Как стать оккупантом

№ 2014 / 15, 23.02.2015

Однажды ты встаёшь перед выбором. Тебе становится страшно и всё внутри тебя противится сделать шаг вперёд. По этому внутреннему нежеланию можно понять

Однажды ты встаёшь перед выбором. Тебе становится страшно и всё внутри тебя противится сделать шаг вперёд. По этому внутреннему нежеланию можно понять, что ты подошёл к той самой заветной границе. Ты ищешь оправдания и основания, чтобы не преодолевать её, как волк, испытывающий психологический дискомфорт от необходимости преодолеть флажки. Это больно, и твоё сознание сопротивляется, но когда ты оказываешься по ту сторону «мексиканской границы», то получаешь невероятное, принадлежащее только тебе наслаждение. Инициация, которую надо пройти. Сказочная милая принцесса со всеми своими прелестями и накопленной лаской, которая в эти мгновения принадлежит только тебе. Наслаждение от проживаемых мгновений.

Воспитываясь в тепличных условиях, мне было приятно и нежно в моём окутанном сладкими мечтаниями мире. Книги про Рим, историю и героев – всё это было так отлично от реальности, окружающего мира с его грубыми одноклассниками, сюрреально-скучными преподавателями и банальной школой. Пробуждение произошло благодаря Ариадне, с которой я впервые целовался на чьём-то дне рождения. Ухаживающий за ней здоровый, переехавший из деревни Минотавр Петя, не знал, что Плутарх и Платон два разных человека, но зато очень хотел набить мне фэйс.

Видимо, из-за этой вспышки Эроса и Марса мне пришлось расстаться с книжным Римом и познакомиться с ним в современном ремиксе. Бокс. Я успел сходить на две тренировки перед тем, как Минотавр позвонил мне по телефону и сказал «выходи». Почему-то этот момент первого выхода навстречу холодной опасности, когда ты не соображаешь, тело немеет и в тебе пробуждается новое существо, запоминается особенно остро. Благодаря выученной на боксе стойке Пете удалось только один раз двинуть мне в глаз. И хотя после этого остался синяк, но я был счастлив, ощутив в себе того самого легионера – императора, на которого до того осторожно поглядывал с безопасного расстояния.

«Рвусь из сил, из всех сухожилий». Каждое утро в тот период начиналось для меня с урока воли. Как бы морозно ни было на улице, как бы ни завывал ветер за окном, заставляя танцевать освещение в темноте зимнего утра, я выбегал из тепла подъезда в этот каждый раз новый и непривычный холод. Надо было быстро надеть кроссовки и сбежать по лестнице вниз, преодолев зону страха, сомнений и возможности вернуться. Первые несколько секунд тело всеми своими порами ощущает прикосновение стального холода. Затем реакция создаёт сплав, который как обшивка космического корабля позволяет не обращать внимания на внешнюю среду. Бежишь в парк, отжимаешься, шлифуешь комбинации ударов и дерёшься с тенью. Затем как наркоман увеличиваешь дозу, купаясь в пахнущей огнём проруби. Возвращаясь, бежишь мимо тёмных ещё окон спящих гуманоидов, улыбаясь дому своей Ариадны и сжимаешь кулаки, пробегая мимо подъезда, где мирно ничего не подозревая посапывает во сне Минотавр.

Мир потерял свою двойственность. Четыре тренировки в неделю, соревнования по субботам, уличные бои были рассказами о персонаже Джека Лондона, который употребляет здоровый наркотик «пограничного состояния». Чтение перестало быть заменителем реальности. Оно стало приятным общением с друзьями, с которыми мы были одной хорошо приправленной адреналином крови.

Сомнений не было – их бактерии ежедневно выходили вместе со страхом перед утренними тренировками, паром, исходящим от тела, вернувшегося из владений Снежной королевы и потом тренировок в зале. А соответственно, и окружающая реальность не имела соответствующей среды для их существования. Периодические полосы препятствий (взаимоотношения с преподавателями, конфликты с чужаками) казались боями в песочнице: я чётко осознавал, что находящиеся по ту сторону баррикад не готовы вместе со мной окунуться в прорубь или выбежать в двадцатиградусный мороз.

Не все выдерживали школу начала 90-х. Был Лёша, который не выдержал (то ли жизненной тоски, то ли задолженности перед кем-то) и повесился. Знакомые пацаны, погибшие от передоза, не дойдя до девятого класса. Районные детские бригады, жестоко имитировавшие взрослые разборки с увечьями и кастетами. Издевательство над слабаками. Этот школьный DOOM, от которого я не отворачивался, помог мне ощутить пугающую, возбуждающую реальность. Достаточно было не дрейфить и встречать каждый учебный день как выход в открытый космос или утренний режущий мороз. Никто не знал, что его ждёт, но можно было идти вперёд, либо поворачиваться назад при каждом дуновении. Каждая драка давала силы только потому, что ты вышел на неё. В этом безумном море мне было очень спокойно и естественно – не нужно было искать себя. У меня не было даже желания потреблять спиртное или курить для привлечения внимания самок. Их внимание и так было обращено на сосредоточенную во мне силу.

Переход на университетский уровень был как новый уровень с совершенно новым оружием и правилами. Я бросил свою старую амуницую: ушёл из команды, забросил тренировки, забыл об Ариадне. Мне хотелось попасть в этот новый мир из «американского пирога». Вечеринки, клубы, девушки, их сёстры, подруги с большой грудью, тяжёлые первые половины дня. Засасывающий и высасывающий тебя мир. Перманентное убийство времени, которое надо было постоянно раскочегаривать, чтобы не задумываться и не входить в депрессию. Одинокое размышление как похмельная тоска, когда понимаешь, что в общем-то твои мечты увязли в человеческом, слишком человеческом болоте. Однако вряд ли бы я сам смог из него выйти: в этой ситуации судьба помогла хорошим пинком.

Мне казалось, что я нашёл женщину своей мечты: высокую, взрослую, с красивой спелой грудью и другими подробностями. Ради этого можно было выдержать покетбукное образование, пьяные разговоры её приятелей, беседы о бабле в различных его проявлениях (как его заработать, потратить, сэкономить, накопить), попсовый шансон. Я даже был готов посвятить свою жизнь развитию макаронного бизнеса с глобальной задачей продажи пяти вагонов спагетти в день и краткосрочной – зарабатывания на «суперскую трёхлетнюю бэху».

Моя мечта о ежегодной поездке с «любимой» в горячие туры в Египет была очень близка к реализации, когда мы вместе оказались на чьём-то дне рождении. Провалившсь в сон, а затем одиноко проснувшись, я направился искать свою женщину: она лежала в одной из комнат в кровати с подругой и мужчиной, державшим на её прелестях свою волосатую руку. Видимо, также чувствуют себя после изнасилования. Я оделся и пешком через весь город пошёл домой, с гневом, упрёками и слезами поглядывая в сторону неба. Обычно в такие моменты принято напиваться. Я одел кроссовки и вышел на улицу. Долгий бег напомнил мне о силе, о потерянной Валгале, о Мисиме.

Как только тоска или жалость к себе подкрадывались, я бежал тренироваться. Когда накопилось слишком много силы и надо было открыть шлюзы, я записался на языковые курсы. Мне хотелось заставить мозг подтягиваться не меньше «пятидесяти раз за подход». Чтение было рассказом об ощущениях пограничных состояний, переживаемых каждый день. Сталкиваясь со скучающей реальностью, я как джокер поливал её кислотой, создавая картины – тексты. Организм настроился на короткий сон с добавками выучивания наизусть Новалеса и Гейне, чтением дневников Команданте в оригинале и писания стихов. Именно в этот период я познакомился с Дуче Муссолини, Маринетти и Данунцио. Они стали конкурентами, с которыми можно было соревноваться, не опускаясь до уровня окружающей реальности.

Две женщины являлись символами этого периода. Каждая из них выполняла роль связной – Беатриче, способной провести тебя либо в рай, либо в ад. Сначала я встретил её в образе Доси, этакой поэтессы – Шивы, отвергавшей окружающую действительность. Радости этого мира, приходящие и ускользающие, пугали и вдохновляли её. Мечтая о них, она предписывала им всемирный эшафот, боясь их предательской красоты. В этом она походила на талиба, уничтожающего кусочки древних цивилизаций.

Привела она меня к Ольге, бывшей скорее Ахматовой – Вишну. Она страдала и наслаждалась своей ролью светской львицы. В ней была степная красота: славянское лицо с лёгкими татаро-монгольскими чертами, фигура с красивыми дорогами ног и рук и правильно расположенными на ней тосканскими холмами. Мне хотелось быть с Ольгой, чувствовать её сопение, её нежные ночные объятия, пробуждение и извержение её вулкана. Одновременно я боялся той красоты, которую она излучает на других: так легко мне казалось потерять её. Как наркотик, который вызывает ломки. Это был возврат к тем детским страхам, перед реальным миром, когда закрываешь глаза с мечтой о реальности, где ты король и никто не может у тебя отобрать твоё богатство.

Я просто не поверил в себя. Не поверил, что душа может любить дух за его характер. Не поверил, что духу необязательно порабощать душу, прятать её в замке, стремясь добиться её верности. Чтобы доказать своё превосходство и преимущество перед окружающим миром, я заперся и начал «творить» новый манифест компартии. Я не отвечал на звонки, ни с кем не встречался. Однако, дух без души оказывается не продуктивен: персонаж из «Сияния», который сутками выводит с помощью печатной машинки одно и тоже слово. Единственное, что меня спасало от превращения в Шиву, были тренировки: последний источник здоровой силы.

Поняв, что надо спасаться, я решил перебраться в мир, где жизнь была настоящей – на Кубу. Живя в Гаване, я каждый день танцевал с новой девчонкой, а днём гулял по городу со своим знакомым, который обучал меня искусству выживания в соцреализме. Политики и журналисты казались зашоренными бюрократами и вовсе не хотели завербовать меня в агенты мировой революции. Женщины и знакомые пацаны без определённого рода деятельности впечатляли. Можно было заниматься дайвингом и тискать стоящих на улице девчонок. Однако даже любовь красивых женщин, поездки в Старую Гавану с чёрными пантерами и рыбки в иллюминаторе маски надоедают. Меня тянуло дальше, и однажды после сладкой ночи с похожей на красивейшего варана Майрой, привезённой из Санта Клары, я взял билет с пунктом назначения – Венесуэла, Каракас.

Я поселился в районе Paraiso – Рай, потому что здесь можно было заниматься боксом и, кроме того, название звучало очень вдохновляюще. Венесуэльская революция превратилась в целый альбом ярких, включающих Уго Чавеса, воспоминаний, но только одно из них повлияло на мою последующую жизнь. Это был большой митинг сторонников революции – «chavistas», в котором 3 больших колонны двигались через разные районы города, чтобы встретиться у президентского дворца и заслушать Вождя. Я двигался с одной из них: все в красных рубашках и майках, впереди грузовики с ораторами. Маршрут этой бурлящей стихии проходил через чужие для этих людей богатые кварталы города. И вот на этом фоне за высокой оградой я вижу человека, играющего в гольф. Меня поразила его безмятежность на фоне происходящего – «хранить спокойствие среди толпы смятенной». Он был индивидуальностью, чётко осознающей, что режимы приходят и уходят, а в нём всегда будут нуждаться.

Я понял, что не хочу быть частью толпы, даже революционной. Мне хотелось найти свою не зависящую от окружающего мира исключительность. Такую возможность я увидел в путинском госкапитализме с его агрессивными корпорациями, стремительно поглощавшими активы зарубежом. Казалось, что это новые танковые колонны, устремившиеся «на Запад, чтобы солнце взошло на Востоке».

Участвовать в этом наступлении, вырасти в нём до профи стало моим заветным желанием. Это было как воплощение истории из детства, в которую очень хотелось попасть. Поскольку это волшебство было вполне реальным, меня нисколько не удивило предложение поучаствовать в одном из таких российских проектов на территории Италии.

Однако вместо передовой я оказался в очередном варианте тыла. Вместо киплингского «несите бремя белых» здесь была ещё более спокойная, чем на родине «карьера менеджера». В первое время я ещё пытался держать себя в боевом состоянии, но поскольку ничего ровным счётом не происходило, спокойствие окружающей жизни стало брать верх. Цели и задачи сменились поисками вариантов времяпровождения и хобби. Банальность жизни оказалась очень даже приятной и заразительной.

Однажды во время поездки домой друг спросил меня, а что необычного я привёз из своего похода. А мне нечего было на это рассказать. С ужасом я обнаружил, что ничего особенного у меня и нет. Я как все. Вместо мифа я стал персонажем из сериала. Мне стало страшно. А друг, протягивая мне дымящую яблоками трубку кальяна, посоветовал вспомнить тов. Шлимана – «Трои не было, – он сам вытащил её из небытия». Точно также и мне предстояло найти другую никому не ведомую, небанальную Италию. Это и стало темой для написания книги.

Эрнест СУЛТАНОВ