Проза поэта Климовой

№ 2013 / 16, 23.02.2015

Бродский дал весьма острое определение поэта: «Поэт есть комбинация инструмента с человеком в одном лице с постепенным преобладанием первого над вторым. Ощущение этого преобладания ответственно за тембр, осознание его – за судьбу.

Бродский дал весьма острое определение поэта: «Поэт есть комбинация инструмента с человеком в одном лице с постепенным преобладанием первого над вторым. Ощущение этого преобладания ответственно за тембр, осознание его – за судьбу. Возможно, что этим частично и следует объяснить обращение поэта к прозе, особенно – к автобиографической прозе».

То, что Галина Климова – первоклассный поэт, не нуждается в доказательствах. Любой человек, открытый внутренней музыке жизни, услышит эту музыку в каждой её строчке:

И плачет тонкокожая душа, Обёрткою конфетною шурша – Из детства – с незабвенным Гулливером. И хочет беспризорная она Не знания, где свет и тишина, А бестолковой жалостливой веры.

Обращение к автобиографической прозе, если верить редко ошибавшемуся Бродскому, произошло именно потому, что внутри поэта созрело осознание собственной судьбы, которое не то, чтобы не умещалось в жанровые границы поэзии, но потребовало себе нового подкрепления, как это бывает во время сражений: чтобы выстоять, войску нужны свежие силы. Их подтягивают, и сражение продолжается. Пока я читала только что вышедшую в журнале «Дружба народов» прозу Климовой «Юрская глина», меня не оставляло ощущение, что энергия этого текста, энергия внутреннего монолога, заключённого в нём, настолько сильна, что та структура повествования, которую выбрала Климова, со смелыми переходами от семейной катастрофы к интимности сновидения, от исповеди к выпуклым картинкам объективной реальности, подключают и меня, читающую, в происходящее, и чтение моё становится соучастием в творчестве. Согласитесь, что далеко не всякий текст достигает таких результатов.

Климова раскручивает своё повествование постепенно, напряжение нарастает от главы к главе, и, в конце концов, этот якобы скромный опус, который она сама назвала «семейным альбомом», вовлекает в себя весь мир, и тот психологический хаос, которым угрожает выбор подобного жанра, разглаживается, естественность и импульсивность воспоминаний обретают композицию, и даже сны, которое занимают в этой прозе большое место, становятся не обработкой действительности, не слепком дневных впечатлений, а методом связи переживаний, слиянием одного энергетического душевного потока с другим, таким же, не менее сильным, но возникающим из нового источника. Это и есть, на мой взгляд, та душа поэзии Климовой, которая, перекочевав в прозу, высвободила в ней для себя место.

Мне хочется особенно подчеркнуть то, что «Юрская глина», возникшая как ещё одна проза поэта, а лучше сказать: проза ещё одного крупного поэта, не только не принадлежит к массовой, слипшейся в однообразно-банальное месиво женской литературе, бесконечно переливающей из пустого в порожнее «он сказал, она сказала», – литературе, которая без всякой потери для общего культурного наследия человечества может быть заменена очередным глянцевым журналом с красивой картинкой на обложке, но словно взмывает над нею, и даже тот факт, что она тоже написана женщиной и женская жизнь стала её сюжетным центром, только усиливает это различие. Я не знаю, как это произошло, потому что процесс чужого творчества всегда загадка, но чувствую, что эта книга увела самого автора туда, где Климова не предполагала оказаться: внутри своего «семейного альбома», первоначально рассчитанного, как я думаю, лишь на то, чтобы не дать рассыпаться пылью прожитому и пережитому, удержать на поверхности общей жизни свою – с её любовью и потерями – она создала собственный микрокосмос, красота которого в огромном количестве деталей, высвобожденных из житейской рутины с помощью поэтической метафоры. Следить за этим и постоянно наталкиваться на то, как это происходит, радоваться чуду ежесекундного превращения куколки в пёструю бабочку на протяжении всего текста – огромное наслаждение для чуткого читателя, подарок российской словесности. Примеров так много, что не знаешь, на каком остановиться: «Натянув золотистую шкурку свадебного платья, как в сказке о царевне-лягушке, она будто защищалась и пряталась в этом блестящем камуфляже, чтобы не страшно было быть невестой, хотя бы в окружающей её коммуналке. Посуетившись в парче на кухне, покрутившись на шпильках возле плиты, накормила горячим завтраком бабушку и Таню, сама – маковой росинки не взяла».

Когда Климова вдруг пишет: «Она притихла, затаилась, проникая в сердцевину неизвестного секрета», она невольно признаётся в том, как внутри её поэтического, беззаботного, не стеснённого теми кандалами, которыми сковывает жанр, требующий, как говорил Пушкин, «мыслей и мыслей, без них блестящие выражения ни к чему не служат», вырастала эта проза, преодолевающая центростремительность прежней поэзии, выковывающей новую центробежную силу поверх того, что уже разработали стихи.

Ирина МУРАВЬЁВА

P.S. Книга Галины Климовой «Юрская глина» выходит в издательстве «Русский импульс», журнальный вариант опубликован во втором номере «Дружбе народов» за 2013 год.