Я ЗВАН В ЯЗЫК, НО НЕ В НАРОД

№ 2016 / 25, 15.07.2016

Прошло много лет, но ты хорошо помнишь, как всё это начиналось. Весенний солнечный день, ты оказался где-то в районе площади Александра Невского (вероятно, гулял по Староневскому проспекту) и в книжном магазине за 46 копеек купил сборник стихов Виктора Сосноры «Всадники».Голубую книжицу почти квадратного формата с предисловием некоего Дмитрия Лихачёва и с рисунками художника Михаила Кулакова. Имя поэта тебе ни о чём не говорило, равно как имена выдающегося исследователя древнерусской литературы (тогда ещё даже не академика и не лауреата) и недавнего выпускника постановочного факультета ЛГИТМиКа, спустя несколько лет эмигрировавшего в Италию и ставшего художником мирового уровня.

На покупку книги тебя подвигло помещённое в ней стихотворное переложение летописного сказания о неудачном походе Новгород-Северского удельного князя Игоря Святославовича на половцев, его пленении и побеге из плена. Небольшая поэма, написанная неизвестным автором в XI веке, давно стала памятником мировой литературы и каждое её переложение на современный лад волнует сердце и воображение любого любителя родной словесности, тем более того, кого назвали в честь легендарного князя. А в книге помимо переложения «Слова о полку Игореве» были ещё и стихотворные циклы, посвящённые былинным героям – поэту Бояну, его девушке Марине, боярину Ставру, киевским скоморохам, Соловью-Разбойнику, граду Китежу…

Ты стоял на тротуаре, пролистывал книгу и читал:

 

За Изюмским бугром

побурела трава,

был закат не багров,

а багрово-кровав,

жёлтый, глиняный грунт

от жары почернел.

Притащился к бугру

богатырь печенег.

Пал ничком у бугра

в колосящийся ров,

и урчала из ран

чёрно-бурая кровь.

 

Ты разглядывал рисунки и читал:

 

Я всадник. Я воин. Я в поле один.

Последний династии вольной орды.

Я всадник. Я воин. Я встречаю восход

с повёрнутым к солнцу весёлым виском.

Я всадник. Я воин на все времена.

На левом ремне моем фляга вина.

На левом плече моем дремлет сова,

и древнее стремя звенит.

Но я не военный потомок славян.

Я всадник весенней земли.

 

И, конечно, переложение «Слова о полку Игореве»:

 

Тогда Игорь поднял глаза на солнце,

тогда Игорь опустил глаза на войско,

тогда Игорь увидел:

солнце затмилось,

а войско было во тьме и мигало металлом.

Семьдесят ковуев в полотняных латах

ускакали без оружия,

а много тысяч воинов

поднимали к тёмному солнцу руки,

а руки были голые, как свечи,

потому что тяжёлые,

связанные из железа рукава

соскальзывали к плечам.

И собаки не лаяли.

Они сидели в позе лягушек

и закрывали глаза.

Это было первого мая,

через девять дней после выступления войска.

Все кони во тьме были тёмной масти,

они опускались на колени, а потом ложились на бок.

Это было в среду.

Это было в три часа дня.

И были большие звёзды около солнца и дальше.

 

Теперь-то ты понимаешь, что тогда произошло. В бывшем центре имперской России в глухие времена начала общественного застоя мальчик из глубокой провинции (город Прохладный, КБАССР), ставший студентом-математиком госуниверститета им. А.Жданова, встретился с голосом тысячелетней русской культуры и живым русским Словом. Это был подарок из разряда тех, что определяют дальнейшую судьбу человека. Как подзорная труба, преподнесённая отцом будущему капитану фрегата.

Впрочем, не только ты один был потрясён поэзией раннего Сосноры. Были потрясены и доживающие свой век старики, помнившие футуристов и дружившие с Маяковским, чьи интонации звучали в голосе молодого поэта. Автор «Пощёчины общественному вкусу» писал ему из-за океана: «Ты – настоящий Он. Жми! Я вырастил весь футуризм, я вырастил двух гениев на В., и вот вырос другой, без меня, но наш. Не третий, а другой, самый высокий на В.! Победа! Ты жми, и я жму – руку! Летучий пролетарий – Давид Бурлюк». Лиля Брик через свою сестру Эльзу Триоле, влиятельную французскую писательницу и супругу члена ЦК тамошней компартии, главного редактора газеты «Юманите» знаменитого поэта и прозаика Луи Арагона, делала Сосноре то, что сейчас называют
международным промоушеном.

Он выступал в Париже вместе с ведущими советскими поэтами, его имя гремело на Западе. Но в отличие от тех же ровесников Евтушенко, Вознесенского и Рождественского был менее известен у себя на родине. Почему? Сейчас тебе представляется, что причина замалчивания его в советской прессе была в том, что в отличие от них («Казанский университет», «Лонжюмо» и «Уберите Ленина с денег», «210 шагов» и проч.) он не писал стихов о Ленине, партии, ХХ съезде, социализме с человеческим лицом и без оного. И это тоже важный урок поэта своему и будущим поколениям российских сочинителей.

В снятом к 75-летию поэта фильме «Пришелец» писатель и профессор МГУ Владимир Новиков говорит: «Соснора был эстетический диссидент, и таким он остаётся». Это тоже один из возможных ответов на вопрос об относительной малоизвестности гениального поэта среди посетителей массовых библиотек.

Другой ответ даёт сам поэт в книге В.Овсянникова «Прогулки с Соснорой»: «Художник – это тот, кто видит не так, как все, и делает не так, как все. А это никаким образом не может нравиться тем, кто видит и действует, как все. Художническое видение их раздражает и возмущает, они выглядят в нём, по их мнению, уродами, монстрами, поэтому они стараются уничтожить художников, прежде всего, физически, а не получается – так, создав атмосферу, невозможную для деятельности».

В конце 60-х – начале 80-х Соснора пишет историческую прозу: XVIII–XIX века, императоры, поэты, заговорщики, авантюристы, интриги, загадки, тайны, версии etc. Повести публикуются в ленинградских литературных журналах, выходят отдельными изданиями, их обсуждают, цитируют, с ними спорят, даже штудируют в университетах (см., например, «Вестник Томского государственного университета» № 1 за 2012 г.). Они становятся фактом отечественной литературы, но не приносят новых лавров Сосноре. Они великолепны, но не конгениальны его поэзии.

В ХХ веке в России исторические новеллы писали многие большие и не очень большие поэты, начиная с Валерия Брюсова, Михаила Кузмина и Бориса Садовского вплоть до Сергея Наровчатова. Создав свою историческую серию, Соснора невольно попал в один ряд с ними. Что подвигло его на такой шаг? Желание стать первым в этом ряду? Надежда повторить в прозе успех «Всадников»? Психологический комплекс человека, не завершившего университетский курс – «Ужо, я вам…!»? Или он следовал уловленному верхним чутьём недоступному большинству народонаселения току времени? Ведь, примерно в эти же годы В.Чивилихин создаёт роман-эссе «Память», пишутся позднее ставшие популярными в народе книги В.Пикуля и Н.Эйдельмана, общество поворачивается к своей истории. Нам неведомы ответы на эти вопросы. Понятно лишь одно: человек полагающий о себе – «я себя не сравниваю ни с кем; несравним» или «я зван в язык, но не в народ», не может и не должен стоять в общем строю. Однако пусть в писателя бросают камни те, кто не совершал ошибок и не терпел неудач, кто с хлебом слёз своих не ел. А у нас за пазухой даже и камней-то нет, только краюха чёрного хлеба да оставленный родителями на чёрный день обол.

С 80-х Соснора начинает писать замечательную прозу – «День зверя» (1980 г.), «Башня» (1985 г.), «Дом дней» (1986 г.), «Книга пустот» (1991 г.), «Камни NEGEREP» (1996 г.). Однако публикация этих книг станет возможной только в 90-е, после падения антихудожественного режима. Это проза с нелинейным повествованием, построенная по законам соседней словесной епархии – поэзии, свободная в трактовке графики-био (его термин!), насыщенная скрытыми и явными литературными цитатами, аллюзиями, онирическими видениями и дневными фантазиями, собственной мифологией и топонимикой. Будучи изданы вместе с корпусом стихов Сосноры двумя огромными кирпичами в питерской «Амфоре» эти книги станут своеобразным «патентом на благородство» русской литературы в контексте современной мировой словесности.

Много интересного можно вычитать в книгах Виктора Александровича Сосноры. Например, о той же прозе: «Наброски важнее, чем книги, где главы – раскрашенные картины риторики. Не стоит доводить фразу до редакторского совершенства, она станет точной, но будет мёртвой. Пусть уж живёт в черновиках, не выходя от автора…».

И далее, через несколько абзацев:

«Тяжёлые песни говорятся в прозе. Книга – цветок, но ему нельзя доцвесть, это уж будет плод. Все книги Пушкина – цветы, а Жуковского – плоды. И Гёте – плоды. И Жуковский дружил с Гёте. Плод с плодом. А цветок с цветком не дружны. Закон красот – кто кого? Кто – кого! – закон любви. Любви – убви. Я не верю в труд, он напрасен. Где пот, там и видим потное – Саламбо, Воскресение, Бальзак. Не стоит писать о писателях, а не обойтись». (книга «Дом дней»).

Читать Чехова, что чай пить – никогда не наскучит, писал старый писатель Алексей Михайлович Ремизов. Читать Соснору, что пить дорогой коллекционный коньяк – меру знать надо. Это не красивая фраза, а простая константация места писателя в современной отечественной литературе, выраженная в доступной всем образной системе. Достаточно зайти на любой крупный интернет-портал, где выложены пользующие известностью, а некоторые даже популярностью литературные журналы, публикующие текущую поэзию и посмотреть, что вам предложат. Вы встретите полную карту вин советских чайных, закусочных, рюмочных, бутербродных и прочих аналогичных детищ общепита, или первых кооперативных кафе времён перестройки с их французским коньяком производства Польши, либо американизированных фаст-фудов с безалкогольным пивом и кока-колой. Хороший коньяк или настоящая рашен водка встречаются крайне редко.

А теперь откройте поэтический сборник Сосноры «Хутор потерянный» и прочтите что-нибудь эдакое:

 

…Вы – объясните обо мне.

Последнем Всаднике глагола.

Я зван в язык, но не в народ.

Я собственной не стал на горло.

Не обращал: обрящет род!

Не звал к звёздам… Я объясняю:

умрёт язык – народ умрёт.

Где соль славян? О опресняя

в мороз моря… Раб – не для бурь.

(Агония обоснованья!)

Но нём в номенклатуре букв

и невидаль ли в наводненье

автопортрет мой – Петербург?

Ремарка третья: над Вандеей

гитары гарпий, флейты фей.

У нас семь пятниц на неделе:

то белены, то юбилей.

Москва! как много… в говорильне

в бинтах кровавых – фонарей!..

Из стихотворения «Терцины (памяти Лили Брик)».

Или из сборника «Мартовские иды»:

 

Палиндром – и ни морд, ни лап:

я – дядя,

я ем, умея,

я пишу, шипя.

Я уж и лгу, угли жуя.

 

С любого места можно цитировать. И трудно остановиться (коньяк!). А если что-то с первого чтения непонятно, надо второе, третье, четвёртое чтение. А кому-то м.б. и пятое! Ничего в этом страшного нет. С первого раза понятны только газетные передовицы. Кстати, в последнем приведённом стихотворении каждая строка читается одинаково слева направо и справа налево – палиндром называется, и автор на это честно указывает.

В этом году Виктору Александровичу Сосноре исполнилось 80 лет. Так получилось, что в день его рождения – 28 апреля ты выступал в городской библиотеке южного города ставшего пристанищем для твоей семьи после долгих сибирских странствий по стройкам коммунизма, города, в котором закачивал среднюю школу. И на обычный на таких встречах с читателями вопрос, кто теперь первый в литературе, ты, не задумываясь, ответил: «Соснора!». Для тебя это неоспоримо уже почти полвека. В библиотеке собрались люди интеллигентные, книжные, серьёзные читатели, но по их лицам было понятно, что эту фамилию они слышат впервые. Тебе даже стало как-то неловко, что тебя вот худо-бедно знают, а выдающегося русского писателя нет. Впрочем, чему тут удивляться, если даже его юбилей ведущие российские масс-медиа умудрились не заметить. Правда, по каналу «Культура» вновь показали посвящённый писателю документальный фильм «Пришелец» режиссёра Владимира Напевного. Как пишет Википедия, этот Брокгауз поколения гаджетов, «Соснора – безусловный современный классик, оказавший влияние на многих авторов, но это сочетается с «непрочитанностью и неотрефлектированностью» его наследия».

«Мы ленивы и нелюбопытны», – писал Пушкин в «Путешествии в Арзрум», поминая убиенного в Персии Грибоедова. «Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон», – горько замечал Александр Сергеевич.

Ничего не изменилось за последние двести лет. Мы по-прежнему ленивы и нелюбопытны, и не научились ценить те духовные богатства, что покоятся на полках наших библиотек. А уж тем более, отдавать должное их творцам.

 

Игорь ТЕРЕХОВ

 

г. НАЛЬЧИК