Раздвоение личности

№ 2012 / 4, 23.02.2015

Серафима Орлова родилась в 1989 в Омске. Образование: ОмГУ им. Ф.М. Достоевского, филолог (в данный момент заканчивает магистратуру). Публикации: журналы «Пилигрим», «Омск Театральный», альманах «Вольный Лист».

Серафима Орлова родилась в 1989 в Омске. Образование: ОмГУ им. Ф.М. Достоевского, филолог (в данный момент заканчивает магистратуру). Публикации: журналы «Пилигрим», «Омск Театральный», альманах «Вольный Лист». В 2008 году выпустила сборник стихов «Хрустальный череп». Но в творчестве отдаёт предпочтение прозе, а не поэзии.

С 2005 года пишет роман «Осень, отнимающая свободу».

Серафима Орлова

– Что для тебя важно в творчестве? Чудо творения из ничего, самореализация, возможность говорить с миром?

– В творчестве важно – получше пристроить то, за что ты в ответе. Пока персонаж, идея или стихотворение бьются у тебя в голове – они неприкаянны и бездомны, это их временное состояние. Они или должны быть рождены на бумаге, или погибнут в тебе, абсорбируются другими идеями или мыслями. Нельзя ходить, вечно вынашивая персонажа, идею или стихотворение. Ты отвечаешь за них, ты можешь им помочь, дать им жизнь, и не имеешь никакого права опустить руки. «Переносить» то, что должно скорее воплотиться, означает начать отравлять себя. Мне кажется, в полной мере такое «отравление» означает потерю творческих способностей и сильнейшие духовные мучения, с этим связанные. Но когда то, что так долго билось в тебе, уже реализовано, ты можешь успокоиться и даже – через некоторое время – посмотреть со стороны, и удивиться, или покачать головой. Но это совсем не так интересно, как процесс рождения.

– На одном из литературных ресурсов ты уже несколько лет выкладываешь главы романа «Осень, отнимающая свободу». При этом публикуешь его под мужским псевдонимом. Почему ты решила писать именно под мужским именем? Текст активно обсуждается и комментируется, догадываются ли читатели, что его автор – женщина?

– Это довольно значимый вопрос для меня. Чтобы ответить наиболее полно и точно, придётся начать издалека. Когда я заканчивала школу, то уже знала, что хочу и буду писать. В этом возрасте одинаково важно, как подумать о своём призвании, так и найти место в обществе, свой круг. И если с призванием всё быстро стало более-менее ясно, то найти понимание среди людей было труднее, чем сейчас.

Если девушка пишет, она неплохо может общаться с другими пишущими девушками, даже дружить на этой почве. Логофилия, любовь к слову – это такое негласное братство, но в данном случае – «сестринство», а не братство, потому что контакт с пишущими молодыми людьми устанавливался куда хуже. Спишем часть на подростковый максимализм и незрелость чувств (как с моей, так и с чужой стороны), но факты были налицо: пишущую девушку пишущий же юноша часто не воспринимает всерьёз, считает то, чем она занимается, чем-то вроде «литературного макраме», «писания в альбом», как в старину было, то есть, девушка якобы должна «дорасти до его уровня» (какого и куда?), если же при общении на творческие темы девушка высказывает какую-то верную мысль, то эта мысль, может быть, «краденая»: «нет, это я так могу думать, а не ты». Были споры до хрипоты по дороге домой – из школы, из вуза; дрожь в руках, посиневшие губы, бессильное бешенство. Были литературные провокации, наивно-смелые сюжеты стихотворений или рассказов, когда приходилось писать о том, что заведомо не переживала сама – и что забавно, этому верили и даже расспрашивали потом: а что, правда так-то и так-то?.. Пока всё это происходило, внутри зрело возмущение, перераставшее в идею, идея перерастала в персонажа, персонаж – в героя, герой – в сквозного героя, появляющегося в одном произведении за другим, в личность, которая может иногда смотреть через глаза автора, и даже – своими глазами в отверстия в чужом черепе.

Николай Мирных. Я взяла его имя и вела блог от его лица несколько лет. В это же время я написала рассказ, где ему отводилась главная роль. Но герой не ушёл с рассказом. От его лица я начала писать тот самый роман – «Осень, отнимающая свободу», где он тоже был персонажем. Автор стал персонажем, персонаж – автором. Эдакий литературный Уроборос получился. Писать о мужчине, от лица мужчины, подписываясь мужским именем – для чего?

Говорят, есть анима и анимус – женская часть души и мужская часть души. Говорят, у мужчины-писателя должна быть муза. А у женщины? «Муза» ли Николай Мирных? Боюсь, в отношении этой личности слово «муза» оскорбительно. Действительно ли у меня раздвоение личности? Нет, ведь я понимаю, что он, несмотря на все мысли об анимусе, всего лишь персонаж, который помогает мне реализовывать определённые грани моей личности через литературу. Действительно ли я чувствую себя скорее мужчиной, чем женщиной? Совершенно точно – нет. Меня, кстати, пару раз обзывали феминисткой. Хотя я так и не поняла, за что. Неужели всё ещё за то, что живёт, остаётся во мне жить эта подростковая тоска по человекости (нет такого слова, знаю), чтобы моё творчество воспринимали как творчество человека, а не как творчество человека плюс «вот тут ещё лёгкий мазок, женская окраска, да-да, мы понимаем, что это значит, конечно, это написано только потому, что…»

О читателях: во времена блога, который вёлся от лица Николая Мирных, люди читали роман как прозу Николая Мирных, сейчас – как мою прозу, но эти два вида читателей – совсем разные люди. Я не знаю, читают ли сейчас роман те, кто знал только «Николая Мирных» по блогу. Их было всего несколько человек.

– На твой взгляд, в чём отличие мужской прозы от женской? В твоём романе есть «Женская ветвь» и «Мужская», какую сложнее писать?

– Считается, что в женской прозе больше деталей, чувственно выписанных, прочувствованных подробностей и вообще чувства в широком смысле этого слова. В мужской же больше действенной крепости, слаженности сюжета, личность персонажа органично вплетается в сюжет, а не довлеет над ним. Если рассматривать так узко, то есть мужчины-авторы, чей стиль больше похож на женский, и есть женщины-авторы, чей стиль более напоминает мужской.

Мой роман начинался с преобладания детали над сюжетом и личности над произведением. То есть, как я считаю, очень по-женски. Из мыслей рождались один за другим личности, вопиющие к воплощению, глядящие из моих собственных глаз. Сюжетом они пока не связывались. Была определённая схема, в которую эти личности и взаимодействия между ними укладывались. Сюжет вышел потом, когда я уже начала изучать наложенную на личностей схему – а эта схема была каббалистическим Древом, которое вообще таит в себе много загадок.

Сейчас я закончила мужскую ветвь «романа-Древа» и пишу женскую, но женской её тоже можно назвать с натяжкой. Потому что персонаж, ставший центральным в этой части романа – женщина, которая почти полностью противоположна своей женской сути, женщина, которая предала и отвергла самоё жизнь. Пишется это иногда трудно. Иногда даже страшно писать то, что задумано. Страшно, когда из твоих глаз наружу глядит нечто, не слишком напоминающее человека.

– Кто из писателей и поэтов тебе ближе всего по духу? Тексты каких авторов своего поколения ты бы порекомендовала обязательно прочесть?

– Честно говоря, я всегда больше любила прозу и зарубежную литературу. В мой джентльменский набор последние несколько лет входят Уильям Батлер Йейтс, Уильям Фолкнер и Уильям Голдинг. Три Вильяма, творчеством которых я активно интересуюсь и изучаю. В старших классах я была потрясена мастерством Хулио Кортасара, и это тоже один из самых любимых моих авторов, если не самый любимый. Вообще многих авторов я могу назвать любимыми, но если подойти к вопросу основательнее, станет понятно, что они любимы «выборочно», я могу принимать одну книгу и не принимать другую.

Из отечественных писателей-современников я очень уважаю Алексея Иванова, особенно мне нравится его «Общага на крови». При чтении – очень сильный эффект узнавания себя и своих сверстников, хотя мы и принадлежим к разным поколениям.

В последнее время я стараюсь читать больше отечественной современной прозы. Например, по совету друзей прочла в журнале «Молоко» повесть Ульяны Гамаюн «Птиц хотел улететь». Сильно заинтересовалась. Интересно, что в отношении творчества Алексея Иванова я встречала фразу «уральский магический реализм», и вот в рецензиях на творчество Ульяны Гамаюн опять появляется словосочетание «магический реализм». Но это два совершенно непохожих и несравнимых автора. И, тем не менее, можно ли мой интерес к ним объяснить ещё и сходством – ложным или истинным – с «магическим реализмом»? Ведь у меня становление стиля началось с прочтения Кортасара. Язык магического реализма – в него трудно войти, как в стремительную воду горной реки, он клонит тебя и качает, ты борешься вначале с этим языком, потом как-то сосуществуешь, а потом можешь жить только в нём. Возможно, моё желание жить в этой реке и толкает меня на поиск в отечественной литературе авторов, которые тоже могли бы жить или живут в ней.

– Трудно ли молодому писателю найти своё место под солнцем? Опубликоваться, получить премию? И даже просто встретить своего читателя?

– Трудно опубликоваться, если не стараться. Я не стараюсь. Я пишу медленно и почти что «в стол», не рекламируюсь и не общаюсь с литературными обществами. Возможно, со временем я выйду из скорлупы, но пока нет желания. Вокруг меня кипит жизнь, куда-то зовут, что-то творят, с чем-то борются, иногда даже пытаются бороться со мной, потому что отдельные индивиды, причастные литературе, привыкли думать: «кто не с нами, тот против нас», а я-то ни с кем пока. И нужно ли это «с кем»? Вот ты дружишь с редактором, он тебя публикует. Вот ты раздружился, он тебя не публикует. Или критику на тебя напишет. Всё это какой-то детскостью отдаёт.

Трудно и премию получить. Особенно, если ничего не подавать ни на какие конкурсы. Я уже говорила, что пишу медленно. То, что я не закончила, естественно, не готово. То, что закончено – часто сразу забывается. Некоторое время я думаю, что надо бы куда-то послать завершённое произведение, но быстро забываю его за новыми идеями. Кроме того, подниматься на более высокий уровень признания (получение премий) лучше с малого, по крайней мере – со своего города, а я не могу этого сделать, поскольку практически не вникаю в местный литературный процесс, а смотрю со стороны, и время от времени мне кажется, что там происходит какая-то странная «борьба борцов за улучшение качества борьбы», перефразируя «Сказку о Тройке» Стругацких. Создаётся впечатление, что, для того, чтобы участвовать в каких-то конкурсах, надо к кому-то примкнуть или, по крайней мере, выказать участие. Литературные общества часто не дружат между собой, если ты публикуешься в одном журнале, то могут и не взять в другой… Писать мне хочется, а играть в литературу – нет.

– Чувствуешь ли ты разницу между столицей и провинцией, в культурной среде, менталитете, возможностях профессионально реализоваться?

– Поскольку я никогда не жила в столице, мне сложно сравнить. Разумеется, в столице и потребность в культуре, скорее всего, больше. Но и пробиться сложнее со своим мнением, со своей концепцией, со своими способностями. Почему я в провинции? Потому что пока меня тут всё устраивает. Столица ещё больше убыстряет темп жизни. С моей привычкой работать медленно, это будет неудобно. Кроме того, если все писатели будут стремиться в столицу, то в провинции не останется никакой литературной жизни. Наверное, смешно это слышать от человека, который сам в литературной жизни не участвует. Однако было бы хуже, если бы вокруг меня не происходило ничего, ровным счётом ничего. А так что-то происходит. Кто-то кого-то открывает, кто-то сотрудничает, что-то печатает, какие-то крупицы золотого песка всё же вымываются из почвы. Это необходимый процесс.

Мне всегда хотелось от работы немногого: тихо склониться над чьим-нибудь текстом и корректировать или редактировать его, а в свободное время возиться с собственным текстом. Пока у меня нет возможности получить это немногое. Но большой вопрос, появилась бы эта возможность в столице или нет.

Одно время я исполняла должность редактора-организатора, на добровольных началах. Что это такое? Это такая работа, при которой ты ищешь и находишь многих хороших авторов, а потом главный редактор просеивает этих авторов через свою концепцию и отбирает тех, кто в этой концепции остался. Так получается издание. Проблема в том, что редактор-организатор и главный редактор могут иметь совершенно разное мнение по поводу концепции, хотя на первый взгляд оно совпадает. Если мнения разные, работа разладится рано или поздно. Взгляд на концепцию должен совпадать. И тогда – кто ищет, тот всегда найдёт.

Беседовала Мария СКРЯГИНА