Как победить коррупцию?

№ 2012 / 30, 23.02.2015

На прошедшем в Москве (в парке Коломенское) фестивале «Пикник «Афиши» 2012» молодёжь не только развлекали и кормили, но и пытались интеллектуально и духовно обогащать.

На прошедшем в Москве (в парке Коломенское) фестивале «Пикник «Афиши» 2012» молодёжь не только развлекали и кормили, но и пытались интеллектуально и духовно обогащать. В зоне так называемого Социального сада (Social garden) на символических картонных деревцах различные организации и проекты представляли свои общественные инициативы (от сбора средств на лечение детей, больных онкологией, до мероприятий по защите природы от «Гринпис»). Меня заинтересовал семинар под громким названием «Как победить коррупцию в России?», на котором своим опытом и знаниями поделилась руководитель Центра антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси Интернешнл Россия» Елена Панфилова.

Елена ПАНФИЛОВА

– На самом деле «Как победить коррупцию» – это не очень правильное название. Конечно, мы никого не победим в обозримом будущем. Но противодействовать, как-то уменьшать давление этих упырей в погонах (и без) на нашу жизнь мы можем. Первая проблема здесь в том, что кто-то хочет бороться с коррупцией, а кто-то хочет бороться с коррупционерами. Стоит внимательно вглядеться в эту развилку: одно дело – посадить конкретного коррупционера в тюрьму, а другое – минимизировать сами повторяющиеся коррупционные явления. Важно сразу определиться, потому что это два абсолютно разных вида деятельности. Первым из них занимаются довольно многие: к примеру, «Русь сидящая» – они гоняются за конкретными людьми, которые упекли кого-то в тюрьму, и пытаются привлечь их к ответственности. Тот же Лёша Навальный тоже хочет конкретных людей, которые где-то умыкнули народные деньги, привлечь к ответственности. Где-то по ходу этой деятельности иногда возникают идеи, которые могут и системную коррупцию снизить, но в принципе борьба с конкретными коррупционерами – это отдельный вид деятельности. А борьба с коррупцией – это когда ты пытаешься убрать у наших чиновников, судей какие-то явления или привычки, которые регулярно повторяются.

– Откуда вообще возникает коррупция?

– Это область пересечения трёх явлений – алчности, возможностей и отсутствия контроля. То есть если в обществе появляются люди, у которых, во-первых, есть соответствующая склонность (потому что всё-таки бывают и такие люди, которым не нужно чужого), во-вторых, у них возникают возможности (например, человек сидит на таком месте, для которого процедуры не прописаны: он сам принимает решения, он может разрешить или запретить) и при всём при этом за ними не организован контроль – при стечении этих трёх обстоятельств и возникает коррупция. И наша задача – повлиять на уменьшение размера каждого из этих явлений, чтобы минимизировать область их пересечения. Если мы у этих упырей отгрызём в каждой из трёх областей хотя бы чуть-чуть – уже будет хорошо. Чуть больше контроля, чуть меньше алчности, чуть меньше возможностей. Мы должны забирать у них понемножку, по кусочку. Что делать с алчностью? Я скажу какие-то банальности про воспитание, про семью, про мораль. То, что на английском языке мы называем одним словом «integrity» («включённость», «порядочность», «цельность»). У нас все международные документы по противодействию коррупции называются «public integrity». Мы можем только рассказывать, как это плохо.

– А что можно сделать с «возможностями»?

– Возможности – это недостаточно прописанные правила наших отношений с чиновниками. Например, как в истории с известным предпринимателем Ильёй Хадриковым. У него была компания, где люди с 1991 года шили униформу – для врачей, для супермаркетов и т.д. В один прекрасный день к нему приходит полиция и говорит: «У нас есть информация, что всё программное оборудование на ваших компьютерах нелицензированное, у вас нет копирайта…» Илья говорит: «Вот, у меня есть лицензия «Майкрософт» – всё как положено…» Ему отвечают: «Да, конечно, замечательно, мы вам верим, но мы должны проверить». А правила проведения процедуры составлены так, что проверка производится «либо на месте, либо в соответствующем полицейском департаменте в течение тридцати дней». Но вы понимаете, что такое для малого бизнеса все компьютеры (бухгалтерские, кадровые, с производственной документацией) забрать на тридцать дней?! И они говорят: «Так что вы выбирайте – на месте (и рисует на бумажке «50 тыс.») или (по процедуре же, всё легально) мы забираем компьютеры на тридцать дней в свой департамент проверять ваши лицензии?» Это и есть возможности – дырки в законодательстве или в процедурах, которые создают предмет торга. Соответственно, что мы делаем в плане возможностей? Мы ходим и проверяем и регулярно пристаём ко всем. Это мониторинг и инициирование каких-то изменений. Но самое важное для всех нас в нашей деятельности – убрать отсутствие контроля. То есть вырастить так много самого разного контроля, чтобы фактически обложить со всех сторон тех, кто пытается получать коррупционную ренту. Вообще, любой антикоррупционный контроль может быть внутренним и внешним. Мы через работу с «возможностями» пытаемся заставить их завести какой-то внутренний контроль, потому что внутренний контроль лучше. Это второе важное правило (первое – различение борьбы с коррупцией и борьбы с коррупционерами): возможности гражданского общества для противодействия коррупции страшно ограничены. Мы (гражданские активисты вроде Лёши Навального) не обладаем правом сажать кого-нибудь в тюрьму или закрывать учреждения, которые, с нашей точки зрения, тотально коррумпированы. Мы не можем отменить тот или иной департамент, мы можем только описать всё это. А потом приходят наши сторонники и спрашивают: «Лен, а где посадки-то?» У Навального в его блоге пишут: «Лёш, а где посадки-то? Ты же всё описал!» Надо быть крайне реалистичными в том, что мы способны сделать. Только государство, к сожалению или к счастью, имеет право на легитимное применение правового насилия. Только прокурор может подписать соответствующий документ.

– Но мы можем возбудить прокурорскую проверку.

– Мы можем. Но при этом надо отдавать себе отчёт о границах возможного в системно коррумпированном государстве. У нас отсутствует правовая норма привлечения ответственности по коррупционным делам в защиту общественного интереса. Такая защита у нас есть только в законодательстве по защите прав потребителя. То есть если мы все вместе траванёмся тухлой селёдкой, купленной в супермаркете, мы можем в защиту наших совместных интересов возбудить иск. А если мы все вместе пострадаем от действий какого-то чиновника, то, к сожалению, на этот случай такой нормы нет. Мы не можем подать коллективный иск в защиту интересов народа или группы людей в Российской Федерации.

– А почему лучше внутренний контроль?

– Просто потому что в нормальном государстве внутренний контроль работает за счёт сдержек и противовесов, в нём представлены разные силы и интересы. Это, например, парламентские расследования, которые осуществляют разные фракции. Они все друг друга ненавидят и, соответственно, не дают спуску «негодяям» во «вражьих станах». Счётная палата в нормальном государстве – это государственный внутренний контроль, который тоже построен на сдержках и противовесах разноборствующих партий: одна партия назначает трёх аудиторов, другая, третья… Они все друг друга не сильно любят, у них происходит политическая борьба – и поэтому они друг за другом следят, реализуя легитимное применение права.

– Что вы думаете про двадцатую статью конвенции ООН против коррупции?

– Как я уже сказала, политическая борьба – лучшее антикоррупционное средство. На днях завязался словесный пинг-понг между депутатом Пономарёвым («Справедливая Россия») и депутатом Железняком («Единая Россия»), где они, пытаясь «пнуть» друг друга «побольнее», договорились до того, что обяжут депутатов публиковать свои счета и собственность за рубежом. «А у вас есть собственность за рубежом!» – «Нет, это у вас собственность за рубежом!» Мы притаились, сидим не дыша, потому что это как раз то, чего мы так долго добивались… В принципе, если дело пойдёт так, как они предлагают, останется полшага до реализации без ратификации этой самой статьи двадцатой конвенции ООН, которая говорит о введении уголовной ответственности за незаконное обогащение, то есть за наличие у публичного должностного лица средств и имущества, появление которых он не может разумно обосновать. И если они друг у друга найдут счета за рубежом, что они с ними будут делать? Не делиться же между собой? Получается, что они этой своей политической борьбой начинают себя загонять в двадцатую статью – не по форме (они этого, конечно, так не называют), но по сути.

– А что касается внешнего контроля?

– Высшая форма антикоррупционного контроля (мне вообще-то велели не говорить этого) – это выборы. Нет более высокой формы гражданского контроля. На самом деле, выборы (равные и честные) – это единственный инструмент предотвращения консервации коррумпированных элит. Особенно на местном уровне. Допустим, не нравится, как наш глава муниципалитета организовал вывоз мусора. Как мы ему можем сообщить об этом? Не избрать в следующий раз. Да, не факт, что следующий будет лучше. Но мы его потом тоже не изберём. И так – через пробы и ошибки – мы найдём того, кто понимает наши потребности. То есть выборы – это не идеология, это чистой воды антикоррупция в прикладном смысле этого слова: мы ищем тех людей, которые нам этот комплекс помогают разрушить. Ещё одна важная форма внешнего контроля – это расследовательская журналистика. Это вообще фундаментальная вещь в любом государстве, потому что журналистика – медиатор между властью и обществом. Но у нас расследовательская журналистика, к сожалению, умерла. Причём умерла она по двум причинам. С одной стороны, к сожалению, физически умерла: я напомню, Юрий Щекочихин погиб, Анна Политковская погибла, очень многие погибли. И они продолжают погибать – те, кто умеет делать журналистские расследования. А другая часть людей – просто видит, что это бессмысленно. Как говорит обладатель, кстати, нашей премии за лучшие журналистские расследования Роман Шлейнов, который раньше работал в «Новой газете», а теперь в «Ведомостях»: «Лен, ты знаешь, какое-то странное ощущение. Даже если я опубликую фотографию какого-то Василия Васильевича с чемоданами на пороге виллы, которой у него нет в декларации, все скажут: ну, что, молодец мужик, отлично устроился. И ничего не будет». То есть не возбуждаются никакие процедуры со стороны государственных органов. Это случается иногда вдруг по стечению каких-то обстоятельств, но крайне редко. И последнее – это прямой гражданский контроль. И тут бесконечное поле для деятельности. Это могут быть академические исследования вроде того, что сделали мы: «Сколько коррупции в литре молока?». Вы же знаете, что очень часто бывают люди, которые честно отвечают в анкетах: «Я с коррупцией в РФ не сталкивался, взяток не давал, поэтому коррупции не так много, как вы говорите». К нам приходят и говорят: «Нет у нас такой коррупции!» Тогда мы спрашиваем: «А по какой цене последний раз вы в супермаркете купили пакет молока?» Допустим, 50 рублей. И мы показываем исследование (академическое), в котором провели опрос всех – от коровы (через ферму) до супермаркетов – с вопросом: «Сколько вы платите за согласование, разрешение в административном секторе?» А ведь бизнес не занимается благотворительностью, и всё, что они платят, закладывается в цену. И выяснилось, дорогие граждане-товарищи, что любой из нас каждый раз, покупая пакет молока, пятнадцать-двадцать процентов платит на покрытие убытков бизнеса от коррупции. Так что в это вовлечён каждый.

– Борьба с коррупцией кажется очень интересной, в этом есть своя романтика. Наверное, к вам устремляется молодёжь для участия в антикоррупционных инициативах?

– Надо очень хорошо понимать, что настоящая борьба с коррупцией крайне унылое и непафосное дело. Это крайне утомительное сидение за столом с бумажками в поисках концов – неделю, две, три, месяц… Многим кажется, что борьба с коррупцией – это «Ага-га! Первая страница «Коммерсанта»! Ты на белом коне сейчас всех разоблачишь!». Но я вам напомню, кто посадил Аль Капоне – один аудитор из налоговой инспекции, который сидел с его бумажками семнадцать месяцев. Семнадцать месяцев – из колоночки в колоночку! Никакого пафоса. А потом – результат. Но, к сожалению, гражданскому контролю свойственно стремление к пафосу: увидели что-то – и сразу побежали, размахивая руками: «мы нашли коррупцию»! А пока ты бежишь с этим флажком, те, кого ты разоблачал, быстренько, пользуясь такой возможностью, всё зашпаклевали – и ты опять никого не привлёк к ответственности. Поэтому надо помнить, что настоящая борьба с коррупцией очень аккуратная, очень серьёзная, очень профессиональная работа.

Записал Евгений БОГАЧКОВ