Людмила УЛИЦКАЯ – И У МЕНЯ НЕ ВСЁ ПОЛУЧАЕТСЯ

№ 2006 / 13, 23.02.2015


Людмила Улицкая сегодня один из самых востребованных писателей. Её прозу относят к жанру философско-психологической. Интересно, она изначально отказалась от написания детективов? Писательница отвечает:
Людмила Улицкая сегодня один из самых востребованных писателей. Её прозу относят к жанру философско-психологической. Интересно, она изначально отказалась от написания детективов? Писательница отвечает:

– Если бы мне захотелось написать детектив, то я не смогла бы этого сделать. Я не делала выбора в пользу так называемой серьёзной литературы. Просто каждый человек производит то, из чего он сам состоит. Если бы мне заказали детективный роман, я не смогла бы его написать. И не будем обольщаться, что у нас есть какой-то выбор. Из своей кожи очень трудно выйти. Поэтому выбора я никакого не делала. Что же касается успеха, то мой успех совершенно несоизмерим с успехом Марининой или Дарьи Донцовой. Их гораздо больше читают, у меня гораздо меньшие тиражи. Они не маленькие, но гораздо меньше. Поэтому мы опять вернёмся к тому, что мы сами выбираем для чтения. Некоторое время тому назад вышла в Англии книжка, которую написал дворецкий принца Чарльза. Он наполовину наврал, сочинил, но это была книга, которая рассказывала об интимной жизни Чарльза и совершенно не доставила никакого удовольствия королевскому семейству. Настоящая жёлтая пресса и полный полив. И можете представить, что добропорядочные жители Англии, к которой я всегда относилась с большим уважением, раскупили весь тираж этой книги в один день. Потом она ещё допечатывалась. Я тогда была совершенно поражена, потому что на самом деле этот интерес к чужим семейным делам, к непристойностям сидит всюду. Там, здесь, где угодно.
Это вопрос некоторого контроля. Человек сам должен себе отдавать отчёт о том, что он покупает, вынимая деньги из кармана в книжном магазине. От самого человека что-то тоже зависит. Задумайся, что ты покупаешь, кладёшь себе в голову!
Читатель ест то, что ему дают. Это очень печально, потому что каждый человек сам к себе должен обратиться с этим вопросом: что я ем, пью? Мы же все жертвы рекламы. И здесь есть некоторая ответственность человека перед самим собой. Это сравнимо с продажей водки, от которой умирали и болели. Она стоила на три копейки дешевле. И её покупали. Мы себя не уважаем и не любим, поэтому едим, пьём и читаем что попало. Сказать: «Что я делаю?» может каждый человек. Тут большой головы не нужно.
Хотелось бы, чтобы после прочтения этих строк будущий читатель, придя в магазин, подумал: «А что я сейчас буду есть? Своими глазами, головой. На что я сейчас потрачу время?»
– Какие изменения в способе подачи информации произошли по сравнению с советским периодом?
– Изменился характер употребления информации. Люди гораздо меньше читают, они получают информацию из других источников. Очень много времени поглощает компьютер. Молодёжь гораздо больше слушает музыки, чем в наше время. Я думаю, что выбор не стал меньше, выбор стал больше. А намерение манипулировать сознанием человеческим было всегда. В той или иной мере. Возможно, сейчас этот процесс сильнее, чем когда-либо, – так желают подчинить человеческую душу определённым формулам.
Но для меня важно, как отдельно взятый человек сам определяет свою жизнь. Думайте! Думайте! Это великое качество, которое от природы дано человеку, это мозги. Загружайтесь! Я не думаю, что сейчас сплошь идиоты. Наша современная молодёжь – очень разные люди. Я знаю очень образованных, способных и замечательных. Есть идиоты, отсталые. Кстати, я в понедельник поеду в Можайскую колонию, к детям, которые сидят в ней за свои преступления. Есть и такая часть населения. Не думаю, что есть общие рецепты.
– Людмила Евгеньевна, как необходимо воспитывать ребёнка в окружении насилия и низкопробной продукции?
– Помню, как однажды разбила телевизор. Когда дети были маленькие, я говорила им: выключайте, выключайте, выключайте, делайте уроки. Потом сказала: «Я его разобью!» Подошла и грохнула его. С тех пор телевизора у нас много лет вообще не было. Что делать? Да! Приходится ограждать. Запрещать, не давать, может быть, не иметь телевизор. Мы иногда «втыкаемся» в него и от усталости, и от пассивности, сидим, в то время как надо выключить, закрыть и забыть. Чрезвычайно важна ответственность человека перед самим собой и уважение к себе. Есть вещи, которыми мы должны руководить в своей жизни сами. Воспитание детей – чрезвычайно важно. В советское время у меня был всегда такой конфликт, замолчанный, но существующий – между школой и домом. Я всегда это говорила: «Если вам надо что-либо узнать и спросить, то спросите меня, а не в школе». И это довольно быстро усвоилось.
Когда человек задумывается над тем, что он должен дать ребёнку, это уже говорит о некоторой продвинутости.
– Ваша первая продукция – книжка-раскладушка «Скучная шуба». Детские книжки писать веселее, но и ответственнее. А что вы скажете о нравственных аспектах «Кота Игнасия»?
– Это история жуткая, чудовищно поучительная. Вот живёт мышь, которая собирает имущество вокруг себя. Алчное, нелюдимое, жадное существо. В результате происшедшего с ней события она оказывается совершенно другим человеком. Расставшись со всем своим имуществом, она перестаёт быть мрачно-алчной и делается общительной, милой, принимает гостей, дружит с мальчиком, который её спас. По-моему, в этой истории всё есть. Мне даже прислали очень смешную статью, которая называется «Мышиный апокалипсис», где как раз она оценивается как высоко нравственное произведение. Забавно. Сейчас выйдут ещё две детские книжки, которые тоже такого рода истории.
– Человек прекрасен своим внутренним миром. Людмила Евгеньевна, какие материалы в строительстве внутреннего храма вы использовали в своей жизни?
– На самом деле я человек нерациональный. Я никогда таких задач перед собой не ставила. Я радуюсь жизни, в неё погружаюсь, она меня очень увлекает. Задачи сознательного строительства я никогда не строила. Просто жизнь сама ведёт, ставит перед тобой какие-то вопросы, сама же заставляет тебя ответы эти найти. Я не отношусь к практичным людям. Я не могу сказать, что я с утра встаю, молюсь, завтракаю, делаю полезные дела, сажусь работать… Нет, нет. Я гораздо более стихийный человек.
У меня была очень хорошая, добрая мама и замечательная бабушка. Мне повезло, потому что они были такие добрые и хорошие люди, и мама не научила, а многое показала, как надо. У меня был замечательный прадед… Я очень много получила от семьи. Дело не в интеллигентности семьи. Мама была биохимик и бабушка тоже гимназию в своё время закончила, языки помнили в старости. Дело в том, что они были хорошие люди. Я не помню, чтобы бабушка голос повысила. Ребёнок, который вырос в ситуации, где никогда никто не ссорится (несомненно, у них были свои проблемы, но я об этом не знала) – здорово.
Много о сложных отношениях бабушки и дедушки я узнала с удивлением, когда выросла и стала большой. Они очень бережно относились к детям, зная о том, что их не надо травмировать.
То, что я говорю, не имеет отношения к интеллигентности. Это имеет, скорее, отношение к хорошей натуре, доброте, чувству достоинства к себе и окружающим. Конечно, это свойство интеллигентного человека. Но эти качества встречаются и у совсем простых людей. Совершенно не обязательно быть образованным человеком и много книжек прочитать. Бабушка в этом отношении не была особо выдающимся человеком, она прожила тяжёлую трудовую жизнь, хотя в детстве хорошо училась и успела закончить гимназию с золотой медалью. Она мало читала, дед сидел, а она тащила детей и проработала всю жизнь. Меня не интеллигентность в ней подкупала, а другие человеческие качества. Просто она была грамотным, хорошим, замечательным человеком. Сегодня ситуация с молодёжью трагическая ещё и потому, что у нас очень плохой социальный фон. Огромное количество детей, которые сидят, из семей сирот, алкоголиков или из семей, в которых наплевательски относятся к ребёнку. Это социальная болезнь, которую невозможно скрыть. Причём, когда ты попадаешь в такое место, как колония, душа надрывается. Это ребята-преступники. Есть тяжкие дети, совершающие ужасные преступления, но всё равно не покидает ощущение, что это маленькие глупые дети, которым чего-то недодали.
Поэтому будем очень внимательны, ласковы, щедры душевно к своим детям, которых у нас не так много. Один-два. Нужно их любить и очень нежно к ним относиться.
– Не появлялось ли у вас желание отредактировать уже вышедшие книги? Заново что-то переписать?
– Я очень тщательно и помногу раз «езжу» по одному и тому же тексту, очень трудно работаю. Кроме того, существуют редакторы в издательствах. Но должна сказать честно, что в общем довольна своими книгами, и этого мучительного ощущения: ах, зачем это написала, сказала? – у меня нет. Бывает так: хорошо, если бы отменила этот поступок. Нет, в них я чувствую своё собственное развитие тоже, понимаю, что во мне менялось, но сегодня мне ничего не хочется менять.
Есть ещё один аспект. Дело в том, что можешь быть совершенно искренним, старательным, внимательным и нечто написать, что сегодня тебя вполне устраивает. Потом пройдёт десять лет, и ты будешь смотреть на это и думать: «Господи, зачем я написала? Это не так! Я с этим не согласна!». Вот такого у меня не было. Хотя это может вполне произойти, потому что все мы – живые люди, двигаемся, развиваемся, что-то меняется внутри в восприятии. Мир в конце концов меняется.
– Многие книги написаны вами с перерывами. Сколько книг на вашем столе ждут открытия читателями?
– Сейчас я пишу сборник рассказов, а может быть, я напишу ещё одну книжку. Она у меня шевелится, но она по объёму достаточно большая должна быть, по затратам сил – нечеловеческая. Поэтому отодвигаю это событие, потому что я ещё после того, как вышел роман «Искренне ваш Шурик», только-только пришла в себя. Это очень большое напряжение и ужасно тяжёлая работа – написать толстую книгу. Я не очень мощный человек, поэтому всегда под бременем такой работы просто чувствую себя совершенно раздавленной. Поэтому не тороплюсь. Вот сейчас пишу маленькие рассказы и получаю от этого большое удовольствие.
– Под грандиозной работой будущего вы подразумеваете книгу о католическом священнике?
– Я её написала, но она совершенно не получилась. Я её не издала. Может, к ней вернусь. Во всяком случае, сейчас у меня нет ни малейшего намерения её публиковать. Кусочек из неё я опубликовала в одном сборнике, но она оказалась гораздо сложнее для меня, чем я предполагала вначале.
Я переводила книжку одной американской писательницы, для того чтобы рассказать об отце Данииле Руфайзене. Начала с перевода, но потом, когда книга не пришлась мне по душе, решила написать её сама, так как его знала, видела один раз в жизни. Поехала в Израиль, где он на горе Кармель в монастыре 39 лет прожил, поехала, когда его уже не было в живых, общалась с его друзьями, его паствой.
Но, к сожалению, книжку не написала. Большой ворох бумаги, а то, что хотелось, не получилось. Человек он был совершенно потрясающий, и я счастлива, что мы в этой жизни пересеклись хотя бы однажды.
– Следует ли писателю уходить в виртуальный мир героев, когда в жизни много таких личностей, как тот же Руфайзен?
– Дело в том, что сегодня документалистика во всех областях (и в области литературы, и в кино) гораздо чаще бывает убедительнее, сильнее, чем художественное произведение. Мне в последние годы в руки попадало несколько документальных книг, которые на меня произвели совершенно колоссальное впечатление.
Одна из последних книг такого рода – это книжка Рубена Давида Гонсалеса Гальего «Белое на чёрном», мальчика, который получил в прошлом году Букеровскую премию. В сущности, это не роман, а документальная проза. Это мальчик-инвалид, который всю жизнь прожил в инвалидной коляске в интернатах, в ужасных местах, куда селят инвалидов, сначала в детских, а потом во взрослых. А потом оказалось, что он ребёнок испанки, дочери коммунистического деятеля, которую наказали таким образом, что забрали у неё инвалида-ребёнка, сказав, что он умер. И через тридцать почти лет они встретились, нашлись, и сейчас он живёт в Мадриде. Это история человека, у которого работают два пальца. Он сидит и всё, что он может сделать – бить двумя пальцами по компьютеру. Это абсолютно потрясающая история! Придумать такое невозможно, будет безнравственно для человека. А подлинность потрясает!
Есть книжка, «Глиняные крылья», написанная Аллой Боргарт, журналисткой, московской писательницей, о своей семье. У неё дочка в 16-летнем возрасте выбросилась в окно, но осталась чудом жива. В течение трёх лет её выхаживали. О героизме врачей, отношении окружающих вся эта история. Девочка в конце концов осталась жива. История абсолютно потрясающая.
Да, сегодня мир предлагает такие картинки, более мощные впечатления, чем придумывает писатель, но для того, чтобы написать то, что произошло в реальной жизни, нужен талант и умение. Это профессиональная работа. Человек со спутанным мышлением, неразвитым языком не сможет рассказать так, чтобы быть услышанным, произвести впечатление.
– Сейчас многим определяют рамки произведения. Будь то песня или книга. Это творчество в клетке?
– Дело не совсем так. Существует такая вещь, как жанр. И жанр – довольно жёсткая вещь, которая определяет правила построения вещи. Скажем, сценарий должен быть такого-то объёма, чтобы фильм, который будет по нему снят, мог уложиться в полтора часа. Там должно быть много диалогов и очень мало описаний и т.д. Это вещи дисциплинарные.
Песня не может иметь 180 куплетов, потому что её не начнёшь, не кончишь. Это законы жанра, и их не обойдёшь. Другое дело, когда появляется гениальный человек, он может абсолютно пренебрегать этими законами и работать в тех правилах, которые он сам устанавливает.
Был такой акын Джамбул Джамбаев в древние советские времена, который пел свои песни часами и километрами. Народ его слушал и любил. Это был его жанр, а может, и народный. Это не была песня, которая имела три куплета или пять куплетов.
Существуют романы, скажем, Набокова «Бледное пламя», который построен как стихотворение и комментарий к нему. Так никто не делает, такого правила, закона нет. Но есть Набоков, который делает так, как он считает нужным, и получается гениально.
Существуют какие-то жанровые рамки. Иногда они нарушаются, и получается совершенно замечательно, но когда их нарушает человек таланта невеликого, и роман пишется не на 250 страниц, а на 1800, то это большое испытание для окружающих, не только читателей.Беседу вёл Евгений ГАВРИЛОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.