Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым

№ 2014 / 37, 23.02.2015

Я всегда с неизменным интересом и любовью обращаюсь к творчеству Виктора Алексеевича Пронина. Его давно уже пора перестать считать автором только детективных романов.

Идея вещи

Я всегда с неизменным интересом и любовью обращаюсь к творчеству Виктора Алексеевича Пронина. Его давно уже пора перестать считать автором только детективных романов. Язык не поворачивается назвать нашего «Ворошиловского стрелка» «детективщиком», настолько он сам многомерен и многопланов. В своём творчестве – точен и прост, стиль – ироничен и выразителен, сюжеты – захватывающи и неповторимы, а в контексте зарыты кладези умных мыслей. Книги его читаются для развития левого и правого полушарий мозга, что в наше масскультурное время крайне полезно. А если сравнивать с пищей, то это не серийные скоротечные гамбургеры, а изысканные блюда, приготовленные с различными специями на заказ для понимающих в этом толк дорогих гостей. Да ещё и поданные с доброй бутылью «Кьянти».

Конечно, на поприще детективной литературы он достиг небывалых вершин. Стал в один ряд с классиками этого самого почитаемого в народе (кто оспорит?) жанра. Но в том-то и сила настоящего писателя, что в каких бы формах или форматах он ни работал, на страницах его произведений всегда ощущаешь не только разнообразие концептуальных замыслов, широту взглядов, но и глубину смыслов, высоту идей. Словом, это практически почти полифоническая симфония, в которой все темы представляют отдельные мелодии, но вместе составляют гармонию. И звучит она не только в ушах и умах, но ещё в сердцах и душах. А ещё добавим сюда аромат и магию слов, дыхание времени, шорохи и отголоски сопутствующего всем нам на жизненном пути быта и стремления познать тайны бытия. А последнее сродни именно разгадке вечной детективной Истории мира во всех её человеческих проявлениях. Таким образом, сделаем вывод: художник – это музыкальный инструмент (в лучшем смысле этого слова), при котором, когда он звучит, надо лишь молчать и внимательно слушать, проникаясь волшебной мелодией. Ну, также и самосовершенствоваться по мере сил и расти вверх, а не вниз.

Таков Виктор Пронин. Читатель теперь может только порадоваться, что недавно в издательстве «У Никитских ворот» вышел четвёртый том его мемуарной саги «Кинжал для левой руки», а перед Книжной ярмаркой на ВДНХ (как мила мне эта аббревиатура, сколь много связано в моём детстве с этим местом!) появился и пятый. Шестого не будет. Так, по крайней мере, сказал мне сам автор. Я не стал спорить, убеждать, что надо бы и продолжить, ведь пятый «Кинжал…» кончается 1966-м годом, когда Пронину было за тридцать. А где же предыдущие годы, вплоть до ранней юности? Это тоже чрезвычайно интересно. Или они покрыты мраком работы в контрразведке и разглашению не подлежат? Нет уж, давайте, Виктор Алексеевич, вспоминайте дальше. Публика ждёт. Гриф «секретности» с материалов «дела» должен быть снят. Тем более что всё это мудро, здраво, остроумно и увлекательно. Читаешь – не оторвёшься. Как опять же детективный роман. Ну что поделаешь? Легла эта печать жанра на него теперь уж навечно.

Я когда-то писал рецензию на первый том этой «колющей» сознание серии. И ещё тогда задавался вопросом: а почему книги называется именно так? Автор разъяснил это в своём тексте: «Почему бы мне не сравнить длинную шпагу с длинным романом, до которого не у каждого читателя дойдут руки?.. Почему бы мне эти вот короткие записи не сравнить с коротким кинжалом?.. Я ли создаю эти блокноты, они ли создают меня… Оба эти предположения верны и справедливы. И они, блокноты, и я, годами лепим друг друга, можно сказать, из ничего. А назвать их можно так: «Жизнь наедине с самим собой».

Да, каждый писатель в работе над романом или рассказом переосмысливает какие-то суждения о самом себе, о своих друзьях, о мире. Вот из таких вроде бы случайно возникающих записей и состоят «Кинжалы…» Виктора Пронина, читать которые не менее интересно, чем его самые лучшие детективы. Поскольку здесь уж точно нет ничего выдуманного, искусственно созданного, лишь чистая правда и горькие истины.

В «Кинжалах…» Пронина читатель найдёт целые залежи и россыпи философских мыслей, редких образов, коротких сюжетных линий, которые при желании могли бы обратиться в повести и романы. Это именно кинжальные удары из трёх-пяти строчек, нацеленные в чью-то совесть, чью-то память, чью-то боль. Скорее всего, самого автора. Они, пишет Виктор Алексеевич, «постоянно разят меня самого». Он много вспоминает о Сахалине в своих «Кинжалах…». В сознании автора этот остров – уже исчезнувшая Атлантида. Как многое другое в жизни, в жизни, что уже нельзя, невозможно вернуть. Например, и в первую очередь, – время. Те годы и то пространство, в котором был счастлив даже и в горести, как ни парадоксально это звучит. Ведь что такое время (да и пространство тоже)? Мы говорим об их сущности, что они «были» и «будут». Но, если рассудить здраво, им подобает одно только название – «есть». И это движущая сила книг Виктора Пронина.

В одной из статей я как-то сравнил Пронина с Платоном. А что такое детектив как криминальный жанр? Этот тот же миф, присущий и сочинениям Платона. Миф в смысле далёкого от тебя, неведомого события или вещи, вроде «ящика Пандоры». Может быть, внешне ужасного, но не осязаемого читателем. Однако напрасно тот так думает. Потому что идея вещи – это уже истинная причина её конкретного появления. И Пронин во всех своих книгах предупреждает об этом. Идея вещи предшествует самой вещи, и она не может возникнуть, если нет её идеи. Таков, на мой взгляд, глубинный смысл творчества Виктора Пронина, взять хотя бы его «Ворошиловского стрелка». Таково и основное содержание платоновской философии: идея вещи, соединяясь с тем или иным материалом, рождает реальную вещь.

Постскриптум. Не могу удержаться, чтобы заодно и не прояснить, опять же по-платоновски, природу творчества: это «всё, что вызывает переход из небытия в бытие». То есть миф (а вся литература и есть миф) обретает реальность. Идея воплощается. Но главное – это сопричастность собственной души к творчеству. И, как говорил один из последователей философии Платона в эпоху Возрождения флорентиец Марсилио Фичино: «Выше тела – душа, выше души – ангел, выше ангела – Бог».

---

Питающая вечность

Чудесная якутская поэтесса Михалёва-Сайа (как красиво и загадочно звучит её вторая фамилия) выпустила уже седьмую книгу своих стихов. Это немало. Родилась Наталья Владимировна в 1964 году в маленьком селении Тюбяй Сунтарского улуса. Не там ли родились эти строки:

Как на чороне древнем вязь резная – свидетельство таланта праотца – в срединном мире жизнь течёт, не зная, ни краткой остановки, ни конца…

Или такие:

Душа моя всё легче и всё выше, бежит восторг ознобом по спине, когда сквозь горловое пенье слышен моих далёких предков голос мне…

Что можно увидеть в этих строфах, даже в контексте? В этой клинописи не то птичьего, не то ангельского полёта? Думаю, и со мной, может быть, согласятся профессиональные поэты, не только лирическую музыку, философскую мысль, но и глазомер охотницы и твёрдость руки, вырезающей на бересте то, что может выразить только язык поэзии. Такого же мнения придерживается и редактор санкт-петербургского журнала «Звезда» Евгений Каинский, переводивший её стихи на русский. А книга называется порывисто и по-душевному тепло: «Попутные ветры» (издательство «Салама»). Да и разделы в ней тоже красочны и многозвучны, как природа Якутии: «Шёпот звёзд», «Чистые линии», «Зов бубна», «Порывы света и теней»…

Многие ценители якутской поэзии уже хорошо знакомы с творчеством этого автора. Знатоки сходятся в том, что её стихи интеллектуальны и глубоко философичны. Я бы добавил вместе с народным поэтом Якутии Моисеем Ефимовым, что они ещё и метафоричны, психологичны и, конечно же, интимны. Если это и музыка, то тихая, тонкая, как дуновение ветра или журчание ручья. Но есть и гражданские строки, есть поиски одного с Богом языка, есть драматизм индивидуальной судьбы и всей эпохи. Многое есть в стихах Сайа, облечённых в сознание её героинь-двойников: огонь страсти, горение запретных чувств, женственность и ещё неразгаданная никем тайна души. Тот же Евгений Каминский хорошо сказал: «Её поэзия – на уровне крон вековых якутских лиственниц, на которых пристально смотрит небо. Это поэзия уносимая облаками. Это поэзия питающая вечность». Лучше и не скажешь. Читайте!

Постскриптум. Поэт строит новый порядок вещей. И поэт же выходит из строя, чтобы в одиночку противостоять этому порядку. Именно такую задачу решает в своём творчестве Наталья Михалёва-Сайа.

---

Глашатай жизни

Книга Михаила Фёдорова «Плодородный человек Егор Исаев» (издательство им. Е.А. Болховитинова) содержит многочисленные рассказы о человеке, который был вдруг незаслуженно забыт. А ведь при его жизни, особенно в советское время, власть, Союз писателей России, да и просто друзья-товарищи в нём души не чаяли. Его приглашали на конференции и собрания, усаживали в президиумы, награждали премиями и званиями. Егор Александрович Исаев был Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской премии (это высшие почести в СССР), ему пели осанну. А потом всё смолкло. Да, наступили иные времена, более жёсткие и меркантильные, но поэт-то остался. И очень хороший поэт, выдающийся в сонме нынешних.

Книга эта вышла через год после его кончины. А на похороны даже Ганичев не приехал. Ну, может быть, здоровье не позволило. Но прислал бы хоть телеграмму родственникам. Эх, люди… А ведь сам Егор Исаев в книге Фёдорова рассказывает о том, как он много помогал нынешним руководителям Союза писателей, как выбивал им должности и премии, как всячески опекал их, холил и лелеял. Вот и вырастил. В книге вообще много того, что составляет личную основу Исаева, бережно сохранённую Фёдоровым, благодаря их многолетнему знакомству и встречам. Все они были скрупулёзно записаны автором. Происходили ли они на родине Исаева в Коршево; или в Вислом – этом живописном уголке на берегу Битюга, где поэт любил проводить лето; или в санатории Дзержинского под Воронежем, где он тоже был постоянным гостем; либо на каком-нибудь писательском собрании. За долгие годы из этих бесед сложились триста страниц текста.

Здесь читатель откровенно узнает о жизненном пути Исаева с его же слов. Каким было детство в селе, где он родился. Юность, которую ещё в 41-м обожгла война. Как служил в Грузии на границе с Турцией. Как охранял крекензавода в Подмосковье (теперь это Капотня). Как попал в конце войны на фронт и служил в Австрии, где опубликовал первые стихи.

Об очень многом мы можем прочесть в этой книгу. А почему «плодородный человек»? Так называл Исаева Александр Трифонович Твардовский. Сам же и вручал ему позже (в непростой, кстати, закулисной борьбе) Ленинскую премию. Написано в книге и о товарищах поэта по литературному цеху. Например, о Николае Рубцове, как тот попал в очень сложную ситуацию, едва не закончившуюся для него плачевно. О встречах Исаева с турецким поэтом Хикметом. Об отношении Егора Александровича к Коротичу и Максимову. О том, как он «выпорол» депутата-генерала Сигуткина, который предложил спороть со знамени Победы серп и молот.

Постскриптум. Такое впечатление, что герой книги до сих пор живой, всегда атакующий, приближённый к землякам, к простому человеку. А ещё много фотографий. Редких, ещё не знакомых читателям. И на снимках поэт всегда «в деле», читает ли он свои стихи, разговаривает ли с людьми, выступает ли на писательском мероприятии. Из него фонтанирует жизнь. Он и был своеобразным глашатаем-рупором жизни. В этом сама суть Егора Исаева.

Александр ТРАПЕЗНИКОВ