Человек человеку

Беседовал Юрий ИВАНОВ

№ 2012 / 30, 23.02.2015, автор: Борис ПАНКИН

Когда читаешь такие строки: «человек человеку узбек/ реже таджик/ ночь 21-й век/ гаражи/ злая стая волчат/ рвёт на куски/ то что станет сейчас/ другим/ мёртвым как сквер и площадь/ город страна/ ветер листву полощет/ ночь холодна», – понимаешь, что встретился с творчеством поэта, насквозь современным – по языку, по темам, по идеям. Даже о вечном и извечном – о любви – он говорит нынешним языком человека безвременья: «Она молчит как партизан об лёд,/ как рыба на допросе…» Или: «Пиво – мерзкое. Дева – дерзкая…» И этот поэт – Борис Панкин. В прошлом году он издал сборник «Новый Раскольников» и провёл две презентации своей книги – в Москве и в Санкт-Петербурге.

Есть повод поговорить.

Борис ПАНКИН

– Борис, теперь вы чувствуете себя известным поэтом? Или широко известным только в узких кругах?

– Я вообще себя поэтом не чувствую. Это в какой-то степени лицемерие, но сейчас я думаю именно так. Поэт – это человек, у которого кроме поэзии как таковой в жизни больше нет ничего. А у меня есть масса других интересов в жизни, и я не готов ими пожертвовать. А что касается известности меня как автора стихотворных текстов – ну, она какая-то есть скорее в узких кругах, да. И меня это устраивает. (Улыбается).

– Для сурового системного администратора Unix, выпускника факультета прикладной математики СПбГУ у вас, Борис, похоже, несколько романтические представления о звании поэта. Из поэтов Серебряного века, кажется, только Игорь Северянин жил за счёт стихов, все остальные где-то, да служили. Даже Блок редакторствовал. Да во времена СП СССР, изруганный – вполне справедливо иногда – либерастами, поэт мог жить за счёт издания стихов. Но это мелочи, понятно, что вы имеете в виду.

– Ну почему же романтические представления? Самые что ни на есть реалистичные. Просто для меня это слово имеет не совсем общепринятое значение. По моему глубокому убеждению, поэт – это не тот, кто живёт за счёт своих творений. Поэт – это тот, для кого стихи, поэзия – дело всей его жизни. Тот, чьи стихи живут за счёт жизни своего создателя. И на самом деле неважно, есть у него прижизненное признание, получает ли он за это деньги или где-то служит – это всё не показатель. В первую очередь это полная самоотдача и адский ежедневный труд по 16 часов в сутки, а не мифический дар и не умение складывать слова в столбик. Таких людей один-два на поколение, а то и меньше. Это судьба, если хотите, а я к таким жертвам не готов. То есть я понимаю, что словом «поэт» обозначают просто человека, который пишет стихи, даже качество этих стихов теперь не имеет значения, но как-то язык не поворачивается употреблять это слово так же, как и все остальные.

– Вы широко представлены в интернете, в последние годы печатаетесь в толстых литжурналах. В прошлом году вышла ваша книга «Новый Раскольников». А почему книга издана в Киеве?

– Что касается книги, она вышла не в Киеве, она вышла в сети. По так называемой технологии print-on-demand – печать по запросу. Когда я только начал с этим заморачиваться, выяснилось, что на территории стран СНГ такой сервис был только на prostobook.com. Сейчас аналогичное издательство есть и у нас – bookstream.ru. Собственно, моя книга распространяется через каналы обоих издательств. Это интернет-магазины и всё, в традиционные магазины книжку нести не хочу – перебьются.

– Расскажите чуть подробнее о технологии print-on-demand. Не все наши читатели настолько продвинуты в таких вопросах, как вы.

– Это технология, которая позволяет печатать книги малыми тиражами вплоть до одного экземпляра. Подробней о плюсах и минусах оной можно посмотреть, например, в «Википедии». С точки зрения автора – это в первую очередь возможность положить с прибором на классическую схему книгоиздания. Не нужно платить чужому дяде пакетно за допечатную подготовку и за весь тираж сразу. Я могу заказать макет у одного своего хорошего знакомого, корректуру – у другого, вёрстку – у третьего, после чего принести в издательство PDF-версию, оформленную по стандартам этого издательства, и мне напечатают столько экземпляров, сколько мне необходимо: хоть один, хоть 1000. Потом, если мне нужно, я всегда смогу заказать ещё этих волшебных экземпляров моей книжки. Чувствуете, сколько нахлебников сразу слезают с моей шеи? (Улыбается). Мне книга обошлась в стоимость ISBN, 10 долларов, поскольку вёрстку, корректуру и редактуру мы делали сами.

– Вопрос традиционный: когда и по какому поводу вас стала посещать – извините за пафос! – Муза? Одни начинают писать стихи из-за несчастной любви и, соответственно, из-за душевного раздрая; другие, почитав какого-нибудь классика или современника, думают: «Я могу не хуже»; третьи – из-за жажды славы…

– Что-то я задумался про повод. Было несколько подходов с разной степенью успешности и, соответственно, мотивация была различной.

Первая попытка была лет в 14–15. Я тогда пытался писать какую-то стандартную чушь для этого возраста. Она благополучно закончилась, когда мне пришёл отказ из «Юности» за подписью Ряшенцева. Ну, это понятно, – пубертат и жажда быстрой славы.

Второй подход случился года в 22 под влиянием отечественного рока типа «Алиса»–«Зоопарк»–«Кино»–«Аквариум»–Башлачёв. Всё это, соответственно, пелось на несколько стандартных аккордов и было откровенной лажей. Ярко выраженного повода к сочинению не было, как мне кажется. Этот период закончился тем, что где-то году в 90-м я показал свои сочинения человеку, закончившему литинститут и работавшему литературным редактором на ленинградском радио. Звали его Сергей Калинин. Разумеется, он был для меня в то время фигурой авторитетной. Он посмотрел на мои тогдашние вирши и честно сказал – в топку. И посоветовал – не пиши больше никогда, не твоё.

И вот тут у меня появился мотив, я понял: мне нужно обязательно ему доказать, что он не прав. Где-то неделю спустя я написал стихотворение, которое мне до сих пор, в общем-то, не стыдно показать. То есть это был тот самый толчок, благодаря которому я понял, что стихи – это не Муза, извините, – это то, что ты хочешь сказать, тот, кому ты это хочешь сказать, и то, как ты это хочешь сказать.

И вот тут, примерно годам к 27, случился облом: после того, как я научился более-менее вменяемым способам говорения, я понял, что мне, в сущности, нечего сказать, да, в общем-то, и некому. И я благополучно это дело опять забросил примерно года до 99-го.

С 99-го пишу более-менее регулярно, поскольку все три компонента есть в наличии. Ну, и основной повод для посещения этой самой, как вы её называете, Музы – это драйв, который ты испытываешь в процессе написания стихотворения. Остальное – вторично. Понятно, что я упрощаю, что есть масса других, в основном не материальных, бонусов и от процесса, и от результата, но главное всё же – удовольствие от процесса работы со словом. Примерно так.

– По Евтушенко, известно, откуда мы все родом. А откуда родом вы? Во всех своих биографических справках вы упоминаете, что родились в Карелии в 1966 году. А, помнится, в нашей ранней и краткой переписке вы обмолвились, что ваша малая родина – Псковская губерния…

– Верно и то и другое. Родился я действительно в Карелии. Когда мне было 12 лет, мои родители переехали в Псковскую область, ну и я вместе с ними. Так что у меня в некотором роде две малых родины.

– Как действующий поэт, Борис, что вы думаете о современном состоянии отечественной поэзии? Одни считают, и вполне обоснованно, что она находится в состоянии кризиса: не ясно, куда ей идти; нет великих фигур; расцвела пышным цветом графомания и не скрывается… Другие считают, не менее обоснованно, что она переживает пору расцвета: многообразие стилей; отсутствие идеологического и коммерческого диктата; много известных имён…

– Мне сложно ответить на этот вопрос. Чаще всего я об этом ничего не думаю. Видимо, мне это не интересно. Литературный процесс меня вообще мало интересует. Уж больно много в нём надуманного, фальшивого и не имеющего отношения к литературе как таковой. А отечественной поэзии, уверяю вас, наплевать, в каком она состоянии по мнению людей, вовлечённых в эту мышиную возню.

– Тогда ещё один такого рода вопрос. К какому направлению в поэзии вы себя относите? Ну, там к реализму, постмодернизму, метаметафоризму… Вон даже Всеволод Емелин свою классификацию в «Стихах о современной русской поэзии» приводит: «У нас все мастера анапестов и хореев являются членами поэтических школ, Хороших и разных. Одни принадлежат к школе старых евреев, Другие – к школе молодых пидарасов». Или вы ощущаете себя единственным и неповторимым?

– Вы знаете, «не царское это дело» – самому себя классифицировать. (Улыбается). Но при этом, безусловно, я считаю себя единственным и неповторимым.

– Есть ли у вас свои стихи, которые вам чем-то нравятся больше остальных? Только не говорите, что «все стихи как дети, они все дороги родительскому сердцу» и т.п.

– У меня ситуация в некотором роде обратная. Я считаю, что когда стихотворение было закончено, оно от тебя как от автора отчуждается. Вроде как не совсем уже и твоё. Понятно, что среди них есть такие, которые, как правило, по внелитературным причинам, так или иначе тебе памятны. Но чтобы нравились больше остальных, чтобы как-то их выделять особенно – таких, наверно, нет. Хотя вру, больше всего мне нравятся у себя вещи, которые не «грузят». Цикл стихов про шушпанчиков, например. Я их недавно собрал в подборку, и «Сетевая словесность» (http://www.netslova.ru/pankin/shoo.html) её опубликовала.

– Борис, такое впечатление, что вы живёте на два города – Москву и Питер. Причём, мне кажется, что Питер вас не отпускает окончательно, достаточно прочитать «осень в петербурге» или «ночь улица фонарь аптека/ зачем ты ищешь человека/ в краю бетона и металла/ его не стало…». Как вы считаете, для творчества предпочтительнее безбытность или плодотворнее укоренённость?

– Последние пять лет я живу в Москве и в Питере появляюсь не часто. Следовательно, нельзя сказать, что я живу на два города. А для творчества предпочтительней всего регулярная работа со словом, остальное не существенно.

– Я понимаю, что не «царское дело» для поэта отслеживать своё творческое развитие, но, скажем так, по восприятию ваших читателей и слушателей, что им нравится больше: ваши стихи конца 1990-х – начала 2000-х годов или стихи последних лет? Я видел вашу подборку на «Стихи.ру» под названием «Хиты» – там стихи ранние, тот же «Чебурашка выйдет в чисто поле…»

– То, что на стихире обозначено как «В некотором роде хиты», собрано по принципу наибольшего количества упоминаний в поисковиках, и ничего более. К тому же я давно не актуализировал этот список. А что касается восприятия читателей и слушателей, то, мне кажется, оно у них распределено более-менее равномерно между ранними и последними стихами. Кстати, есть такая замечательная ловушка имени преданных поклонников – это когда автор пробует что-нибудь новое, куда-то пытается двигаться, а в это время приходит читатель и говорит, что более «ранешние» стихи автора ему, давнему читателю-почитателю, нравились больше. И привет – получаем автора, который в угоду публике начинает топтаться на месте. Так что к читательскому восприятию я лично отношусь достаточно настороженно.

– Дальнейших вам успехов, Борис! Спасибо за беседу!

Беседовал Юрий ИВАНОВ