Что-то стало всё не так

№ 2012 / 41, 23.02.2015

Эх… чув­ст­ву­е­те? Ви­та­ет, ви­та­ет се­го­дня в воз­ду­хе: «Что-то ста­ло всё не так». То­с­ка ка­кая-то по боль­шо­му счё­ту ви­та­ет в об­ще­ст­ве. Всё как-то дё­ше­во, осо­бен­но в куль­ту­ре: дё­ше­во бес­смыс­лен­но и мно­го.

НА КОНКУРС «ЧЕСТЬ ИМЕЮ»

Эх… чувствуете? Витает, витает сегодня в воздухе: «Что-то стало всё не так». Тоска какая-то по большому счёту витает в обществе. Всё как-то дёшево, особенно в культуре: дёшево бессмысленно и много. Ценности, прежде всего духовные, стали какими-то призрачными и бездушными, материализация сплошная. Есть деньги, ты – личность, нет денег – так – посредственность. В былые времена, ещё при царе-батюшке, в самый расцвет империи Российской гастарбайтерами (дословный перевод с немецкого – «гость-работник». – Авт.) были не какие-то там безграмотные азиаты, а продвинутые немцы, да и французы работали в России-матушке гувернёрами, педагогами, мастерами, инженерами. Россия во все времена была страной привлекательной для всех. Что привлекало? Без сомнений – Русский дух, коим пропитано всё: от славянской культуры – до несметных природных богатств. И охотников было на всё это богатство немало.

Леонид БАБАНИН

Кого только русский солдат не бивал: и шведов, и турок, и немцев, и французов. Прошедший дым и огонь защитник Отечества в те времена был любимцем общества, а если ты дворянин и не побывал на полях сражений, то блеск твоего фамильного герба – тускнел. Честь мундира офицера – не пустые слова. Корнеты, гусары, князья, опоясанные наградами войны, были элитой общества. Лучшие девушки из знатных родов становились их жёнами. А какие были победы российского штыка на поле брани! Ушаков, Суворов, да и много тех, которые навсегда отогнали турок от Черноморского побережья. А Ермак с горсткой воинов сражался в таёжных дебрях Иртыша и Тобола с тысячными отрядами татар, побеждая лишь только за счёт силы духа, военной смекалки. Военные специалисты доказали особенность русского воина. Если немцы зачастую выигрывали сражения за счёт плана действий, расчёта, то русские воины выигрывали сражения за счёт своей непредсказуемости, отваги, решительности. Русский солдат легко адаптируется в любом бою и в ходе его проявляет воинскую смекалку, хитрость, что приводит к победоному итогу. Вспомните Ушакова, который под покровом ночи, между береговыми турецкими пушками и вражескими кораблями ввёл свои корабли в превосходящий во много крат по масштабу турецкий флот. Тогда ночью турки из своих пушек открыли стрельбу, чаще попадая в свои корабли, а к утру Ушаков красиво подвёл итог того боя, нанеся непоправимый ущерб турецкому флоту. При этом во время манёвров русские корабли умело использовали направление ветра, с помощью которого занимали лучшие позиции.

Да что говорить о бриллиантовых военных начальниках нашей истории. Я вспоминаю себя, в год 1977. Рига. Курсант лётного училища гражданской авиации. Красивая суконная форма, прекрасная перспектива. Две с половиной тысячи курсантов. В субботу и в воскресенье в училищном клубе проходили танцы. Стремление познакомиться с курсантом и выйти за него замуж у рижанок было настолько велико, что в наш курсантский клуб на танцы билетов им всегда не хватало. Авторитет людей в погонах, защитников Родины, в те времена был велик. А такие артисты, как Алла Пугачёва, Юрий Антонов, Валерий Леонтьев, были для нас не культовые идолы, облачённые в долларовые купюры, а музыкальное сопровождение нашей беззаботной курсантской жизни.

Сегодня мундир защитника отечества как-то ушёл в тень, общество отделывается какими-то дежурными фразами, говоря с экранов телевизора типа: «повысить военным довольствие», «обеспечить жильём», «перевести на контрактную основу» и не более. Никто из нас не обращает внимания на то, что в мире нет силы, которая осмелится делать с нами то же самое, что делают сегодня с Ливией, Сирией, Ираном… Нас, Россию, попросту говоря – боятся, боятся нашего сурового безжалостного меча, зная о его доблести и суровости.

Почему-то сегодня в понятии «военный» есть доля какого-то мученика, который получает копейки, живёт в неприспособленном жилье и как член нашего общества где-то стоит в начале ступенек по популярности. А не смеёмся ли мы, уважаемые, таким рейтингом сами над собой? Над своей независимостью, над своим суверенитетом, свободой. Хотя я – человек, не относящийся к скептикам, уверен, что отношение к мундиру военного скоро изменится, может, причиной тому станут какие-либо события. Часто общаюсь с молодёжью и задаю им одни и те же вопросы. К моему сожалению, ответы на них одинаковы.

Спрашиваю:

– Кто самый сильный мужчина на планете?

Отвечают:

– Тайсон, Шварценеггер, Емельяненко (оговариваясь при этом, что «Емельяненко был самый сильный, но теперь отошёл». – Авт.).

Следующий мой вопрос:

– Какая самая мощная и сильная страна в мире?

Отвечают:

– Америка, Япония.

Спрашиваю: «А почему Япония?»

Отвечают:

– А потому что Япония – родина каратэ.

Начинаю рассказывать, что Япония нашей Родине – России – на прямом поле боя проиграла все войны. Российский штык с лёгкостью побеждал японских самураев. На что все опрашиваемые рассеянно пожимают плечами.

Да разве этого раздрая мало?.. В представлении о мире в мышлении нашей молодёжи?

Упущение! Упущение российской власти, провал в работе по воспитанию патриотов. Мы не знаем истинных своих героев и реальных защитников. Мы не знаем о доблести военных и мощи наших вооружённых сил. На телевидение пробрались люди с нетрадиционной ориентацией и прозападными взглядами, которые восславляют западные идеалы и размывают российский патриотизм и силу оружия. Считаю, на эту проблему давно пора обратить внимание нашему президенту и с помощью того же ФСБ выявить в СМИ идеологических врагов России и просто невежд. Выявить открыто, гласно, выдворить их, чтоб другим неповадно было. Познакомился намедни я с одним человеком. В прошлом он военный – подполковник пограничных войск, афганец.

– Ну и что? – скажете вы мне. – Вот невидаль, этих афганцев мы навидались: пьяницы они и драчуны!

Ан нет, скажу я вам, и поделюсь с вами тем, что узнал я об этом пограничнике Викторе Дмитриевиче Москаленко. Всё по порядку.

Виктор Дмитриевич родился в Курганской области, в местечке, откуда вытекают мощные истоки рек Миасс и Тобол. Тот, тот самый Тобол, по которому победно водил свои отряды легендарный Ермак. Ермак в тех краях – личность значимая, наверное, потому что в своём образе несёт символ силы, победы, несокрушимости. Конечно, это не могло не оставить толику воина в душе тогдашнего Витьки. Как и все, Витя закончил школу и поступил в институт. Учился хорошо, правда, забыл встать на учёт в местном военкомате. Лишь только тогда, когда директор студенческого общежития увидела отсутствие приписного свидетельства, тут же отправила Виктора в военкомат.

Военкому не понравилось нарушение, а Виктор как раз сдавал весеннюю сессию. Оставалось сдать два зачёта, но грозный комиссар, кстати, Герой Советского Союза, проштрафившегося студента немедленно отправил служить в армию.

Вот так в судьбе Виктора оказалась служба в Вооружённых силах СССР. Дальше всё как у всех: карантин, плац, наряды, муштра, первое увольнение. Не играючи, но с достоинством Витя перенёс тяготы и лишения воинской службы, а после окончания срока службы поступил в Алма-Атинское высшее командное пограничное училище КГБ СССР. И вновь воинские испытания, учёба. В те времена государство особое внимание уделяло военно-патриотической подготовке молодёжи. Вот и за Виктором, как и за многими другими курсантами училища, был закреплён учебный класс Алма-Атинской общеобразовательной школы, в котором со школьниками Виктор как наставник занимался НВП. Кстати, такие классы в школах одновременно формировали навыки офицера.

Неспокойно становилось на границе с Китаем, где требовалось усиление. И командование КГБ СССР приняло решение о сокращении срока обучения на четыре месяца и провело ускоренный выпуск того самого курса, на котором учился Виктор Дмитриевич Москаленко. Выпуск был распределён на границу с Китаем. Виктор в училище поступил, будучи женатым. Супругу свою, Светлану, он привёз с Северного Кавказа, где проходил срочную службу. Светлана у Виктора была учителем. Кстати, застава Раддная, куда он прибыл, названа в честь исследователя Радда. В 1970 году Виктора Дмитриевича перевели на заставу Благословенную. Следующая застава в послужном списке – Дичун. А в 1973 году принял заставу Радда, на которой и начались первые испытания на зрелость.

Незаконно перешёл границу нарушитель, и застава Виктора Дмитриевича его «промохала», нарушителя задержали на соседней заставе, а у Виктора начались суровые дни. На заставу поехали комиссии: начальник политотдела, начальник штаба. Из Хабаровска прибыл прокурор КГБ. «На заставе не хватало людей, – вздыхая о прошлых буднях, рассказывал Москаленко. – И вот, в один прекрасный день на заставу зашёл местный пасечник, попросил разрешения пройти по Амуру, чтоб сократить путь. Разрешение мы ему дали, а через тридцать минут он вернулся и доложил о нарушении границы. Я тут же поднял тревожную группу, но его уже задержали на соседней заставе. Я оказался виноват. До этого я давал телеграмму вышестоящему начальству о том, что левый фланг не могу охранять из-за отсутствия личного состава, но, к сожалению, своевременно мер командованием принято не было. И, после случившегося, на заставу сразу добавили отделение. По итогам проверки я получил выговор, но руки не опустил, усиленно занялся заставой.

Дали грамоту к 100-летию со дня рождения Ленина. И у нас со Светланой к этой великой дате родилась девочка. Конечно же, мы её назвали в честь сестры Владимира Ульянова – Ольгой. Это был 1970 год. А через год со Светланой поехали в отпуск, и не куда-нибудь, а в город Ульяновск, в котором родился Ленин.

«По музеям ходили, в кино посмотрели фильм «Русское поле», помним его и сегодня, как будто смотрели вчера, а отношение к нам в Ульяновске со стороны простых людей было очень хорошим», – вспоминает жена Виктора Светлана.

Далее – застава Дичун – с 1971-го по 1973-й начальник заставы.

Улыбаясь, Светлана, супруга Виктора, рассказывает курьёзы пограничной службы: «С вышки наблюдающий кричит: «К заставе медведь идёт!», Виктор хватает автомат и бегом навстречу хищнику. Мы, женщины, замерли – страшно ведь. А наблюдающий ведёт доклад с вышки: «Начальник бежит, медведь бежит». Через минуту опять тревожным голосом кричит: «Медведь бежит, и начальник бежит!» И тишина. Через огромную паузу как-то нерешительно наблюдающий докладывает: «Медведь лежит, и начальник лежит!» Потом, когда медведя свежевали, увидели у него в шее у кадыка – пуля «Жекан». Она-то и не дала медведю залечь в берлогу. Запаслись салом медвежьим тогда на всю зиму, фарш крутили, делали из него пельмени. В общем, застава от такого подарка природы улыбалась, – вспоминала Светлана. – Вот только с китайцами на границе плохо было тогда. По Амуру ходили пассажирские пароходики, и если китайцы на палубе видели зелёную фуражку пограничника, то с сопредельной стороны открывали огонь».

«В 1984 году меня заметили как передового офицера пограничника, – продолжает рассказ Виктор, – и перевели офицером штаба Благовещенского погранотряда. В должности секретаря пограничного представительского аппарата. Ходил на переговоры с китайцами по нарушителям судоходства, режима границы и другим нарушениям. Через год приходит телеграмма: «Прибыть в Хабаровск на медкомиссию». Прибыли. Доводят приказ: «Прибыть во Владивосток». Прибыли, поставили прививки, доводят приказ: «Ехать в Мозамбик, ЮАР». Приказ есть приказ, он не обсуждается. Прибыли в Москву в КГБ – двухнедельный инструктаж, заставили учить португальский язык, выучил. И вот она – Африка, ЮАР, провинция Тэта, и я – советник, специалист. На местном наречии «кооперант». Задача передо мной командованием была поставлена, я – специалист, советник – должен был научить вооружённые силы ЮАР охранять границы, чего они делать не умели. А со временем понял – никогда и не научатся. Выдаём нарядам недельный продуктовый паёк – у них праздник. Рис весь в котёл, продукты на стол. Что не съели – курам, собакам. В общем, не умели рассчитывать паёк на определённое время. Это не изменишь и сегодня, такова их культура. А идти на границу, паёк – два банана. Голодные были они всегда, всегда просили у нас еду. С двумя бананами разве навоюешь много? С питанием и у нас, «кооперантов», было плохо, почти полгода без хлеба. Жарища! Когда прилетели в Тэту, как будто зашли в русскую печку – +50 градусов! Тэта в переводе – «раскалённая сковородка». Оружие возить с собой нам запрещали, но автомат, восемь магазинов к нему и весь комплект гранат всегда были со мной. Как-то в городе вышел из уазика покурить, появились «Миражи», которые стали бомбить кварталы. А мне что делать? Прижался спиной к балкону, смотрю и жалею, вот он, этот «Мираж», низко, двадцать метров высоты, а «Калаша» в руках нет, в уазике всё осталось. Водитель мой – негр – палил из автомата во все стороны. Раз – очередь прошла рядом со мной! – В общем, улыбаясь, Виктор добавил: – Обезумел он от страха, потом сам признался, что не воины они – негры.

Два года Африки, потом ещё год, и начались боевые действия. Кстати, нашу работу ценили в СССР – платили хорошее жалование по тем временам. На содержание наших семей доплачивали по сто рублей и примерно 1500–1800 чеков в месяц. Прилетаем в Москву, получаем чеки и в «Берёзку», покупаем всё, на что глаз смотрит, – победно констатирует Виктор Дмитриевич о былом благополучии.

– Прибыл обратно, на Дальний Восток, заступил на привычную службу – офицером штаба Благовещенского погранотряда. Тогда-то меня и командировали в Афганистан. Сказали принимать ДШБ (десантный штурмовой батальон).

Батальон – это ни много ни мало, а 250 человек. Комплектовать приказано было в Хабаровске. Кстати, на мой выбор было передано личного состава около тысячи человек. Из тысячи нужно было отобрать 250. Браковал, помню. Начмед прибыл, такой вальяжный офицер, а во время прививок шприц-автомат сорвался и сделал рану, из которой хлынула кровь, от вида которой врач тот упал в обморок. Потом он просился ко мне в батальон, но я ему отказал, сказав: «Пока к крови ты привыкаешь, мы можем потерять раненого!» Назначил другого – Витю Штопина, потом он выносил из боя раненых. Я ему запрещал, на что он отвечал: «Ты бегаешь, а я что – не должен?». Вот так и бегал Витя и спасал. Формирование шло около 15 дней, вместе с пристрелкой оружия, выделения командиров отделений, сержантов, прапорщиков, офицеров. 10 июня 1983 года пришёл в Хабаровск ИЛ-76, погрузились в него мы и курс – Термез. Там увидел уже знакомых офицеров, послушал их, стал вникать в курс дела, а через несколько дней – на вертолётах в горы Памира, в тренировочный лагерь, для формирования горного батальона «Памир». На высоту 2200 метров. Шурабат. Было необходимо, чтоб у бойцов прошла адаптация к горным высотам, к нехватке кислорода, а его на такой высоте не хватает на 20 процентов.

13 августа 1983 года – первый бой. Поступило сообщение, что в один высотный аул зашёл караван с оружием. Забрасывали нас бортами МИ-8, по семь человек на борт, на таких высотах вертолёт больше не везёт. Высадка прошла благополучно, и место удобное, аул под нами простреливается практически весь. В перестрелке мы выбили вокруг аула практически всю охрану и заблокировали аул. И наступила тишина. Брали с собой таджика, тот в рупор орал: «Женщины, старики и дети на выход! Ждём». Аул как вымер. Слышу, в рации говорят: «Идут нам в поддержку борты». Я связываюсь с ними по рации, прошу их: «Вы вдоль улиц, «нурсами», сможете пульнуть?». Те отвечают: «Да без проблем!» Ага, налетают, фейерверк делают красивый и уходят. Таджик вновь кричит им по рупору: «Женщины, дети, старики, на выход». Указали им выход, дали десять минут. И пошли! Да как много их вышло. Ладно, работаем дальше, аул вновь мёртвый, как кажется. Я вновь через таджика говорю им: «Даю двадцать минут, тем же коридором, что и женщины, на выход, оружие складывать на выходе». И тишина. Снова прошу: «Даю всего десять минут, не сдадитесь – начнём работать по вам с воздуха, миномётов ждать больше не буду». И пошли – как-то по-злому выдохнул из себя Виктор Дмитриевич. – В скалах был закуток, мы их туда сопровождали, в итоге: 120 пленных и гора оружия. В сам аул на зачистку мы не входили, входила обычно афганская армия, реже – солдаты регулярной Советской армии. Генерал прилетел, посмотрел на пленных: «А что я в Москве буду говорить?» Я усмехнулся, ответил: «Не знаю, генерал, моё дело – воевать, твоё – докладывать».

Наш батальон был сформирован в составе Московского погранотряда, и сразу, вступив в бои, воевали практически беспрерывно. Брали аул, несколько дней передышка, снова перебрасывали на следующий аул, по полгода непрерывных боёв. Как правило, весной-осенью выводили нас. Месяц ожиданий – и снова. Кормили, одевали нас, претензий тут не было. Какого бы накала бой ни был, но к вечеру он всё равно стихал, и в небе урчали «вертушки». Забрасывали нам паёк, забирали раненых. Ну, бывали и затяжки облаками закрыты – вертолёт не пошлёшь, а облака подолгу висели, то внизу под нами, то нас накроют.

А личный состав смекалистый был, не унывал никогда и занятие находил всегда, были и кулинары. Вот расскажу рецепт афганского пирога. Для него необходим сухой паёк: масло сливочное, соль, вермишель, сахар. Казан до половины засыпается вермишелью и заливается водой так, чтоб скрыла её на два пальца. Через час вермишель набухает, забирает в себя воду, и закладывается в неё, не жалея, масло сливочное, соль и сахар по вкусу. И месим гранатой, в которой предварительно выкручиваем запал. Получается тесто, из которого лепим толстый сочень, кладём его на раскалённый казан на костре и выпекаем настоящий, румяный афганский боевой пирог, – говорит Виктор Дмитриевич, устремив взгляд в своё боевое прошлое.

– Два года и пять афганских месяцев пролетели, как один день. Помню последний день, с вечера поставили перед нами задачу, взять укреплённый «духами» аул. Изучив карту, понял, что преимущество будет у «духов», высоты их, а нам придётся вгрызаться в землю и давить их огневой мощью… – скукожившись, как-то сникнув, Виктор Дмитриевич выдохнул. – Короче, было понятно, что предстоит «хлесталово». Первые вертушки поработали по «духам» ракетами, и я на первой МИ-24. Звали мы их «горбатые». Высадились на склон и сразу попали под плотный огонь, отбежали от вертолёта метров на десять – от пуль и разрывов головы не поднять, боковым зрением увидел – вертолёт горит. Ещё через мгновение через нижний люк вертушки вытащили экипаж. Успели всех спасти, и тут взрыв… Бах! И вертолёта нет. Короче, огонь, взрывы, – подрагивающим голосом рассказывал Виктор Дмитриевич, – началось «хлесталово». Головы не поднять, но стреляли жёстко, и та сторона, и наша. Огонь «духов» плотнее был, нам совсем туго было. При планировании боя я нашёл кусочек скалы, на которую высадили миномётчиков. По рации пришлось вызвать огонь на себя, передал им: «Бейте с перехлёстом чуть!». И, видно, у одной мины оторвало стабилизатор, взорвалась она сзади меня, спину всю нашпиговала осколками. Отлежался чуть и – в бой. Обычно «броники» мы не надевали, вот представь, пуля попадает в тело, если жизненные органы не задела, ушла на вылет и ты – живой. А «броник», он пулю не держит, она пробивает его и входит в тело твоё развёрнутой, шансов спастись нет. Очнулся я после мины, увидел, что наши бегут вперёд, я встал и тоже перебежками вперёд. Передо мной сержант, так размашисто бежал! А потом резко останавился, руками за живот и упал. Кстати, за два с половиной года Афгана, плотных боевых действий, убитыми я потерял всего троих.

Бой есть бой, – отжимаем «духов», бьём по ним из всего. Горы – это не равнина – сплошного фронта нет. «Духи» каждую дырку знают, а мы – как слепые котята. Офицер рядом за горло схватился, – кровь хлещет, падает. «Духи» огнём опять прижали к земле нас, отработали миномётчики по ним, и опять «хлесталово», и перебежками к ним, выдавливаем их с высоты. А сержант-то тот, что за живот схватился и упал, с автоматом наперевес, как ни в чём не бывало, обогнал меня. Потом выяснилось, что пуля 5,45 попала в автоматный рожок, скользнула с него и рикошетом по кожаному ремню ударилась в пряжку ремня и застряла. От удара пули задохнулся, упал, а через три минуты снова в бой. И офицер тот выжил, которому пуля пробила горло. Потом взрыв – попал на противопехотную мину. Очнулся и вижу – на мне сержант сидит и говорит: «Не шевелись, командир, – ты на минах лежишь». А у меня у головы мина, под мышкой мина, пока обезвредили их – и бой закончился, и война для меня тоже. Очнулся уже в госпитале, генерал сидит:

– Ну, куда, Витя, ты рвёшься на передовую? У тебя и тут, в штабе, голова работает хорошо. – На что я ему ответил тогда:

– С аэродрома подскока управлять боем не умею.

И солдаты в меня верили. Ведь прояви я хоть раз трусость, солдат бы за мной в бой не пошёл. Отлежался в госпитале, вызвали в Москву. За тот бой мне вручили орден Красной звезды. После Москвы прибыл в Хабаровск, в Дальневосточный пограничный округ, откуда ушёл в командировку в Афганистан. Во время доклада о командировке генерал глазками посматривал на мои наградные планки, которые на порядок были солиднее его. И как я понял, появление моё и доклад пришёлся ему не по нутру.

Ну что сделаешь, – улыбаясь, подводил черту Виктор Дмитриевич, – закончил я своё боевое прошлое службой в рядах КГБ. Домой поехал в 1989 году, в родной Лесниковск, что под Курганом. Устроился в лицей преподавателем НВП, в котором и проработал добрых 16 лет.

Эх… завидовал про себя я слушателям предмета НВП Лесниковского лицея. Быть учеником такого в большом смысле воина, прошедшего много раз дым и огонь, – великая честь. И сегодня Виктор Дмитриевич со своей Светланой живут в чудесном месте земли российской, у истоков реки Тобол, что в Курганской области. Построили дом в два уровня, сад и огород, в котором много-много цветов. Смеясь, Виктор Дмитриевич, говорит: «Ежедневно выполняю приказ Светланы: поливать и поливать цветы».

Мы чай пили в их чистом и светлом доме, в котором легко дышится. Светлана для нас испекла пироги, мы ели и говорили, говорили много, смотрели фотографии семейно-боевого альбома. Лицо, правда, у Виктора Дмитриевича напряглось, – разбередил душу его я своими расспросами, но спасибо ему – не поскупился, рассказал о том, как бесстрашно воюет русский солдат. Вечерело. Нужно было ехать на машине в Екатеринбург, а это почти 400 км. Оставлял Виктор Дмитриевич нас до утра, но поехали мы, на прощание сфотографировавшись.

Разбередила встреча с российским воином и мне душу, почему-то задумался о нравственности, чести, как после службы в храме; и в то же самое время лёгкость в душе и теле, и тревожные мысли гуляли…

Ведь наверняка мир пристально наблюдает за нами и ждёт, когда мы ослабнем, чтобы ударить, и ударили бы, если бы не такие воины, как Виктор Дмитриевич Москаленко, – с раненной миномётными осколками спиной, готовый бежать в бой. Когда дрогнули грузины, побросали американскую технику в Южной Осетии, увидев русских солдат! Не стал спрашивать я Виктора Дмитриевича: «А уделяется ли тебе внимание губернатором Курганской области?», «А приглашал ли вас, Виктор Дмитриевич, губернатор на банкет в качестве почётного гостя, прошедшего дым и огонь, пленившего 120 душманов?». Нет, конечно, не приглашал! Приглашал он и садил рядом с собой всё тех скоморохов, артистов, певцов и актёров, шутов, которых ещё только вчера не хоронили с нами на одном кладбище. Они сегодня – элита.

Да… что-то стало всё не так со всеобщим увлечением гаджетами и Интернетом, мы стали другими. И сегодня уничтожение наше происходит не физически, а морально, нравственно. Кто сегодня нужен нашей стране: «говорящие головы» или умные, честные журналисты? Генералы в саунах или доблестные военные? Оборотни в погонах или честные следователи? Коррупционеры у власти или слуги народа, отстаивающие интересы не горстки себе подобных, а всех налогоплательщиков?

Так кто сегодня нам нужен?

Здесь всё во многом зависит от того, какие задачи, какой заказ нравственности ставит государство, а государство – это мы.

Леонид БАБАНИН,
г. БЕРЁЗОВО,
Ханты-Мансийский автономный округ – Югра