Судьба человека

№ 2013 / 19, 23.02.2015

Мой «Югославский дневник» вышел двумя изданиями в 1975 и 1985 годах общим тиражом в полмиллиона экземпляров. Фрагменты печатались до этого в «Новом мире»

Мой «Югославский дневник» вышел двумя изданиями в 1975 и 1985 годах общим тиражом в полмиллиона экземпляров. Фрагменты печатались до этого в «Новом мире» и на сербско-хорватском, македонском, словенском языках во всех республиках Югославии (в каждой республике «своя» часть). Ни одна книга моя до этого таким читательским успехом не пользовалась. Не ожидал я и такого количества писем.

Одно из них я решил представить читателям через много лет. Уж очень оно типично в историческом смысле, многое говорит и сегодня о судьбах моего, военного поколения.

Исповедь бывшего партизана Ивана Назаренко, как и многих советских участников югославского Сопротивления фашизму, биографии которых я тоже проследил в своей книге, не должны «оставаться» в истории. Новые поколения, увы, не одно уже, – живут иной жизнью, чем жили мы. И всё труднее нам достучаться в их сердца, отданные новым кумирам, всё увереннее ведут себя Санчо Пансы, всё нелепее кажется юным их поклонникам «смежная» доля Дон Кихота…

Письмо Ивана Прокофьевича Назаренко велико, а потому я решил частично пересказать его своими словами, вкратце.

В 1941 году солдат Назаренко попал в плен. Его вывезли в Германию, в Дрезден. Он бежал с товарищем, Иваном Систко. Но их поймали под Бреслау и уже в наручниках перевезли в Хелениц, а через два месяца доставили в дрезденскую тюрьму. Почти год Назаренко и его приятель просидели там, в камере № 178. Там их пытали.

Потом – перевод в лагерь на Петерштрассе, работа на каторге. Вскоре в большом лагере осталась малая часть узников. «Умирали от непосильного труда и голода. Мне чудом удалось выжить», пишет Назаренко. После перевода в другой лагерь, где он долго не продержался, был город Ауэ, откуда Назаренко удаётся второй побег.

Схватили его теперь на границе с Чехословакией. Избитого и почти умирающего от истощения Назаренко отправляют в концлагерь в Дахау. «В этом интернациональном лагере смерти я и сблизился с югославом, партизаном. Мы разработали план побега, и однажды во время работы нам удалось бежать. Благодаря югославу, его знанию языка и дороги, мы с большими трудностями и риском добрались до партизан Тито на юге Австрии в районе города Шпиталь. Нас приняли, откормили, подлечили. Это было в октябре 1943 года… Нас поставили в строй, перед батальоном, мы приняли присягу, затем спели «Интернационал», поклялись, повторили слова «Смерть фашизму! Свобода народу!». «С тех пор, – продолжает Назаренко, – я стал бойцом 4-го ударного батальона 2-й ударной бригады. И вручили мне пулемёт. Командиром батальона был товарищ Брачич».

Далее Назаренко называет места боёв, названия населённых пунктов. Рассказывает, что был ранен, но от госпиталя отказался, на руку наложили шину, потом гипс.

И вот, в конце июня 1945 года по батальону зачитали приказ, что всем бойцам, гражданам СССР, следует явиться в ближайшее расположение советских войск. «Нам выдали документы о пребывании в рядах югославских партизан, – пишет Назаренко, – поблагодарили за честную службу. Мы прибыли в город Грац. Там нас почему-то поместили в лагерь для перемещённых лиц, где находились узники немецких лагерей…»

С этого места в тоне письма Назаренко я почувствовал боль и разочарование. Радость глохнет. «После предварительной проверки всех распределили по разным местам. Меня – в город Сегед, опять в лагерь для перемещённых… Сформировали эшелон и к осени доставили на шахту «Восточная». Там объявили, что мы здесь будем работать в «особом батальоне № 13 (13 – ОР6), где и продолжалась проверка наших личностей, а зимой 1946 года меня вызвали в особый отдел…

Далее – обыск, унижения, погрузка в открытые грузовые машины, лютый холод ночных «дознаний»…

«Вскоре меня вызвали на допрос к генералу КГБ. Там уже были мои вещи и на столе – мой бумажник, абсолютно пустой. В нём уже не было ни партизанских документов, ни записной книжки с адресами товарищей-югославов».

Назаренко, в конце концов, вышел, вернулся в родной город Лисичанск. Но попытки восстановить былые связи с Югославией не увенчались успехом. А о его героической борьбе с фашизмом пришлось забыть. За ним тянулась глухая стена подозрений и недомолвок. Его письма Брачичу, вероятно, погибшему в боях, остались без ответа. Ничего не прояснили и многочисленные запросы в Музей войны и революции в Белграде, в Загреб, откуда родом были многие товарищи Назаренко, советское посольство в Югославии.

И наш герой, которому сейчас исполнилось бы более 90 лет, доживал свой бурный, тяжёлый век в убеждении человека, который всё сделал для Свободы и Родины, но Родиной забытый, да ещё и униженный подозрениями в том, что его биография была другой…

А считали ли мы, победители, таких бедолаг на просторах своей земли?

Об этом тоже хотелось бы задуматься ради той же Победы, в День Победы.

***

По закону «кольцевания сюжета» вернёмся к «Югославскому дневнику». Назаренко не просто исповедовался мне, он просил помощи. И я старался ему помочь. И я и Б.Полевой, которого взволновал мой рассказ о злоключениях Назаренко. Полевой втянул в эту работу и легендарного «настоящего человека» – А.Маресьева. Каждый по своей линии – Полевой, Маресьев и я – установили: Назаренко, действительно, воевал в составе югославских частей партизанского движения, а Брачич, его командир, давно похоронен с почестями.

Но Иван Прокофьевич Назаренко, пока шли наши разыскания, тихо умер в Белоруссии, где доживал последние дни своей многострадальной жизни.

Он писал мне, что доволен своей судьбой. Только жалел, что ему так и не удалось после войны увидеть свободную Югославию.

А сегодня нет и такой страны…

Владимир ОГНЕВ