Кто на свете всех…

№ 2012 / 39, 23.02.2015

Всё реже в наше время можно поучаствовать в разговоре о литературе. Прошло, увы, время, когда даже публикация, не то что вышедшая книга, будоражила умы, заставляла принять сторону того или другого героя, автора

НА КОНКУРС «ЧЕСТЬ ИМЕЮ»



Всё реже в наше время можно поучаствовать в разговоре о литературе. Прошло, увы, время, когда даже публикация, не то что вышедшая книга, будоражила умы, заставляла принять сторону того или другого героя, автора, звала на ристалище…






Екатерина ГЛУШИК
Екатерина ГЛУШИК

А мне вот то и дело удаётся. Как и на тот раз. И дискуссию мы, три филолога разной остепенённости (кандидат, доктор наук и рядовой филолог с университетским дипломом), провели буквально на крике. Когда голоса сели, задались вопросом: а чего мы кричали? Но так всех задела и тема, и велико было желание доказать: это так, прав я!


Разговор зашёл о сюжетах в литературе, их фактической исчерпанности в современной словесности. Кандидат и доктор заговорили о писателях, у которых разнообразие сюжетов. Затем о тех, кто специализируется на определённой теме, узкого профиля: детективщики, баталисты, фантасты…


Моё утверждение, что самое большое количество сюжетов, самые разнообразные стили письма, наиболее широкий охват социальных слоёв, стран света, глубины вселенной – это Александр Проханов, что в мировой литературе, насколько я её знаю, подобного писателя нет, побудило филологов, имеющих учёные степени и клише о писателях, которое, как лошадь в оглоблях, держит их – шаг влево, шаг вправо – откликнуться хором: да что вы! Да нет же!


Такие аргументы нет смысла принимать ни в какого рода дискуссиях. А уж в тех, где есть, что сказать. С какой стати? И я, зная, что одна моя собеседница специализируется на зарубежной литературе, а другая преподаёт русскую от древнерусской до современной, предложила им привести конкретные примеры: у кого охват больше, чем у Проханова. И сюжетов, и методов, и стилей, и художественных приёмов, и мест действия, и социальных типажей, и возрастных групп.


У кого из писателей более богат словарь? Попытки оппонентами были предприняты, и попытки добросовестные, но убедительными аргументы не казались и самим учёным дамам. Не найдя ни одного туза, который смог бы побить короля литературы Проханова, учёные дамы согласились, что список из ста книг, которые должен прочитать любой образованный человек (помните, нам предложили самим предлагать и прочее?), может, пожалуй, ограничиться Прохановым. Это метафора, допущение, но лишь отчасти.



Итак. «Иду в путь мой» – первая книга Проханова. Это рассказы о деревне, проникновенные, с пониманием души человека, её светлых и тёмных сторон, возвышенных порывов и падений в бездну. Вот рыбак Иван из рассказа «Снятый берег», не бросающий свою бесплодную жену Марью, хотя давно встречается с молодой, здоровой Феней, которая укоряет возлюбленного, что не уходит к ней. Этот гуляка, простой мужик в русской глуши, по высоте нравственной основы в нём выше иных проповедников. Он не может оставить жену, которая стала бесплодной по его вине. Никто ему не говорит об этом, никто ничем не угрожает, не читает морали о верности. Он сам не может переступить нравственность. Он сам. Проханов об этом пишет без надрыва, без пафоса и нравоучительности. Но это грандиозный по силе воздействия урок. Потрясающий гимн русскому человеку. Его душе, которая чиста и неколебима в устремлениях. И внутреннее для неё важнее внешнего, первична душа, её незапятнанность тем грехом, который – грех, а не простое прегрешение. Иммануил Кант говорил: «Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом: звёздное небо над головой и нравственный Закон внутри нас». Этот нравственный закон внутри Ивана есть основной закон его жизни. И звёздное небо над головой в этой книге Проханова тоже есть – звёздный пахарь, Федюнька Протасов, подлинный герой, положивший жизнь за право людей работать на своей земле, из повести «Иду в путь мой». У Проханова подвиг (в том числе нравственный) и в первых произведениях, и в дальнейшем дан как часть жизни человека.





Удивительно то, что первые рассказы Проханова – москвича, горожанина, интеллигента не в первом поколении – о деревне. Он недолго прожил в сельской местности, работая лесником. Но сумел всё, о чём пишет, понять, смог раствориться сам в среде и растворить среду в себе. Да так, что фольклорные мотивы в рассказах озадачивают: а не переписал ли автор поговорки, вложенные в уста героев, притчи, сказы из сборников? Настолько достоверны и органичны они в произведениях. Показать новую для себя жизнь, не сбившись ни в примитивизм, ни в сусальность, нелегко. Наташа Ростова в «Войне и мире» не смогла устоять, когда услышала русские переливы балалайки в деревенской избе, пошла в пляс, не сфальшивив. И Проханов – не сфальшивил в крестьянской избе.


Далее – романы. «Время полдень», «Место действия» и «Вечный город». Вот вам и производственная тема, и социальные проблемы общества.


«Третий тост» – это тоже книга рассказов – об афганской войне. Автор здесь – пацифист и баталист, умеющий воздействовать на читателя, когда столь больно, что читать не можешь далее. Но столь захватывающе, что не можешь не читать: что с ними? На чьей стороне победа – над собой, над неприятелем. Так показать врага как врага – и ты его ненавидишь. И его же как человека, который защищает свою правду, и поэтому убивает «наших», которые для него-то совершенно чужие. Эти книги – возвышенный реализм. Но каковы уже здесь метафоры!



С первых произведений Проханов кинематографичен и в умении построить кадр, и в способности нарисовать судьбу, легенду героя. Ты видишь человека в каком-то эпизоде его жизни, но писатель принёс и завершённость его образа, и даёт тебе, читателю, простор воображению: что было, что будет. Ты стоишь в точке, судьбы которую разворачивает перед тобой автор. Но и позади, и впереди лежит выстроенная жизнь героя. И восстановить ты можешь её, как по коду: перед тобой капля воды. Но и о свойствах океана ты можешь узнать по ней.



«Война с Востока», «Дерево в центре Кабула», «Охотник за караванами», «Стеклодув» – это афганская война, романы, где масштабность: событий, характеров. И здесь уже знание не только русского быта и психологии русского человека. Это и афганцы – люди другого мира, их вера, их правда, их жизнь и быт. Это и американцы, с которыми сталкиваются советские люди – с иным подходом к войне, к её целям и задачам, абсолютно разные мотивации участия в ней. Произведениям Проханова свойственна многомерность. Так, повествуя об афганских событиях, писатель широко охватывает и нашу страну: солдаты со всего Советского Союза выполняют интернациональный долг, они принесли с собой свою малую родину, рассказывают друг другу о жизни довоенной. Здесь и рязанской говорок, и ломаная русская речь таджика или казаха. Несхожие внешне, с разной судьбой, они едины и приходят друг другу на помощь, рискуя и даже жертвуя своей жизнью ради спасения товарища, не задумываясь, кто он и откуда: интернационализм в действии.


«Чеченский блюз», «Идущие в ночи», «Мусульманская свадьба»…. Кровавая трагическая страница в нашей истории – война на Кавказе. Как показать советских людей, ставших врагами, стреляющих друг в друга? Лев Рохлин не принял звезду Героя, считая эту войну неправедной. Проханову удалось отразить и трагедию неправедности, и высоту духа праведников. Ведь война внутри страны ведётся по другим законам, с иными мотивами, она требует иной психологии, чем та, что ведётся с захватчиками. Писатель сумел прочувствовать и наполнить нас: пониманием, сопереживанием. Есть ли на неправедной войне герои? Война с теми, кто раскалывает страну – и без того уже осколок Советского Союза, – война праведная. И эту праведность, правду солдат, гибнущих за жизнь страны, Проханов отстаивает:







Я верю, что когда придёт пора,


Когда оставят Родину невзгоды,


Грядёт на Красной площади парад


Седых солдат афганского похода.



Пусть перед строем, отдающим честь,


Протащат ржавый корпус «бэтээра»,


Его огнём изрезанную жесть,


Подорванную на камнях Панджшера.



Пусть караул торжественно замрёт,


Пускай приспустит боевые стяги,


Когда ввезут на площадь вертолёт,


С дырявым баком, без винтов и тяги.



Пусть затуманится Кремля прекрасный лик,


Когда тягач с трудом ввезёт на площадь


На ободах сожжённый «наливник».


Пусть флага алый шёлк над ним полощет.



И пусть ещё помедлят танков лязги,


Пускай замрут войска недвижным строем,


Когда покатят инвалидные коляски,


И в них – безрукие, безногие герои.



Тогда полки пройдут священным маршем.


Им честь отдаст с высокого гранита


Моей страны победоносный маршал.


Крест золотой. Звезда из лазурита.


(«Звезда афганского похода»)



«В островах охотник», «Контрас на глиняных ногах» – действия разворачиваются в Латинский Америке, где Советский Союз помогает дружественным правительствам бороться с врагами или на стороне оппозиции воюет с существующими режимами. Это другой континент, иная психология, другие цели и у нас, и у «них», иные способы ведения боевых действий.


Итак, вся наша огромная страна, весь мир – место действий романов Проханова. Причём, ты буквально чувствуешь вкусы и привкусы, запахи Азии, Африки, Латинской Америки, словно отовсюду автор привёз снадобья, приправы и специи, и добавляет в произведение, придавая пикантности, создавая букет.


А вот недавний «Человек звезды», роман, воистину посильнее «Фауста» Гёте, и действие там переносится в том числе и на другую планету, куда улетают русские люди, чтобы там сохраниться, укрепиться, прибыть в самый роковой для родины час и одержать русскую победу. В произведениях Проханова прямое обращение к небу. И спасение приходит с небес («Крейсерова соната» (действующее лицо в этом романе Богородица), «Человек звезды»). «Претерпевших до конца Победа», – повторяет умирающая жена героя – Антона Садовникова. Она уже идёт в путь свой и знает истину – претерпевших до конца победа. Любовь Садовникова к умирающей жене – не главная линия романа. Но если вы хотите знать, что такое всепоглощающая любовь, прочитайте «Человек звезды». О любви так ещё никто не говорил.


Умение показать человека на сломе, изломе судьбы, его состояние, его самоощущение, источники, откуда он может брать силы. Так, Садовников теряет жену, которую любит сейчас, больной, немощной, немолодой едва ли не больше, чем в молодые годы. Гибнет страна – самозабвенно любимая родина. Это трагические обстоятельства, губительные для любого человека. И вот он встречает женщину, к которой возникает привязанность, потом – ощущение духовной близости. Именно чувства к больной страдающей Вере, желание быть ей опорой, быть спасителем погибающей родины даёт силы. И эта новая привязанность не выглядит ни предательством памяти ушедшей жены, ни легкомысленностью и ветреностью вдовца.



«Истребитель» – это не просто разговор об авиации, это тоже понимание стихии и людей, которые действуют в ней. «Крейсерова соната» – книга, в основу которой легла трагическая история подлодки «Курск». Служба подводников: их самоощущения, взаимоотношения на суше.



Действия романов разворачиваются на земле, в небесах и на море. Люди земли, люди воды, люди воздуха. Все стихии представлены в произведениях Проханова как среда человека. Он сам в этих средах как рыба в воде, как птица в небе. А на земле действует человек. Это и крестьянин, и колхозник, и рабочий, и инженер, и конструктор, и депутат, и президент, и губернатор, и врач, и учитель, и библиотекарь, и солдат, и офицер, и политолог, и церковный иерарх, и приходской батюшка… Как на службе, так и в частной жизни.


Это и дети. В романе «Надпись» трогательные дети главного героя без утяжеляющих подробностей изображены точными штрихами и буквально встают перед глазами с болезнями и шалостями, умилительно постигающие мир и привязанные к родителям. Взаимоотношения детей между собой, их особый мир, их беды и радости. Уморителен и щемящ эпизод, в котором, обидевшись на брата-карапуза, немногим более старшая сестра пугает его страшными карами: когда ты будешь болеть, я тебя жалеть не буду! И горькие слёзы наказанного.


И старцы. С их мудростью и порой наивностью, с немощностью тела и силой духа.


Рождение. Учёба. Работа. Свадьба. Смерть. Все этапы жизни человека проходит писатель со своими героями.


Проханов умеет закрутить интригу интереснее и глубже детективщиков («Русский», «Человек звезды»). А разве не фантастические сюжеты предстают в «Господине Гексогене», «Теплоходе Иосиф Бродский», «Политологе», «Человеке звезды», «Последнем солдате империи»?


На небольшом объёме разворачивает огромные битвы стран: «Дерево в центре Кабула», «Третий тост», «В островах охотник», «Стеклодув». Битвы эпох: «Надпись», «Красно-коричневый», «Политолог». Масштабность и убедительность, несуетность повествования даже в самом стремительно разворачивающемся сюжете (роман «Русский»).


Есть наблюдение, что Пелевин пишет свои романы, словно по мотивам романов Проханова. Буквально – такие совпадения сюжетов одного автора после выхода произведений другого странное. С подобным даром надо в лотерею играть: таких попаданий добиваться. Хотя, думаю, этих пелевиных десятки. Произведения Проханова настолько богаты идеями, там столько заложенных зёрен, они так животворящи, что бери предложение, цитату и из неё раздувай свой роман. Но если бы Бог не создал то или иное дерево, животное, птицу, их не создал бы никто. А после этого мы уже можем, например, из липы добывать дёготь, получать мёд, драть лыко, изготовлять прекрасные деревянные скульптуры, ими будут любоваться, отдавать дань мастерству изготовителя, из берёзы делать туески, вязать веники… Но уже после того, как они были созданы, появилась первооснова. И даже если мы высадим липовую аллею, берёзовую рощу заложим, это будет то, что до нас уже создано Творцом. Надо, чтобы Проханов, рождатель идей, написал. А мы уж настрочим паппури!


Он выстраивает 25-й кадр, и ты, прочитав постановочную картинку, понимаешь её, осознаёшь. Но позже в твоём мозгу всплывает кадр, которого ты не читал глазами, но «заглотил»: между букв, между слов Проханов вписывает смыслы, идеи. И в тебе это брошенное автором зерно прорастает образом, чувством, целью, задачей, решением, воздействует на тебя.


Проханов создаёт новые буквы, новые звуки, из них новые корни и слова со значениями и смыслами, которых ещё не было! Ты не всегда их можешь понять, но в подсознании они начинают работать. Эти буквы он вставляет в слова, и тоже, как 25-й кадр, ты их не видишь, но они расставлены между видимых тобой слов романа, ты прочитал, у тебя чёткая картина романа написанного, и тут же проступает другой роман, вписанный, вдуманный в тело данного романа. «И во всех зеркалах отразился тот, который не появился и войти в этот зал не мог…» (Ахматова). Он отразился в зеркале твоего восприятия.



Стиль авторского повествования и средства изобразительные таковы, что образная картина вырисовывается у людей и слепых, и глухих. Литература – вид искусства, который понятен и может быть воспринят всеми. Глухой не услышит музыку, слепой не увидит картину, балет, а образы, воплощённые в литературном произведении, понятны всем, пусть и в разной степени отчётливости. Прохановские романы дают зрение слепым, слух глухим.



Бесподобны метафоры, в каждой из которых зашифрован огромный смысл. Метафоры иллюстрируют конкретные эпизоды и создают пласт иного смысла. Из метафоры можно создать отдельный мир, она – концентрат. Вот наугад: «Никипелов, как и Фотиев, были самоучки в первом поколении, с опозданием, натощак добрались до духовных яств, жадно их проглотили. Натыкаясь на случайные книги и мысли, усваивали их кое-как, плохо переварили и поняли». («Ангел пролетел»). «Все возвращались в каземат с койками, заправляя тощие одеяла, придавая помещению сходство с военным кладбищем, состоящим из угрюмых одинаковых могил». («Русский»).


Можно, пожалуй, представить литературу XVIII, XIX века без любого из писателей, о литературе дадут знание окружающие литераторы. Но нельзя без Проханова – современную литературу. (Русская современная литература без Проханова даже и не литература.) Её неполнота очевидна. Большинство писателей сейчас пишет ремейки на свои прежние произведения или анонимно терзает классиков, кто-то упражняется в бессмыслице, называя это постмодернизм. У кого-то узкая специализация. И получается, что действуют писатели в основном кто в стакане воды, кто в кастрюле – это уже поболее объём и охват. Кто в ванной, а то и бассейне. Но это их действие не распространяется дальше, не даёт, что называется, волны, нет круговорота, охватывающего весь мир, нет опыления жизни и литературы.


Работа в традициях русской литературы не мешает Проханову быть новатором. Русские писатели не только создавали образы, не только разрабатывали сюжеты, но и были просветителями и гуманистами, откликались на важные проблемы. Немыслимо для русского писателя занять позицию: я политикой не занимаюсь. Многие нынешние литераторы же на такой позиции стоят, боясь даже сделать шаг в сторону, особенно в левую.


«Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Но если ты не гражданин, человек ли ты? Именно так ставит вопрос Проханов. («Человек звезды»). И вице-губернатор, и начальник милиции, и местный олигарх, и региональные министры «в городе П» – корыстные мещане, думающие только об удовлетворении животных потребностей, тщеславно живущие напоказ роскошью и вседозволенностью с убийствами, растлениями, люди ли они? Нелюди. А вытесненные на обочину жизни Антон Садовников, Вера, Коля Скалкин,шаман, лодочник, директор детского дома, врач… самозабвенно, нежно, странно, до самоотречения любящие родину, – это люди. Это народное ополчение, где и стар, и мал.


Ныне в обществе, о котором и пишет Проханов, царит уныние, и люди считают, что нет реальной силы, которая и объединит всех. Но писатель показывает, что русские люди могут объединяться, сплачиваться сами. Это даёт надежду. Вообще даже в самых трагических сюжетах, когда сатана, не просто чёрт, так ещё и падший чёрт, воплотившись в негодяя Виктора Арнольдовича Маерса, не маскируясь, открыто победителем ходит по земле, подчиняя себе всех, когда к нему идут на поклон сильные мира сего – у Проханова пафос победы добра и света! Свет, дух побеждает! Тьма рассеивается. Ни от одного произведения Проханова не веет унынием и безысходностью.


Счастье страны, счастье человека. Трагедия страны, трагедия человека. Гибель страны, гибель человека. Воскрешение страны, воскрешение человека. Воскрешает человек. Воскрешает его родина. Для Проханова связь человека с родиной неразрывна.


Произведения Проханова в традициях русской литературы очень тщательно и добросовестно прописаны: нет ощущения работы, сделанной наспех. Текст льётся, не спотыкаясь на огрехи стиля или неточные слова. И невозможно угадать ни ход развития, ни финал. Поэтому его произведения нельзя читать по диагонали. Не только потому, что не поймёшь. Но и потому, что его фразы, выражения – пиршество словесности. Читать – наслаждение.


А стихи Мандельштама, не написанные им при жизни, но сейчас приходящие через Садовникова. Думаю, если те стихи, что дал в «Человеке звезды» знатокам поэзии Осипа, они поверят, что найдены новые строки русского поэта.


Очень умело писатель использует ритмику речи. То короткие рубленые фразы, немногосложные слова, что создаёт темп или подчёркивает аскетичность эпизода. «Увидел, как двое в спортивных куртках и вязаных шапочках метнулись к Нинон. Набросили ей на голову чёрный балахон, из-под которого раздался её истошный визг. Третий подскочил. Ударил сквозь балахон рукой, в которой блеснул на солнце шприц. Серж кинулся к ней, но сзади ему на голову напялили чёрный мешок, погасивший солнце, снег, тёмно-зелёный «шевроле». «Он понимал, что страшно рискует. Что рынок переполнен охранниками и лазутчиками владельца. Что его могут схватить и вернуть в ужасное подземелье, где его ждёт повторная казнь». «Наконец все они без чувств повалились на пол. Смотрели на потолок полными слёз глазами. Бессвязно бормотали. Слабо шевелились» («Русский»).


А то плавность, этакая словесная вязь, орнаменты, сложные конструкции, эпитеты и метафоры… «Печально и трогательно пел хор нежными, светящимися голосами, передавая свою печаль священнику, который подхватывал улетающие ввысь звуки, и они превращались в рокочущие слова таинственного, умонепостижимого языка. И сердце тихо таяло, оплывало вместе с тонкими золотыми свечами, над которыми склонялись исхудалые лица двух смиренных послушниц. Икона казалась усыпанной лепестками цветов, и от неё исходили сладкие вянущие ароматы, как от осеннего букета» («Русский»).


Книги Проханова я начала читать слишком поздно. Несмотря на то, что наверстала и перечитала всё, написанное им, многое, написанное о нём, всё равно не восполнила того пробела, который был даже не в знании литературы. Но не восполнила тот пробел в своей жизни, который был до чтения его книг. Потому что чтение книг Проханова как бы открывает третий глаз, даёт возможность тебе видеть и чувствовать острее: обостряет и зрение, и слух, и обоняние, и осязание. Оснащает формулой познания жизни.


Какая из книг была моей первой? «Красно-коричневый» или «Война с Востока»? Вспоминается потрясение. К тому времени, началу двухтысячных, весь организм уже так был отравлен новыми временами. Авитаминоз по свежей литературе был столь сильным, что сама начинала чувствовать отравление души, дистрофию. И вот прочитав, прочистила организм как гемодиализом, наполнилась энергией. Не только катарсис переживаешь, но и наполненность реалиями жизни, которые ты тоже знал, испытал, но не мог в таком сконцентрированном виде удержать в себе.


Я была уверена, что открытий в литературе не будет уже никогда. Что можно открыть? Новые темы? Это не открытие. Новые стили? Все в той или иной мере уже выработаны. А те, на какие ухищряются некоторые писатели, не являются методами литературы. Если кто-то нацепит на голову ведро вместо шляпы – будет ли это новое течение моды? Разве это революция стиля? И вот – новая литература. Прозу Проханова порой называют галлюцегенной за умение создать иллюзию ирреальности и поверить в неё («Господин гексоген», «Крейсерова соната», «Политолог», «Последний солдат империи»). Читаешь и не понимаешь: это было или это вымысел? Ты читатель или действующее лицо романа? Как это написано? Невозможно увидеть «швы», «изнанку». Подсмотреть лекала, чтобы потом сделать под «кутюр», у вас не получится даже воспроизвести.



Он вобрал в себя разнообразие, богатство русской литературы и литературы мировой. Нет местечковости и статичности, он выработал свой стиль, потому что невозможно уместить его смыслы, сюжеты, образы в имеющиеся стили. Он не вписывается ни в один метод, ни в одну группу. Если бы сейчас на землю прибыли инопланетяне, думаю, у нас, землян, не оказалось бы достаточных средств и методик, чтобы исследовать их аппараты, материалы, из которых они сооружены, мы бы не смогли понять их речь или другие средства общения между собой. Нет у нас инструментария для не то, что общения, а понимания более высокой организации, высшего разума.



Именно в такой ситуации оказываются литературные критики и литературоведы, когда приступают к изучению произведений Проханова: нет инструментария для исследования. Отдельные части одолеем – химический состав исследуем. А вот что посложнее – нет.


Хотя Александр Проханов создал свой стиль, свой метод, нельзя дать определение «александризм», например. Потому что у выработанного метода появляются последователи, подражатели, ученики. Учиться-то можно сколь угодно, но даже повторить не сможешь. Попробуй повтори действия человека, на которого не действуют законы земного притяжения, он умеет их преодолевать. Пока ты исступлённо прыгаешь, он давно улетел. Ты мечтаешь, взбираясь по лестнице литературы, одолеть первый, второй этажи – достичь высот. Но даже для тех, кто уже забрался на высший – сотый, одинаково с тобой недосягаем Проханов, который на Меркурии. Эй, ребята, как вы там? Плагиат Проханову не грозит. Всё на виду! А не откусишь. Присвой себе. И что?


Он работает с металлом прямо в мартеновской печи, не боясь, обжигается. Горит, но работает, не давая остывать, пока не придал нужную форму. Он может увидеть лицо «и лицом к лицу»: свою эпоху он видит не только на расстоянии. Порой люди, не умеющие работать на живом материале, начинают под своё неумение подводить аргументационную базу, дескать, надо дать пройти времени, осознать, расставить, отстояться. Отстояться и получить отстой? И тема металла, стали в его произведениях имеет матафизическое значение. Как знахари, готовя свои снадобья их трав, нашёптывают заклинания, придавая наварам особую силу, так выплавляя сталь колокольных дел мастер зачитает молитву, придавая колоколу особые свойства.


Писатель делился, что в его жизни случаются мистические совпадения. Но совпадения ли это? Например, когда он закончил писать роман об аварии на атомной станции, произошла Чернобыльская катастрофа.


Проханов даже не прозорлив. Если человек, глядя на предмет, видит химическую решётку образующих его элементов, прозорливость ли это? Это другое. У него взгляд на всё – и сверху, и изнутри… Он видит картину в полноте, все подступы, весь ландшафт события. И не только в пространственном, но и временном измерении.


Когда летишь во вселенной, могут ли небесные тела, которые ты пролетел вчера, быть пройденным этапом, устаревшими? Например, уже виденные планеты? И что значимее для вселенной? Планеты, звёзды, астероиды, метеориты, чёрные дыры? Они все важны, нужны, значимы. Так и у Проханова. И романы, и рассказы, и повести, и очерки, и репортажи, и передовицы. Они все – небесные тела.

Екатерина ГЛУШИК

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.