Краток курс китайского

№ 2012 / 41, 23.02.2015

3 октября 2012 года на 81 году после продолжительной тяжёлой болезни скончался выдающийся учёный, крупнейший синолог, фольклорист, литературовед и культуролог академик Борис Львович РИФТИН

3 октября 2012 года на 81 году после продолжительной тяжёлой болезни скончался выдающийся учёный, крупнейший синолог, фольклорист, литературовед и культуролог академик Борис Львович РИФТИН

Борис РИФТИН

В разных точках земного шара, в разные времена нас и Бориса Львовича Рифтина связали с Китаем лучшие годы нашей жизни. Из того, чем Борис Львович располагал в связи с Китаем, он отдал обществу лишь малую долю; мог бы много больше, да общество не всегда просило. Злые языки, недоброжелатели распускают слухи. Мол, даже в академики какое-то сообщество не спешило его пригласить – много раньше, чем это произошло. Ну, знаете: выкладки, вопросы, соображения. Кто-то думал, что есть поважней. Кто-то спешил с иным востоковедным возвышением. Кто-то вообще воображал, что всех выше и умней. Время всё выяснит, выправит. Академическая наука, которая не в чести за рубежом, – якобы медленно запрягает, но зато она избегает непродуманных решений. Однако жаль: Борис Львович и дать нам – от рядового человека до государственных верхов – мог ещё больше и дольше пробыть с нами.

Вспомните его глаза! Когда-то совесть науки Дмитрий Сергеевич Лихачёв говорил, что в Тынянове была примечательна и осталась незабываемой открытость его лба. А в Борисе Львовиче Рифтине были замечательны его глаза; в юности живые, в зрелости юношеские: и ум, и теплота, и свежесть отличали его голову и душу всегда.

Мы встретились осенью 1949 года; тогда только-только начинался новый Китай. Последний раз мы долго были вместе осенью 2011 года. Ладили какую-то карту к лекции для аспирантов, куда-то далеко ехали по городу, говорили снова о Китае с Японией, о судьбе дочери, что была моей соотечественницей в Киото… Ну, была и раньше; а тут оказались сближены и несчастьем.

Я тогда – вскоре после Японии – спросил Бориса Львовича: а в чём дело-то? Он ответил пословицей: никогда не сообщай другу того, чего не должен знать враг. Потом оглянулся по сторонам (мы сидели в приёмной дирекции), взял в руки листок и молча вывел иероглиф:

По-нашему если, по-японски, – то «оканд», а по-нашему по-китайски (правда, я его вряд ли изображу)… – Тоже значит деньги; а Борис Львович полагал, что от ни в чём не согрешившей гражданки Российской Федерации там ждали взятки (по-японски, по-китайски тоже). Я был обескуражен: да, японцы тоже считают, что вплотную-вплотную к своей душе не стоит подпускать даже самого близкого человека. Но что они такие же мздоимцы, поверить было трудно.

– Да вы не терзайте себя, Серёжа, – говорил Борис Львович. – Перед нами отдельный, частный случай.

То есть нельзя преувеличивать; но одновременно недопустимо и преуменьшать; нельзя партикуляризировать – выражаясь попросту, – однако нельзя и генерализировать… Знакомое дело; хорошо владею этим ещё со времён главы «ИМЛИ АН СССР» Георгия Петровича Бердникова. Но он плохо кончил: думал, я не владею ни наукой, ни восточными искусствами. И мы, уцелев тогда, сошлись с Борисом Львовичем вот на чём.

Китайцы и русские похожи. Китайцы и японцы похожи тоже, однако в других измерениях. А от русских и китайцев, взятых вместе, японцы отличаются одним.

Рассказываю: и китайцы, и русские умеют изготавливать вещи, вообще работать – и очень плохо, и очень, очень хорошо. Японцы не умеют изготавливать вещи плохо (ну, огрубляю); японца попроси сделать что-нибудь шаляй-валяй – и он сотворит себе «сеппуку», то есть, по-русски, харакири.

Ах, где же вы, татары крымские? Вас замели, вас замели В края бескрайние, сибирские, На край земли. На край земли.. И где же ты, мордва мордастая? Мне ж морда не чужда твоя! Ведь ты была мне няня ласковая – Ведь ты была мне, Аня ласковая, Сестра моя, сестра моя. О, не глуши на Молдаванке я С тобою спирт, с мордвою спирт – Тогда бы с Перельман я, с Фанькою Не сделал флирт, не сделал флирт И на татами с Марком Славиным Не встреться я, не встреться я – Не оказались бы прославлены Он и враги его, друзья. Юрфак-филфак на Маркса-Герцена. СССР. Фабричный лодзь. О, я б не думал об Освенциме! Но вот пришлось. Но вот пришлось.

* * * На юбилеи, чаепития Заглянешь так вот… Всё там ложь! Ушу хотел к ним применить бы я – Ушло ушу. И не вернёшь.

* * * Да где же ты-то, Русь вчерашняя? За рубежом, за рубежом Твоих страдальцев тени страшные, А чернь – НАСЛЕДЬЕ БЕРЕЖЁТ.

Сколько китайских и просто человеческих, обычных русских впечатлений меркнут с воспоминанием о Борисе Львовиче Рифтине!

Я говорю о китайских впечатлениях, потому что китаеведческих впечатлений у меня нет. Тем более нет и впечатлений китаеведных. Уже и не знаю, у кого они вообще-то есть – ведь некого из работавших в Китае и с Китаем сопоставить с Борисом Львовичем.

Не мы одни прошли весенним садом, Не нам одним шумела музыка дождя – Но тех, кто счастлив был, случайно с нами рядом, Мы не запоминали, уходя. Мы забываем имена и лица – И вдруг под музыку осеннего дождя Мы понимаем, как нам нужно убедиться, Что кто-то – нас тогда запомнил, уходя. А так-то, в сущности, давно другого надо: Чтоб даже пусть не забывая ничего, Душа умела быть чужому счастью рада И без упрёка оставалась близ него.

Я помнил эти стихи наизусть, но список их куда-то, где-то затерялся. У Бориса Львовича они, впрочем, наверняка сохранились. В сердцах я дарил ему и ещё стихи, особенно по основному вопросу философии – вопросу дружбы народов. В нашем чудесном институте, как раз этого Ордена удостоенном советской властью, не должно быть места для чужебоязни, для чужебесия, межнациональной подозрительности.

Сергей НЕБОЛЬСИН