Скачи от них лютым зверем

№ 2013 / 13, 23.02.2015

Печальную историю Акакия Акакиевича Башмачкина, приспособленную к реалиям более поздних эпох, писатели пересказывали уже не раз. Достаточно назвать «Дублёнку» Бориса Вахтина

Печальную историю Акакия Акакиевича Башмачкина, приспособленную к реалиям более поздних эпох, писатели пересказывали уже не раз. Достаточно назвать «Дублёнку» Бориса Вахтина, «Шапку» Владимира Войновича, «Демонстрацию возможностей» Вячеслава Пьецуха и «Телефон» Дмитрия Горчева. Роман Елизаветы Александровой-Зориной «Маленький человек», выпущенный в прошлом году петербургским издательством «Алетейя», как будто бы входит в разряд перечисленных выше римейков, но имеет несколько важных отличий, позволяющих говорить о его художественном «сепаратизме». Во-первых, стартовая точка сюжетной траектории романа фактически располагается после символической смерти новоявленного Акакия Акакиевича, так как «срывать шинели» со своих обидчиков, отправляя их на тот свет, он начинает уже на первых страницах произведения. Во-вторых, мир, в котором разворачиваются события «Маленького человека», уже сам по себе является мёртвым: это потустороннее пространство забытого богом приполярного промышленного города, окружённого затопленными шахтами и заброшенными рабочими посёлками. В-третьих, пародийный момент в тексте Александровой-Зориной не играет какой-либо существенной роли, практически полностью уступив место трагедийной тональности повествования.

Но самое главное расхождение, не позволяющее привязать «Маленького человека» исключительно к гоголевской «Шинели», обусловлено наличием «дипломатических» отношений с другими классическими текстами. Так, страдания главного героя книги Александровой-Зориной, Савелия Лютого, не способного смириться с тем, что его дочь Василису вознамерился временно «экспроприировать» бизнесмен Антонов, напрямую перекликаются с переживаниями Самсона Вырина в «Станционном смотрителе». Однако реакция Лютого на планы и действия далёкого потомка гусара Минского является уже «постклассической»: сначала он убивает бандита Могилу, держащего в страхе весь город, затем начальника местной милиции полковника Требенько, приходящегося Могиле кем-то вроде сиамского близнеца, и, наконец, непосредственного «катализатора» указанных происшествий – депутата-магазиновладельца Антонова. Ну а завершается череда этих эпических свершений дистанционным отправлением на тот свет мэра Кротова, который умер от страха, вызванного беспорядочной стрельбой, учинённой Лютым на территории загородной элитной бани.

Может показаться, что кинематографический эквивалент «Маленького человека» – фильм Станислава Говорухина «Ворошиловский стрелок» (1999). Но и такого рода сближение, напрашивающееся, вроде бы, само собой, следует признать ложным, поскольку художественная вселенная, созданная в романе Александровой-Зориной, не укладывается в рамки постперестроечного «криминального» реализма, в котором одинокий положительный герой на фоне безоговорочно узнаваемых декораций вершит собственный суд над потерявшими страх злодеями.

Мир «Маленького человека», с нашей точки зрения, обладает примерно теми же гиперболизированными, «грайндхаусными» параметрами, что и, допустим, боевик канадского режиссёра Джейсона Айзенера «Бомж с дробовиком» (2011). Предапокалиптический «Город надежды», в который попадает персонаж Рутгера Хауэра, – едва ли не точная копия местопребывания Савелия Лютого. Гротескный мафиози Дрейк, превративший «Город надежды» в свою безропотную вотчину, – почти полное соответствие бандита Могилы. В коррумпированном начальнике полиции, давно работающем в «дуэте» с Дрейком, легко опознаётся полковник Требенько. Проститутка Эбби, горячо поддерживающая легковооружённого бомжа в его действиях по радикальной санации «Города надежды», приходится генетической копией подруге Лютого Северине. Даже такая сцена «Бомжа с дробовиком», как инициированная Дрейком охота жителей «Города надежды» за бездомными, имеет чёткий аналог в «Маленьком человеке».

Правда, в концовке романа Александровой-Зориной Савелий Лютый сворачивает с широкой и светлой дороги «грайндхауса», чтобы вновь попасть в смертельные объятия классической русской литературы. Вместо того чтобы заразить протестной энергией своих земляков или хотя бы нанести локальное поражение разнузданной несправедливости, он превращается то ли в Аксентия Ивановича Поприщина, то ли в Якова Петровича Голядкина.

Впрочем, ситуация болезненного психического раздвоения, изображённая в финале «Маленького человека», не в состоянии поколебать нарастающую уверенность читателя в том, что сопротивление злу возможно только силою. А для современного россиянина, привыкшего жить под лозунгом «Если тебя ударили по правой щеке, поцелуй чью-то левую руку, которая это сделала», напоминание о давней, полузабытой альтернативе, освящённой авторитетом философа Ивана Ильина, никогда не будет лишним.

Алексей КОРОВАШКО,
г. НИЖНИЙ НОВГОРОД