ОБЯЗАННОСТЬ ЖИТЬ – Чтайте Михаила Титова

№ 2006 / 19, 23.02.2015

Нисколько не имея здесь в виду степень таланта, писателей можно разделить на две далеко не равные части. Большая часть – люди честолюбивые, активные, способные упорно штурмовать издательства и редакции, и нередко побеждающие: произведения их публикуют, их, когда бескорыстно, а когда и по дружбе, рекламируют критики, их читают, приглашают на телевидение и творческие вечера. Меньшая же часть пишет словно бы лишь для себя, без надежды и уверенности, что их рассказ, повесть, роман нужен людям, и если произведение попадает в печать, это воспринимается такими авторами чуть ли не с удивлением.
Прозаик из города Югорска Михаил Титов принадлежит, по-моему, к тем, кто пишет без стремления стать известным, любоваться шеренгой своих книг на полке, рассказывать журналистам о творческих планах. Мне кажется даже, что пишет он с чувством стыдливости, хотя в его вещах порой можно встретить такое, от чего благопристойный читатель придёт в ярость, а поборник нравственности того и гляди обратится в прокуратуру. И эта смелость (предельная откровенность?) только подтверждает то, что Титов пишет в первую очередь для себя самого, его рассказы и повести своего рода дневник, не предназначенный для чужих глаз. И в то же время это настоящая, даже знаковая проза. Проза, в которой наиболее ярко видится то, что принято называть особенностью прозы тридцатилетних.
Произведения Михаила Титова по большей части об одном и том же – о человеке, находящемся в том возрасте, когда нужно сделать выбор, решить для себя, как и ради чего жить, с кем свою жизнь связать. Внешне герои (точнее, думаю, стоит говорить «герой») Титова существуют вполне благополучно – есть непыльная, неплохо оплачиваемая работа, есть крыша над головой, возможность вечером пропустить в баре коньячку или пива, куда-нибудь съездить развеяться.
Но внутренне герой Титова беден и словно бы пригвождён к ежедневному распорядку, он погряз в рутине, почти задохнулся. Единственное, на что способен, – рефлексировать, чувствовать неуютность, некомфортность, но исправить ничего он не в силах. Этим герой Титова близок к своим сверстникам – Илье Кочергину, Дмитрию Новикову, Евгению Гришковцу. Конечно, можно подобно кочергинскому герою собрать рюкзак и рвануть на Алтай или в Карелию («Алтынай», «Помощник китайца»), можно, как герой Новикова, устроить сумасшедший праздник вместо сидения в офисе («Рубиновый вторник») или как герой Гришковца играть в Хемингуэя («Рубашка»), но в итоге всё равно вернешься в отупляюще-нормальную жизнь.
Герой Титова тоже пытается вырваться – то уезжает к морю, то увольняется с осточертевшей работы, то планирует развестись с нелюбимой женой, и сам же понимает: всё это не поможет. Как и у Кочергина, Новикова, Гуцко, Карасёва, герой Титова при всём усилии не испытывает от жизни кайфа – жизнь, скорее, для него обязанность, повинность, груз, который нужно куда-то тащить. Череда проживаемых дней (даже побеги от этой череды) – «Бег на месте». Недаром именно так назван изданный не так давно сборник повестей и рассказов Михаила Титова.
«Уже в 25 лет всё остановилось. Замерло. Жизнь закончилась, – размышляет герой рассказа «Степень отрицания». – Началась инерция. Жизнь по инерции. Утром встать, умыться, одеться, идти на работу, работать, обедать в перерыве, опять работать, вернуться домой, ужинать, спать. Иногда выполнить то, что называется супружеским долгом. Спокойно, без эмоций, по инерции. Разговоры, фразы, слова. Бесконечная погода. Только о ней и слышишь вокруг. А жизнь вслед за часами – тик-так, тик-так, тик-так, по секундам уходит в песок. Не думать об этом. Не думать. Жизнь закончилась. Началась инерция: дожить, потому что надо доживать. Надо кормить семью, нужно растить ребёнка. Разве что мелькнёт незатейливым огоньком, бледным-бледным, надежда на что-то. Только вот что? Теперь – что?»
Конечно, мысли не новы, но и типичны, характерны особенно для поколения нынешних тридцатилетних. Их воспитывали для одного, а отправили жить в другое. В другой мир с другими целями и понятиями. Вчерашних хулиганов-шалопаев-пионеров сделали офисными работниками, членами корпорации, но они тяготятся своей работой, своей судьбой. И ждать от будущего действительно нечего. Нужно прилежно исполнять свои обязанности, и тогда есть шанс постепенно подняться по социальной лестнице чуть-чуть повыше. Но:
«Жизнь в болоте не позволяет думать о высоте. Небо, кажущееся привлекательным со дна, на деле оказывается таким же болотом, как и твоё, только расположенным чуть выше. Но я стремился к нему во что бы то ни стало. И всё-таки вынырнул. Я действительно вынырнул. Совершенно случайно. Я ходил по дну, лишь втайне надеясь, что когда-нибудь случится чудо, и я окажусь на поверхности того болота, в котором долгое время жил. И оно случилось – долгожданное чудо! – я вынырнул. Но нахождение моё на поверхности казалось мне столь непрочным, что всякий раз, когда я занимал более или менее удобное положение, мне не верилось, что оно надолго. Но всё же до неба было еще далеко. Даже поверхность болота остаётся болотом. Не более того». (Повесть «Две ветлы и куст сирени».)
Титова можно упрекнуть к чрезмерному вниманию к центральному герою, по сравнению с которым остальные персонажи почти бесцветны; место действия его вещей зачастую – среднестатистический, без названия и особых примет, не слишком крупный город. Впрочем, эти, на первый взгляд, недостатки, играют на пользу произведениям. Титов показывает человека без корней, без увлечений, человека, у которого нет настоящих друзей и подруг, в родном городе у него нет любимых мест, и спрятаться ему некуда.
Правда, в повести «Две ветлы и куст сирени», лучшей в книге, автор смотрит на мир и людей шире, пристальнее, чем в более ранних вещах. Очень точно описана сегодняшняя деревня, куда вынужден приехать герой (умерла бабка, ему остаётся в наследство дом). Он совсем городской, работает в редакции, его ждёт повышение – должность начальника отдела, и вот в самый неподходящий момент нужно город покинуть, оказаться в заброшенной, одичавшей деревне.
Герой приезжает на выходные, но вынужден задержаться – из-за дождей дороги размыло так, что даже трактор не может проехать. До райцентра двадцать километров. Герою остаётся ждать. Каждый вечер к нему приходит двоюродный брат Толик со своей женой Иркой. Они приносят выпивку, закуску, разговаривают о чёрной магии, травят анекдоты, а в итоге разговор неизменно сводится на тему дома. Толик с Иркой явно хотят занять его, тем более что – «мы за бабкой ухаживали», – герой же планирует дом продать. В конце концов Ирка идёт на хитрость – пьяный Толик засыпает за столом, а она рассказывает герою, что от пьянства или из-за порчи супруг давно не способен исполнять свои мужские функции. И уводит героя в спальню.
«– С домом-то что решил? – через минуту после совокупления спрашивает Ирка.
– С домом? – повторил я, не совсем понимая, о чём она. В голове ещё не полностью рассеялось лёгкое помутнение.
– Продашь?
– Не знаю, – совершенно растерялся я. – Теперь уже, наверное, нет.
– Сам жить будешь? Или сдашь? – настойчиво расспрашивала Ирка. – Мы могли бы снять, если не очень дорого.
– Не знаю пока, – вновь повторил я и стал натягивать брюки.
Ирка обиженно засопела, поднялась вслед за мной, накинула халат и, застёгивая пуговицы, пробормотала, но так, чтобы я расслышал:
– Я, между прочим, мужу изменила. Первый раз.
Я сделал вид, что не услышал».
Оставшись один, герой ложится на пол – «кровать неприятно пахла не очень чистым женским телом» – и смотрит в окно. «Редкие голубые точки равнодушно помаргивали сквозь разодранные ветром облака. Но запредельно далёкие звёзды, пусть даже безучастные ко всему, были единственной нитью, связывающей меня с городом. С тем местом, где остались Анька, друзья, работа, новая должность, которую, наверное, уже отдали другому. Интересно, они хоть раз вспомнили обо мне за эту неделю? Могли бы и всполошиться ради приличия: человек всё-таки пропал».
Новые черты появляются в рассказах Михаила Титова «Поиски смыслов», «Тёмные аллеи» и «Spiderman». Не стремясь заострять сюжеты, он показывает нам героя в сложных, кажется, переломных ситуациях. Плюс к тому – внимание автора сконцентрировано не на герое-повествователе, а на людях, его окружающих.
В «Тёмных аллеях» герой – Лёшка – юн, неопытен; он рад престижной работе на областном телевидении, и его удивляет молодая женщина Лилька, которая то и дело бунтует, стремится воплотить в жизнь свои фантастические проекты. В итоге её выгоняют с работы. Вечером Лилька, её приятель из Москвы (приехал погостить к родителям) Валерка и Лёшка сидят на набережной. Лилька отчаянно мечтает:
«– Красиво здесь. Вон на той лужайке такой спектакль под открытым небом можно забабахать. Ночью. С примитивными декорациями, чтобы естественность места не нарушить. На том берегу поставить прожектора и высвечивать актёров отсюда. Чудо. Я бы даже взялась за какую-нибудь историческую русскую трагедию.
– Ты опять за своё, – раздражённо сказал Валерка, облизывая мороженое. – Проще, проще.
– Не поздно ли меняться? – Лилька уставилась на свои пальцы.
– Тебе – поздно. – Валерка усмехнулся. – Конечно, поздно. В твоём возрасте уже не переделаешься, как же.
– Вот и я о том же. Лёшка, а как ты думаешь?
– Я с тобой не соглашусь, – мотнул я головой.
– Что?! – поразилась Лилька.
– По-моему, никогда не поздно начать жизнь заново.
– Вот и я о том же, – вставил Валерка. – Давай возвращайся в театр, тебя возьмут. Спектакль сейчас восстанавливают.
– Наигралась уже! Мне 27 лет, понимаешь?! Вот он где у меня, твой театр! – Лилька резко приставила шляпку к горлу. – Надоело! – Развернулась и снова побежала к реке.
– Здесь нет обрыва, Катерина! – сложив руки рупором, крикнул Валерка».
Лёшке она нравится, он чувствует в ней необычного, сильного человека, но, как это часто бывает, боится признаться в этом даже себе самому… Проводив Лильку до дому, он ждёт, что она обернётся. И тогда, кажется, он догонит её, признается, спасёт. «Но Лилька не повернулась и через минуту растворилась в черноте двора. Я потёр зачесавшийся глаз и побежал к остановке. Ещё можно было успеть на последний автобус».
Таких Лилек не хватает нам, живущим слишком правильно и осторожно. Хотя с такими слишком опасно. Герой Титова выбирает нормальную, безопасную жизнь. И задыхается в ней.
В рассказе «Spiderman» всё, в общем-то, хорошо: у героя семья – жена и дочка, – зарплата на работе неплохая (можно и капитальный ремонт сделать в квартире), есть возможность пива попить и в баньку сходить, но почему-то жить невыносимо. Всё та же отупляющая повседневность. И герой рад ремонту, тому, что становится некогда задуматься, в голове мысли только об обоях и клее. Но вот ремонт закончился, и становится ясно – лучше не будет. Наоборот. Семейная жизнь всё-таки рухнула. Жену герой рассказа видеть не может (как, кажется, и она его), дочка как чужая. В отце она ценит лишь то, что он играет с ней в Спайдермена – Человека-паука. Если отец проигрывает – злится на него, бежит жаловаться матери. А он проигрывает потому, что размышляет, как бы без особого шума уйти от жены, начать новую жизнь. Тем более и у приятеля семейная жизнь расклеилась, да и все разводятся, разбегаются… Но стоит жене приласкаться к нему и сказать после очередной стычки несколько нежных слов, и герой понимает – никуда не уйти, не разрушить этот пусть и неуютный, но всё же родной мирок…
Бурное проявление чувств в прозе Титова (как и вообще у тридцатилетних) – редкость. Одно из исключений – рассказ «Поиски смыслов». Герой рассказа Вадим, проводящий вечер пятницы в баре за кружкой пива, наблюдает за влюблённой девушкой и её более здравомыслящей подругой. И даже помогает влюблённой – везёт её за забытым сотовым телефоном. По пути девушки ругаются, в итоге сотовый летит на асфальт; подруги рвут друг на друге одежду и тут же, обнявшись, рыдают… Вадим им завидует – он сходить с ума давно уже не способен.
К герою повестей и рассказов Михаила Титова не испытываешь симпатию, нет и жалости. Но у меня он вызывает понимание – это типаж людей моего поколения. В литературе было много потерянных, сломленных поколений; Титов стал голосом одного из них. И это важно и ценно – ведь поколение тридцатилетних многие критики называют безъязыким. Но голоса есть, и у Титова он особый – пусть и негромкий, но сильный, особенный, без фальшивых нот. На мой взгляд, это главное.