В городе Сочи что-то не очень

№ 2016 / 18, 13.05.2016

Весенние заметки об осенних впечатлениях

 

Здравствуйте, уважаемые друзья!

Хочу предложить Вам статью, написанную по впечатлениям от посещения художественного музея Сочи. Думаю, такие темы тоже входят в круг интересов Вашей боевой наступательной газеты.

Меня поразила запущенность и непроглядная провинциальность этого музея, который мог бы быть совсем иным. Шлю также иллюстрацию к статье и подпись под иллюстрацию. Надеюсь, статья Вас заинтересует. Она подходит под рубрику, прежде популярную в разных изданиях: «По городам и весям».

С уважением,

Арк. Гондвафель

---

 

Возраст города следует мерить не квадратными метрами площадей и погонными метрами улиц и не числом издержанных прежде календарей. Годы – предмет сомнительный. Их или накинет, чуть обмишурившись, переписчик чужих палимпсестов (деловодители-крючкотворы есть и в самые классические времена, разве что называются «писец третьего разряда полисного градоправления»), приукрывшись казённым папирусом, он выхлебает лишний скифос вина, не разбавленного водой, и припишет с устатку пару столетий в официальных источниках, куда никто вовек не заглядывает. Или убавит какой-нибудь академик Фоменко, с научными концепциями которого можно полемизировать, только удваивая после каждого печатного выступления мастера исторических парадоксов назначенную ему дозу галоперидола (по крайней мере, будет видеть вместо средневековья, мнящегося везде,
хотя бы начатки феодализма).

В общем, цифры – вещь ненадёжная. Взрослость – это не обладание паспортом с биометрическими штампами и печатями, а трезвая самооценка. Что же до города, зрелость его наступает тогда, когда открываются городские музеи, созданные потребностью взглянуть на прошлое через плечо (ведь прошлое – не то, что ушло, а то, что вышагано, пройдено). И в этом смысле маленький город с историей (когда б разуметь под словом «история» череду эпохальных событий), куцей, словно мышиный хвостик, оказывается много значительнее поселения, чья история завязла в тысячелетиях, будто хвост обленившегося ходить динозавра. Вот тому пример.

В городе Сочи проходят крупные фестивали, сервируются «круглые столы» на много персон, устраиваются промышленные выставки. Оно и не мудрено.

Местность ласкова и благодатна, история поселения теряется в доантичных далях. Но почему город Сочи, растянувшийся вдоль побережья на 145 километров или вроде того, выглядит робким отроком, в отличие от созревшего и возмужавшего малого города Мышкина? Потому ли, что основан в 1838 году, тогда как село Мышкино, и получавшее, и опять терявшее статус города, впервые упомянуто письменными источниками ещё XV века. Или потому, что, словно подросток, лишь потребляет, ничего по себе не производя. И культурные ценности в том числе. Достаточно заглянуть в городской художественный музей, огромное здание, выстроенное по проекту И.Жолтовского, одно чуть ли не город, с таинственными задворками, службами и переходами, сплошным фасадом выставленное в светло-жёлтый от южного солнца и лёссовой пыли сквер.

Кажется, такое могучее здание может стать крепостью русского искусства, фортом, редутом, его цитаделью. Есть где разместиться экспонатам, где работать научному коллективу, экспонаты вдоль и поперёк описывающему, изучающему и хранящему.

Но вот закавыка, русскому классическому искусству как периода дореволюционного, так и рождённому после революции, отданы площадки парадной лестницы и три скудных помещения на втором этаже. И более ни вершка. Скромно для города, превосходящего по территории 28 государств, в том числе и Великое герцогство Люксембург, города, поднявшегося там, где бывали древние греки, где находились древнеримские колонии, куда стремились византийцы.

Будто и не существовало никакой истории, художества тож, а сразу началась текущая современность. И весьма показательны сведения о картинах, приведённые на музейном сайте, повторяющаяся через три строки на четвёртую фраза «приобр. в салоне-магазине № 1 г. Москвы». Эка буднично – не трофеем взято в бою, не вырыто при раскопках, даже не получено в дар, «приобретено» (с характерным сокращением, будто пытались скороговоркой произнести, о чём хотелось бы промолчать).

А где же упомянутые на сайте античные поделки из серебра, изукрашенные причудливыми фигурками? Оказывается, в запасниках. Может быть, фигурки диких зверей чересчур детализированы, чтобы оставлять посетителей с ними один на один? И редкостные экспонаты лежат в хранилищах, где если кого и погрызут и поцарапают, то смотрителя коллекции.

А собрание графики, листы В.Серова, М.Соколова, А.Фонвизина, А.Дейнеки? Это ведь не дикий «зверский стиль», это рисунки, гравюры, рядом с ними самый измождённый работник умственного труда предстанет силачом и геркулесом, вскормленным на овсянке. Но в запасники убрано и графическое собрание. Ибо в здании позднеимперских масштабов нет места ни для поделок античной эпохи, ни для работ русских и советских графиков.

То, что места нет, ни лишнего, ни какого, бросится в глаза и начинающему зрителю. Только работа К.Богаевского из-за своих чрезвычайных размеров – мастер желал изобразить южный берег Крыма в реальных пропорциях (так и указано «героический пейзаж») – удостоилась отдельной стены. А на стенах опричь притиснулись картины поменьше, детища других художников. Ни хуже, ни лучше, просто не вышли величиной. Вытянулись в два ряда. Могли бы висеть в два слоя. Что так, что сяк, картины, не подсвеченные дополнительным светом – освещение было естественным по происхождению и совершенно ненатуральным для музея – тонули в бликах. Как пояснили местные обитатели, ценные экспонаты боятся прямого света. Но, показалось, картины стесняются, что они, гастарбайтеры, присутствуют тут по стечению обстоятельств.

Это догадка. Однако жаль, что в музей я отправился, по обороту классическому, сам-друг. Вдвоём-втроём мы что-нибудь да придумали б. Скажем, встали друг другу на плечи, ища точку, откуда видно изображённое художником, а не отблески полуденного солнца, едва приглушённые толстыми шторами, чтобы, паче чаяния, едкие солнечные лучи не попали на полотно. Пейзажи могли бы значительно пожухнуть, буде изображены там некошеный луг или молодые лесопосадки, натюрморты пострадали бы из-за того, что какая-нибудь битая птица или рыба, место коим на леднике, а не на стене вернисажа, потеряли свои вкусовые качества, а белое удельное вино, предусмотрительно разлитое художником по бокалам, о ужас, нагрелось бы, хотя белое вино, в отличие от красного, принято подавать к натюрморту слегка охлаждённым.

 

Картина из экспозиции русского и советского искусства сочинского музея.

Мистер Хайд после посещения кабинета доктора Джекила неожиданно превратился в Пушкина.

Работа лауреата Сталинской премии третьей степени худ. Б.Щербакова

 

Впрочем, когда нет возможности рассмотреть картину воочию, или, так сказать, визуально, покупают цветной каталог, на досуге его и рассматривают. Но – как вы назвали? каталог? – переспросить, что это такое местные обитатели постеснялись, а потому торопливо заверили, никаких – как вы назвали? – каталогов нет и в помине. Да и зачем. Торговать? Искусством? Они честные люди, а не жалкие торгаши, мечтающие исключительно о чистой прибыли, для получения которой хороши любые средства.

Что поделаешь, оставалось надеяться на собственную память, зрительную сноровку, ибо фотографировать разрешалось только лишь телефоном, без вспышки, а при таком ракурсе и таком освещении дело это напрасное, тщетное и обидное.

И поди запомни, мыкаясь вправь и влевь, пытаясь найти тот угол, откуда зрение хоть что-нибудь да увидит – глуховатые бравурные краски И.Машкова, чья работа посвящена лагерю пионеров в Артеке, полутьму кулис П.Вильямса, где застыли, станцевав «Андалузский танец», М.Семёнова с партнёром, влажную зелень садового пейзажа Д.Налбандяна. На работе П.Радимова, писавшего ярмарочный сюжет, как ни пытался, я смог увидеть сгустки ярых красочных пятен: картина висела метрах в двух от пола, недосягаемо высоко для одинокого экскурсанта.

И только полотно Д.Бурлюка оказалось перед самым лицом. И это счастье. Мастер умел так работать кистью, что возникала осязаемая и чёткая фактура, которую интересно разглядывать, постигая движение мазков, их ритм и перепады рельефа.

Это случайность, чистое стечение обстоятельств. Слишком обжито позднеимперское тутошнее пространство местными обитателями. Здесь обустроились по-семейному, и посторонним в их круг не вписаться. Если взглянуть за окно, увидишь: на перешейке между пристройкой и основным корпусом – крыша нагрета отменным полуденным солнцем – проветриваются одеяло и две подушки. Пройдя по коридору, можно заглянуть в приоткрытую дверь кабинета. Вот сидит какой-то начальник, возможно, директор, за столом, меж двумя изображениями Спасителя. По давнему речению: одна голова хорошо, но две – идеал.

А возле главного входа в музей поблёскивает металлическая скульптура: мультипликационные волк и заяц. Тут, должно быть, местные обитатели от мала до велика проводят досуг, дышат свежим воздухом, потому что музейный воздух в крупных объёмах вреден. Судя по отсутствию надписи, указывающей, что композиция, сваренная из водопроводных труб, приобретена в московском художественном салоне, это работа здешних искусников. Могут же, когда захотят. Потому что делают для себя, а не для вечности. Ещё бы сменить табличку у двери, намалевав что-нибудь домашнее, милое, например, «сочи-воды». Так уместнее. Ведь ступеньки ведут прямо в сквер, где царят пронзительное черноморское солнце и пыль мелкого помола.

 

P.S.

Могут возразить, что не так всё мрачно. Противоположное крыло громадного здания сверху донизу занято экспозициями современных художников. Тут и живопись, тут и графика, тут и разные инсталляции. Только это не аргумент. Потому что никакого отношения к искусству, и современному, и классическому они не имеют. Это к местным обитателям пришли знакомые. Почему бы и не зайти в гости? Мы к вам, вы к нам.

 

Арк. ГОНДВАФЕЛЬ

 

г. ЧЕРНОГОЛОВКА

Московская обл.