За название – бутылка коньяка

№ 2012 / 18, 23.02.2015

В этом году писатель Георгий Садовников отмечает сразу два юбилея: своё 80-летие и 40-летие со дня выхода на экраны многосерийного фильма «Большая перемена».

В этом году писатель Георгий Садовников отмечает сразу два юбилея: своё 80-летие и 40-летие со дня выхода на экраны многосерийного фильма «Большая перемена». Вот уже половину жизни автор повести «Иду к людям», ставшей основой сценария знаменитой советской картины, связан с ней и с историей ее создания.

Георгий САДОВНИКОВ

– Георгий Михайлович, как изменилось ваше отношение к повести после её экранизации?

– На самом деле, я ведь больше прозаик, чем сценарист. Но так уж получилось, что с выходом «Большой перемены», когда меня представляют, чаще говорят именно о фильме. Сначала я был равнодушен к этой ленте, считал, что угрохал на неё массу времени. Связь с «Большой переменой» порой даже раздражала. Но фильм до сих пор смотрят, прошло сорок лет, а он по-прежнему остаётся популярным. Человека судят по его удачам, и от этого никуда не деться. Читатель, так же как и зритель, сам делает выбор, и этот выбор может никак не соотноситься с мнением автора.

Сейчас эта повесть для меня – очень далёкое прошлое. Я вспоминаю те годы с большой любовью. «Иду к людям» написана в популярном жанре того времени, это так называемая «исповедальная проза»: повествование ведётся от первого лица, а за образом героя частично прячется автор. Но этот жанр не просуществовал очень долго. Мы повзрослели, времена изменились. Не могу сказать, что я стыдился этой работы, но в то время она казалась мне очень наивной. Я же сам работал в вечерней школе учителем истории. А «Иду к людям» было объяснением в любви моим ученикам и моим коллегам.

– Вы поддерживали с ними отношения после того, как ушли из школы?

– Да, случилось так, что мне пришлось сменить профессию и уйти работать на студию телевидения. Но истинную ценность своих отношений с учениками я понял много позже. Через несколько лет, когда в журнале «Юность» опубликовали мою повесть «Суета сует», я был обвинён в антисоветчине, вот тут-то и сыграли роль мои ученики. Их вызывали в райком партии и предлагали написать донос, мол, я ещё тогда протаскивал на своих уроках антисоветские агитации. Но никто из них не согласился ставить свои подписи, кроме того, они приехали ко мне домой и предупредили о готовящейся провокации. Это важно, видимо, я что-то значил для них.

– Что там было такого, что могло привлечь внимание властей?

– Честно говоря, я и сам не до конца понимаю. Повесть была совершенно безобидная: студенческий быт со всякими розыгрышами. Но повествование шло от первого лица, и, видимо, мне просто приписали мысли отрицательного героя. В какой-то момент один из героев сказал, что двадцатый век – это век суеты сует, что каждый в нём сам за себя. Во время личной встречи секретарь исполкома гневно говорил мне: «Вы думаете, мы не догадаемся, что это ваши мысли? Двадцатый век – это век построения коммунизма! А что говорите вы?» Вот такое было время! (Смеётся.)

– Название «Большая перемена» тоже можно понимать двояко. С ним не было проблем?

– С этим названием вообще связана отдельная история. В первоначальном варианте сценарий назывался «Приключения школьного учителя». Но в первый съёмочный день вышла вечерняя газета с хроникой Мосфильма, там говорилось, что режиссёр Алексей Коренев приступил к съёмке фильма с таким-то названием. В эту же неделю пришло сразу шестьсот писем от учителей со всей страны: «Нас и так недооценивают, а тут вы ещё снимаете про какие-то приключения…». Режиссёра затребовали в Министерство образования. Но люди там работали понимающие, замминистра сказал, что ничего провокационного в повести не нашёл, однако всё же попросил придумать другое название. Конечно, эта задача легла на меня. Я приехал в ЦДЛ и сказал, что объявляю конкурс на лучшее название, приз – бутылка коньяка. Не успел договорить, как оператор тут же выстрелил: «Большая перемена!» Так и появилось название фильма.

– Как вы относитесь к современному кинематографу, в частности, к современным сериалам?

– Есть ограниченное число сериалов, которые я нахожу серьёзными. Как правило, такое кино чаще всего является экранизацией сильных литературных произведений. «В круге первом» Солженицына, на мой взгляд, замечательный сериал. Хорошая работа режиссёра, талантливые актёры. Вообще, о сериале можно судить по количеству серий: ограниченное число эпизодов – верный показатель. Когда в фильме более пятнадцати серий, это уже не искусство, а просто коммерческий проект. Его могут снимать одарённые люди, но всё равно трудно отделаться от ощущения, что таким образом люди просто зарабатывают деньги. К сожалению, сейчас очень часто не считаются со зрителем, полагая, что публика – дура.

В советские годы самое негативное определение, которое могла получить свежая рукопись, – это когда говорили, что идёт сплошная «игра в поддавки». Писатель намеренно затягивал повествование, откладывая развязку на неопределённый срок. Сейчас же создаётся впечатление, что на этом строится огромное количество сериалов. В такие сериалы часто попадают хорошие актёры, и мне искренне становится их жалко. Они во многом люди подневольные: пригласит режиссёр или не пригласит. В этом плане писатели, конечно, обладают большей степенью независимости. Во времена моей молодости ещё было живо понятие «писать в стол». Писатели часто между собой шутили, что «вот, я закончил писать нужники и сейчас сяду за нетленку». Мы могли «писать в стол» и рассчитывать на то, что если работа написана хорошо, рано или поздно читатель её получит. А если плохо, то туда ей и дорога. (Смеётся.) В этом смысле хорошим примером всегда был роман «Мастер и Маргарита» Булгакова.

– Вы смотрели экранизацию Владимира Бортко? Что вы можете о ней сказать?

– В общем, сериал вышел серьёзный… Видно, что делали профессионалы. Но немного затянутый, иногда чувствуешь, что где-то можно было короче. А актёр Безруков, который сыграл Иешуа… Я не могу сказать, что поверил его игре. Разница между человеком на сцене и тем, какой он в жизни, порой вносит некоторую неправдоподобность в его игру.

– Думаю, это серьёзная проблема многих актёров, да и писателей тоже. Разница между писателем в жизни и тем, какой образ он создаёт своим творчеством, может быть колоссальна.

– Да, это так. Я был знаком с Юрием Казаковым и скажу, в жизни он был феноменально скуп. Другие писатели часто подтрунивали над этой его чертой. По-доброму, конечно. Но какая доброта, сколько света в его рассказах! Я объясняю это так: всю эту жажду добра он вложил туда, – в свою прозу.

– Несколько лет назад на экраны вышел скандальный телесериал «Школа» Валерии Гай Германики. Что вы можете сказать об этом фильме, исходя из своего учительского опыта и того, какой была школа во времена вашего преподавания?

– Я смотрел не весь фильм, но отнёсся к нему с интересом. Всё-таки я давно ушёл из школы. Могу лишь сказать, что школа изменилась так же, как изменилась сама молодёжь. Я помню те времена, когда шла борьба со стилягами, и если верить прессе, то все они были кончеными негодяями, убитыми ячейками общества. Но что получилось дальше? Из этих ребят вышли хорошие педагоги, врачи, писатели, академики, артисты… Если задуматься, в таком поведении детей и подростков есть какая-то форма протеста. Ведь в какой-то момент молодым людям начинает казаться, что они должны что-то доказать своим родителям, школе. Это происходит из-за того, что к ним не относятся всерьёз. Волей-неволей жизнь всегда сводится в соперничество между людьми. Конечно, кто-то относится к этому философски и не отходит от поставленной цели. А кому-то наоборот: всё время нужно доказывать, самоутверждаться. Эти люди ищут себя через то, что делают вызов всему обществу. И, надо сказать, многие из них находят себя.

Так что этот сериал полезен. Может, многие и задумаются о том, что такое школа. Не могу сказать, что я причисляю себя к тем, кто отнёсся к этому сериалу пессимистически. Я сужу по своей молодости, тогда нам говорили с укором: «вот он танцует рок-н-ролл… танго». Ведь танго в то время – это же безобразие! Или «что это у тебя за брюки?» Ходили целые бригады милиции с ножницами и просто разрезали всё, что не вписывалось в общий формат. То же самое относилось к причёскам: Чернышевский, к примеру, был длинноволосым. Казалось бы, какая разница? Получается, что любое время диктует свои правила. Поэтому я считаю, что этот фильм показали не зря.

– А какие темы, на ваш взгляд, должна освещать современная литература?

– В этом вопросе нет никакого конкретного рецепта. Сейчас популярно такое понятие, как «литературный процесс». В одном из своих интервью Василий Аксёнов сказал: «Я выпал из литературного процесса», и я очень этому удивился. Что такое литературный процесс? Каждый писатель – одиночка, когда он работает, окружающий мир перестаёт для него существовать. Я даже не приемлю деление на литературные традиции: будь то авангард или классическая традиция. Всякий писатель пишет так, как он может писать. Гоголь, к примеру, писал так, как не мог писать Пушкин, Толстой, Тургенев… Я не думаю, что Джойс и Кафка, усаживаясь за стол, говорили себе «вот сейчас я выдам им авангард». Писатель должен писать, отталкиваясь от своего мировосприятия, от своего понимания людей. Искусственно созданные темы редко выливаются в стоящие произведения. Единственное, конечно, писатель должен исповедовать в своём творчестве добро, доброе отношение к миру. Даже к негодяям в книге можно научиться относиться с пониманием.

Беседу вёл Александр ТАГИРОВ