если убрать эту составляющую, то это помешает писателям писать хорошие книги? Или поможет? В Советском Союзе не было бестселлеров, не зависела зарплата того же Ефремова от количества проданных книг.

– Вы ошибаетесь, очень сильно зависело и в советское время, и тогда были свои топы. В принципе, такой издательский бизнес, каким мы его знаем, начал зарождаться в начале XIX века. Появилась прослойка людей, которые регулярно читают и готовы приобретать новинки, и эта прослойка увеличивалась. Сначала это были дворяне, дворянские жёны и дети, которым было нечего делать, и которые читали. Постепенно появлялась прослойка городских бездельников неблагородных кровей. Прослойка образованных людей разбухала, и вместе с ней развивалось издательское дело, пока не стало таким, каким мы его знаем. Может быть, это связано ещё и с тем, что наука и техника позволили издавать книги оперативно и не очень дорого. А что было до XIX века, до развития издательского бизнеса в литературе? Писали любители своего дела в перерывах между войнами или развлечениями – это было дворянское хобби. Плюс некие учёные, которые этим занимались – не потому, что им это было интересно, а потому, что им за это платили деньги короли. Появился издательский бизнес. Заметьте, вся классическая литература, которую мы проходим в школе – это XIX век. И все классики, которых мы проходим в школе – люди, которые писали ради денег. Как там Пушкин сказал? «Пишу-то я для себя. Издаюсь для денег».

То, о чём вы спрашиваете, вступает в полное противоречие с тем, что я говорил раньше – это ненормально. Это люди, которые зарабатывают на стороне и, как это было до XIX века, что-то пописывают на досуге. Может, это хорошо, может, плохо.

– По моему мнению, это добавляет честности писателю – Достоевский тоже писал, сдавал рукописи издателю и получал за это деньги. Это честно и здорово.

– Быть писателем до недавнего времени было одним из наиболее честных бизнесов в нашей стране. Если тебе не нравится пиво марки «А», ты будешь пить пиво марки «Б». Так же и с книгами. Если тебе не нравится писатель Панов, то ты читаешь Лукьяненко. И рассказы о том, что можно вбухать огромные деньги, чтоб что-то получилось – это для самых наивных людей. Потому что если ты покупаешь книгу и она тебе категорически не нравится, то в следующий раз, сколько бы автор с издательством ни рекламировался, ты всё равно пройдёшь мимо, потому что книга – это изрядный объём твоего времени, и тратить его на заведомо плохие книги ты не будешь.

– Если посмотреть на писателей разных стран, то русская фантастика – сильная фантастика?

– Во-первых, я могу ориентироваться только на переводную фантастику. Во-вторых, даже из этой переводной литературы я много чего не читал. В целом, ответ простой. Существует же закон, что 90 процентов всего – абсолютная ерунда. Это касается и их литературы, и нашей. И там, и там есть максимум 10 процентов книг, достойных внимания. И, опять же, как мерить? Что брать за критерий оценки? Единственное – мне кажется, что там несколько лучше представлено то, что мы называем научной фантастикой с технической точки зрения. Но это, видимо, последствия слома советского периода. И того, что фентези, представленное до этого одной только вещью «Трудно быть богом», оно резко оборвалось и вызвало, на мой взгляд, перекос в свою сторону. Выправится это или нет – неизвестно. Но главное, чтоб книги хорошо читались!

Беседу вёл Дмитрий ГОРДЕЕВ
Записала Любовь ГОРДЕЕВА