Вадим БАРАНОВ. ОБЫКНОВЕННАЯ ДИАЛЕКТИКА

№ 1963 / 26, 22.03.2017

Заметки о новаторстве литературы последних лет

 

Если поставить рядом такие книги, как «Через кладбище» П. Нилина и «Тропы Алтая» С. Залыгина, то это, очевидно, может вызвать недоумение. Ведь мы привыкли сопоставлять произведения по принципу тематического сходства: тут про молодёжь и там про молодёжь, тут про деревню, и там про деревню… А здесь решительно всё разное: военная и мирная обстановка, разница в действии – полтора десятилетия, разные герои, разный жанр… И всё-таки.

О чём повествует роман С. Залыгина? В конечном счёте, о том, что тропы жизни должны вывести челвоека на широкую дорогу к людям. Образы Риты Полонской и Андрея Вершинина в этом смысле очень интересны. Преодоление индивидуализма, гипертрофированного самолюбования у одного через взаимное обогащение обоих – так можно охарактеризовать историю их взаимоотношений. Словом, смысл романа – в анализе тех духовных уз, которые связывают советских людей между собой и со всем многообразным миром. Человек и другие, человек и мир, включая и вечные проблемы, такие, например, как жизнь и смерть (физическая смерть Онежки и духовная – по крайней мере как учёного – Вершинина-старшего).

Но начало романа – не выглядит ли оно в этом плане странным и необычным? «А разве одиночество не обогащает человека?» – спрашивает нас автор этой умной книги.

– Как? Одиночество? Это ещё что? – вижу я одного из возмущённых оппонентов. – Разве характерно это для советского человека?

С. Залыгин началом романа полемизирует с теми догматическими представлениями, которые глубокие корни пустили в годы культа личности. Да, в некоторых случаях и одиночество может обогащать человека! Всё зависит от конкретных обстоятельств. Так ли эстетически полноценнее созерцание Левитана, если ты смотришь его со всей бригадой, а не один? Иной раз нужно именно одному осмыслить заново свои поступки, переработать ту эмоциональную «информацию», которую послал в твою душу мир.

Сближается ли хотя бы в какой-то мере С. Залыгин с зарубежными апологетами одиночества как естественного состояния человеческой души? Нисколько! Больше того, высказываясь «за» одиночество, он полемизирует с ними! Одиночество может быть проявлением животного индивидуализма, когда разрушается связь человека с миром. И оно может быть человеческим качеством, входящим как один лишь из множества оттенков в богатейшую гамму человеческих переживаний, оно может быть звеном в цепи, связывающей личность с миром.

Теперь вспомним начало повести П. Нилина «Через кладбище». Партизан отказывается идти на задание!.. А где патриотизм, где ненависть к врагу, стремление отдать жизнь во имя Родины? А всё это есть! Только в особой, непривычной для нас форме проявления. Любовь к Родине… Но Родина – это не просто географическое понятие; главное, что её составляет, – люди. Беречь Родину – означает беречь её людей. Жертвование человеческой жизнью есть лишь крайняя необходимость. Современная ступень развития общества обуславливает новые черты гуманизма в повести П. Нилина. Писатель не осуждает партизана, не желающего идти на задание с таким документом, из-за которого почти наверняка попадёшь в лапы к фашистам. Но когда оказывается, что других документов нет, а идти необходимо, Михась отправляется в путь. И на почве этих подчёркнуто драматических обстоятельств в полной мере раскрывается патриотизм, формы проявления которого многообразны.

Не только начала двух сопоставляемых книг имеют нечто общее. Их внутренняя общность обнаружится, если отказаться от привычного сравнения произведений только по мотивам тематической и стилевой похожести, а присмотреться к глубинным особенностям самого способа художественного анализа жизненных явлений, творческого метода писателя.

 

* * *

В нашей общественной жизни торжествует сегодня ленинский метод мышления, который подвергался упрощениям в годы культа личности. В.И. Ленин видел мир во всём его богатстве и многообразии. Выводя закономерность, вышелушивая из явления «зерно» сущности, Ленин всегда стремился к тому, чтобы сохранить те основные связующие нити, «переходы», «переливы», которые эту сущность соединяют с явлением. Как никто другой, умел он обнаруживать противоречивые диалектические взаимопереходности явлений и категорий, и это было непременной, существеннейшей стороной партийной целеустремлённости его научного анализа. Видеть всю картину, все полутона, оттенки, нюансы, заимопереходы – только на этой основе можно постичь её сокровенное существо. «Точка зрения жизни, практики должна быть первой и основной точкой зрения теории познания», – учил Ленин.

Искусство наших дней, испытывающее процесс обновления, всё более становится подлинным познанием жизни, современности, а познание несовместимо с догмами. О таких догмах хорошо сказал А. Толстой в одном из своих выступлений 30-х годов: «Социалистический реализм не появляется вдруг во всей красе в редакции «Литературной газеты». Социалистический реализм – это метод, путь – трудный, требующий глубочайшего освоения культуры и жизни. Преподносить заранее формы и рецепты о том, что должна и не должна чувствовать комсомолка, или о том, что является мерой занимательности или мерой количества любовной соли между мужчиной и женщиной и прочее и прочее, – значит опять, с упорством, заслуживающим лучшего применения, тащить из мусорной ямы схоластическую сутану скопца на горячие плечи жизни».

Литература теперь научилась зорче присматриваться к побегам нового в сфере морали, человеческих взаимоотношений, она шире, полнее охватывает явления во всей их сложности, различая подлинную сущность за внешней «кажимостью», не упуская из виду такие стороны и грани, на которых ранее не задерживался взор художника. Литература стала улавливать в явлениях не только то, что составляет в той или иной мере устоявшуюся, неподвижную данность, но и контакты, раскрывающие поэзию отношений, взаимосвязей в окружающем нас мире.

Изменения в способе художественного изучения жизненных явлений, свидетельствующие об обогащении метода социалистического реализма, обусловлены теми главными социальными процессами, которые происходят в самой действительности.

В критике уже отмечалось, что в период построения коммунистического общества возникает всё больше условий для расцвета индивидуальности каждого рядового человека в условиях самых повседневных. Такого положения не могло быть достигнуто ни в один из предшествующих периодов существования нашего общества.

Но всегда ли мы, рассуждая о расцвете индивидуальных дарований каждой личности, понимаем этот вопрос с необходимой глубиной? Представляем ли мы должным образом все духовные возможности человека, чтобы определить, какие именно из них следует развивать, каким образом и в каком направлении? Гарантированы ли мы полностью от того, что иной человек проживёт всю жизнь, так и не обнаружив в себе какого-то таланта, «эмбрион» которого отпустила ему природа?

 

* * *

Крылов, герой романа Д. Гранина «Иду на грозу», очень интересно говорит на этот счёт: «Я давно думаю, что самое важное сейчас – это помочь людям находить их призвание. Вот наша Зоечка, официантка в столовой. Что, она родилась для того, чтобы быть официанткой? Рассмотрим формулу – «от каждого по способностям»… По способностям! А сколько людей не знает своих способностей! Тут, брат, мало того, что вот вам, пожалуйста, учитесь, выбирайте, – все права и возможности. Нужно помочь каждому определить его максимум…»

Здесь звучит горячий протест против господства слепой случайности, призыв к тому, чтобы каждая человеческая жизнь строилась по законам выбора оптимального варианта. Наверное, главной чертой, характеризующей высший гуманизм коммунистического общества, будет создание каждому максимума условий для того, чтобы он мог определить свой человеческий максимум, без которого немыслима полная мера счастья.

Замечательнейшая, ещё невиданная до сих пор в истории человеческой цивилизации задача, и мы стоим у истоков её решения.

Но это ещё не всё. Не следует путать и тем более отождествлять развитие лучших свойств личности с её всесторонним развитием. Приблизится ли общество к искомому идеалу, если все его усилия будут отданы только на то, чтобы в каждом развивать лучшее, отпущенное ему природой? Не приобретёт ли личность ту «флюсообразность специалиста», о которой писал Козьма Прутков? Как раз для того, чтобы избежать такой крайности, общество и должно обеспечивать формирование других сторон и особенностей данного человека, и это будет своеобразным интеллектуальным «противовесом», обеспечивающим гармоничность личности.

Отражая духовное богатство жизни нашего общества, литература порой выводит таких героев, чьи поступки кажутся сначала непонятными и непривычными. Вспомним эпизод из романа «Иду на грозу», чтобы, подобно физикам, произвести его «микроанализ» и для контраста сравнить, как бы в подобных обстоятельствах вели себя другие герои других книг.

Крылов вступает в конфликт с Голицыным, узнав, что тот закрыл дорогу новаторским поискам Тулина. Крылов лишается не только возможности стать заведующим лабораторией, но и работы. Уволенный с работы, Крылов скрывает это, чтобы не омрачить Тулину торжество, возникшее в связи с успешным преодолением ряда трудностей. В сцене встречи друзей в ресторане перед нами два веселья: «торжество победителя», удачника и – вынужденное, «созданное» из соображений товарищеской солидарности веселье пострадавшего. И надо же – как раз в этот момент ничего не подозревающий Тулин поздравляет приятеля с новой должностью!

А затем Тулин узнаёт, что Крылов ушёл от Голицына, узнаёт и то, почему он это сделал. Как бы выглядело поведение Тулина по привычным законам? Растроганный, он скзал бы примерно так: «Сергей, я всегда знал, что ты настоящий друг. Спасибо!» А находящийся на верху нравственного блаженства Крылов ответил бы, скромно потупив очи долу: «Не надо… Ведь каждый порядочный человек поступил бы на моём месте точно так же».

У Гранина всё обстоит «не так». Рассвирепевший Тулин набрасывается на Сергея и наносит один словесный удар за другим: ведь он лишился союзника, который, находясь в «чужом» стане, мог бы «страховать» его, мог бы, с точки зрения Тулина, помогать делу. Перед нами такая форма дружбы, которая подразумевает право на предельную откровенность, исключающую всякие недомолвки. К Тулину вполне относится авторская характеристика взаимоотношений среди самых молодых физиков: «Несмотря на дружбу, они относились друг к другу безжалостно, презирая сантименты, нежности и прочие пережитки далёкого детства». Схвачено очень метко. Только, может быть, следовало сказать не «несмотря на дружбу», а «благодаря ей».

Роман Д. Гранина представляет большой общественный интерес потому, что смело рисует новое, порой противоречивое в отношениях между людьми. Причём любопытно, что Д. Гранин ломает каноны даже там, где, казалось бы, возрождает их. В романтичной обстановке на палубе парохода, в интимный момент Ада и Сергей Крылов вдруг начинают разговор на производственные и научные темы. Что это, возрождение штампов, являвшихся одно время обязательной принадлежностью так называемого «производственного романа» и подвергнутых критике настолько, что сама эта критика превратилась в штамп? Или это пародия на такие романы? Ни то, ни другое. Просто правда. Эти люди, действительно по-человечески (а не в силу должностных обязанностей) преданные науки, могли заговорить «о производстве» даже в такой момент.

Сказанное о романе Д. Гранина меньше всего означает, что писатель просто заставляет своих героев поступать «наоборот». Всё обстоит неизмеримо сложней. Чем объяснить твёрдость моральных принципов Сергея Крылова? Может показаться, что автор не даёт ответа на поставленный вопрос. Ведь он подчёркивает выключенность Крылова из повседневных дел и забот. И всё-таки подобное заключение будет чересчур поспешным. Крылова отличает фантастическая влюблённость в изобретательство, в научное творчество. Он «корыстно» заинтересован в работе, потому что она для него и потребность, и удовольствие. Он не может к науке относиться иначе, как максимально честно, добросовестно. Парадоксально, но факт: отвлечённая, заставляющая, казалось бы, совсем уйти из сферы моральных вопросов любовь к «чистой науке» задаёт моральную программу поведения героя.

К сожалению, Д. Гранин не использовал созданных им самим сюжетных возможностей (смерть Дана, гибель Ричарда), чтобы показать в Крылове формирование всё большей гражданской грамотности.

Глубина проникновения художника в только ещё происходящие в обществе нравственные изменения, способность его переплавить свои наблюдения в целостные характеры, обладающие своей законченной внутренней логикой, – это сейчас особенно важно.

С подлинного новаторства в изображении характеров, человеческих взаимоотношений начинается новаторство художественной структуры произведения.

Яркое свидетельство тому – великолепная повесть Ч. Айтматова «Джамиля». О ней много писали, видя в ней поэтизацию любви как светлого, возвышенного чувства. Но, думается, основная причина прелести этой вещи, главный поэтический пафос заключается всё же в истории становления героя-рассказчика, который начинает понимать, что мир куда прекраснее, когда люди по-настоящему любят друг друга. Постепенно символом земной красоты для него становится любовь Джамили и Данияра, и герой влюбляется в их любовь как в самое прекрасное на свете. И именно это необыкновенное чувство пробуждает в нём талант: из заурядного оформителя стенгазеты он делается художником. Художника рождает к жизни великая любовь к людям – такова вторая, «скрытая» тема повести Ч. Айтматова.

Но этот второй план обусловливает и дополнительные особенности художественной структуры повести. Композиционно она начинается с описания рисунка, сделанного рассказчиком и изображающего дорогу, по которой уходят мужчина и женщина. Точно так же повесть завершается. Вся она как бы один взгляд, брошенный на рисунок, но развёрнутый в целое повествование. Отнюдь не новый приём «кольца» приобретает особую оправданность в рассказе именно о живописце. Сама повесть становится как бы акварельным рисунком, выполненным с юношеской чистотой и взволнованностью и заключённым в раму, придающую ему окончательную завершённость и полноту. Приём становится художественной неизбежностью. Именно поэтому он и не кричит о себе, и не торопится, чтобы его поскорее оценили.

Исторически обусловленная новизна характеров и человеческих взаимоотношений – вот то главное, что лежит в основе новаторства содержания и формы лучших произведений современной литературы. Те книги имеют подлинную эстетическую ценность, в которых жизнь нашего общества отражается во всём её диалектическом многообразии.

Вадим БАРАНОВ

г. УФА