Александр Блок. Реквием по Российской Империи

Рубрика в газете: Страна поэтов, № 2025 / 7, 21.02.2025, автор: Дмитрий ОРЛОВ

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят Царствие Твоё!

 

 

I. «Незнакомки» в жизни и творчестве Блока

 

1

 

Блок единственный в своём роде поэт, у которого очень трудно определить онтологическую область его пребывания. О Блоке пишут, как о поэте высокой духовности. Но о нём же пишут и как о поэте, воспевавшем демонизм. И то, и другое мнение, вроде бы, подкреплено убедительной аргументацией. Можно принять такую двойственность поэтического мира Блока как данность, и смотреть на его поэтическое наследие как на россыпь независимых произведений, из которых каждый выбирает созвучные себе стихи и живёт с ними. То есть, можно не рассматривать мировоззренческую основу его поэтического мира, а просто согласиться с мнением, что у каждого читателя «свой Блок». Можно, но в таком решении сквозит некое пренебрежительное равнодушие к поэзии как таковой. Думаю, что поэзия не заслуживает такого пренебрежения, ибо она – не игрушка, а форма жизни, высшая форма жизни. И ещё одно – любовь к Блоку, вера в его высокое призвание не позволяют равнодушно пройти мимо этого странного и трагического раздвоения его поэзии.

 

 

Первое, что приходит в голову для объяснения двойственности поэзии Блока, это мысль о том, что через Блока высказалась трагически раздвоенная Эпоха, высказалась выпукло и ярко, быть может, как ни через кого другого. Однако Эпоха высказалась и через Флоренского, но о его мировоззрении, о его внутренней личности можно говорить вполне определённо. Эпоха высказалась и через Георгия Иванова, но творчество Георгия Иванова имеет вполне определённое внутреннее строение, и поэт Георгий Иванов стоит на вполне определённой «геологической платформе». Так в чём же причина? Обратимся к первоисточнику.

Вот одно из ранних стихотворений. Блоку двадцать лет.

 

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо –

Всё в облике одном предчувствую Тебя,

 

Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,

И, молча, жду, – тоскуя и любя.

 

Весь горизонт в огне, и близко появленье,

Но страшно мне: изменишь облик Ты,

 

И дерзкое возбудишь подозренье,

Сменив в конце привычные черты…

 

Стихотворение пугающее. Словно мы смотрим в глаза Блоку. Глаза это – и орган, с помощью которого человек видит окружающее, но, одновременно, глаза, если в них пристально заглянуть, открывают нам внутренний мир самого человека. Стихотворение не только говорит о том, что видит поэт, но оно открывает нам нечто о самом Блоке. И открывающееся – пугает. Зыбкая двойственность внутреннего мира и готовность принять противоположного двойника вместо чаемого идеала. Странная духовная беспечность, особенно для молодого поэта. Мы видим изначальную внутреннюю личность Блока – чистую, музыкальную, прозрачную, через которую пройдёт тектонический разлом Эпохи, видим личность, которая готова треснуть и разломиться вместе с эпохой.

 

2

 

Давайте повнимательней всмотримся в этот двоящийся поэтический мир зрелого Блока. Вот, стихотворение «Россия».

 

Опять, как в годы золотые,

Три стёртых треплются шлеи,

И вязнут спицы расписные

В расхлябанные колеи.

 

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые, –

Как слёзы первые любви!

 

Тебя жалеть я не умею,

И крест свой бережно несу…

 

Начало стихотворения – на уровне высших поэтических образцов великой русской литературы. Троеточие после «И крест свой бережно несу…» – это троеточие самого стихотворения. Это мастерская пауза для введения центрального образа самого стихотворения. И вот, он, главный образ:

 

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

 

Пускай заманит и обманет, –

Не пропадёшь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты.

 

Просто охватывает оторопь – что это? Почему шаловливо-блудливый образ деревенской девахи вдруг – да ещё с таким первоклассным поэтическим мастерством! – поставлен на центральное место в стихотворении с названием «Россия»? Ещё более удивляет поэтическая воля самого поэта. Обратите внимание на глаголы, которыми поэт управляет этим женским образом: «Отдай разбойную красу…», «Пускай заманит и обманет…» Эти глаголы – полуразрешения-полуповеления. Удивительно! В этом образе нет превращения светлого женского образа в своего инфернального двойника, но есть совершенно очевидная подмена высшего образа образом какой-то бездумной деревенской бабёнки.

Подобных оглушительных снижающих подмен можно привести довольно много. Ограничимся ещё одним. Подобный женский образ мы встречаем в стихотворении с сокровенным для каждого русского названием «Русь». Вход в пространство стихотворения, опять-таки, сотворён на лермонтовском уровне.

 

Ты и во сне необычайна.

Твоей одежды не коснусь.

Дремлю, – и за дремотой тайна,

И в тайне – ты почиешь, Русь.

 

Просто потрясающе! Тройной сон! Подобное художественное мастерство мы видим, например, в стихотворении Лермонтова «В полдневный жар в долине Дагестана…», или – в многослойном сне гоголевского «Портрета». Но что же мы видим внутри этой «тайны» блоковского стихотворения? Никаких, сокровенных образов, которые, казалось, предвещал сказочный вход в стихотворение, там не оказывается. Есть, например, странное признание поэта:

 

И сам не понял, не измерил,

Кому я песни посвятил,

В какого Бога страстно верил,

Какую девушку любил.

 

И есть женский образ, похожий на образ из стихотворения «Россия», правда он не занимает центрального места, а идёт в череде перечислений.

 

Где буйно заметает вьюга

До крыши – утлое жильё,

Где девушка на злого друга

Под снегом точит лезвиё.

 

Та же деревенская девушка, своевольная, да ещё и с криминальными наклонностями. Что же это за женские образы? Каков их источник? Дело в том, что во времена Блока было модно применять термин «символ». Многие поэты называли себя «символистами». К «символистам» относили и Блока. Однако, звучный термин symbol поэты «серебряного века» в подавляющем большинстве использовали произвольно, не понимая его смысла. Редким исключением среди них был именно Блок, считавший использование метафоры – «дорогой к духовному одичанию». Настоящая теория символа была создана Флоренским немного позже, а настоящая символическая поэзия Юрия Кузнецова появилась ещё позже, через сорок лет после смерти Блока. Тем не менее, именно Блока как раз можно назвать поэтом, предчувствовавшим рождение символического языка поэзии. Символический же образ предполагает наличие очень определённого земного проявления. Поэтому можно предположить, что эти странные образы своеобразных деревенских девушек из стихов Блока имеют какое-то очень конкретное земное происхождение.

 

3

 

У Блока есть целый раздел творческого наследия, который можно назвать «Незнакомка». Образы в нём перекликаются и живут в унисон определённому умонастроению поэта. Давайте, внимательно посмотрим на пьесу «Незнакомка» и особенно – на центральный женский образ в ней.

Пьеса очень короткая, но за счёт глубины, многоплановости и многозначности сюжета и его образов Блоку удаётся вполне высказать то, что обычный драматург высказывает в полновесной театральной пьесе.

Рукопись пьесы была озаглавлена «Три видения». В таком названии мы слышим отзвук поэмы Владимира Соловьёва «Три свидания» – одного из самых значительных произведений о Мировой Женственности. О ней же – о Мировой Женственности – и драма Блока. Пьеса написана мастерски. Образная мысль выражена точно.

Действие пьесы начинается на окраине Петербурга вечером «в кабаках, в переулках, в извивах». Пьяненькая пошлость царит в земной жизни. Но сквозь, казалось бы, непроницаемый покров пошлости, вдруг, пробивается светлый лучик – какой-то незначительный, может быть, даже пропащий, человечек говорит о своей мечте. Потом ещё кто-то говорит о своей любимой женщине. Все высказывания касаются Женственности. Появляется и нарастает ожидание какого-то явления, и явления, связанного именно с Женственностью. И вот, пьяный поэт, которого выволокли из «кабака», вдруг видит, что с неба исчезла его любимая звезда, на которую он молился. Тут появляется звездочёт и сообщает, что с неба упала звезда. Общими усилиями они выясняют, что с неба упала звезда – «пала звезда Мария»! – и в этот же момент на мосту появляется из ниоткуда молодая женщина. Написана пьеса мастерски, очень по-блоковски: пьеса имеет музыкальную логику, а не пластически-последовательную, что позволило автору миновать описание нудной череды событий, и сразу дать объёмную картину. Появление женщины-звезды на мосту, рядом с поэтом и звездочётом – это кульминация пьесы. Всё великолепно, всё ясно! Читателю остаётся только насладиться мастерством Блока в лучезарном финале, где спустившаяся с неба Женственность становится «звёздной подругой смертного человека» – поэта (или звездочёта). Превратившись в земную женщину, она становится его женой, исцеляет израненное «железным бездушным веком» сердце поэта и наполняет их скромный дом земным теплом и тихим небесным светом. Творчество поэта венчает их земной и духовный союз. Это совершенно очевидный финал, который предопределён всем ходом пьесы.

Но в пьесе совершенно другой поворот событий! Тот болезненный диссонанс, который испытывает читатель трудно передать. Пока душа читателя продолжает лететь к тихому и светлому финалу, глаза читателя заставляют его идти совсем другой дорогой. «Павшая звезда» оказывается абсолютно равнодушной к поэту (заодно и к звездочёту). Она вдруг сообщает первому попавшемуся встречному, пожелавшему познакомиться с новой молодой женщиной, что у неё «в крови вдруг забурлила страсть» и «бывшая звезда» … уходит с обрадовавшимся господином. Дикость такого неестественного финала заставила Блока дописать ещё несколько абсолютно ненужных и неестественных событий, после чего женщина снова превращается в звезду и улетает на небо. Но такой поворот событий совершенно не исправляет, а усугубляет нелепость – зачем теперь смотреть на небо? Чтобы отыскать там бестолковую блудливую бабёнку?

Теперь ещё раз повторим вопрос: откуда подобные женские образы у Блока? Пьеса «Незнакомка», как впрочем и весь цикл «Незнакомка», не оставляет никаких сомнений – это деревенские проститутки, приехавшие в Петербург. «Бывшая звезда» уходит с первым попавшимся господином, потому что он ей заплатил. Ни поэзия, ни астрономия не имеют в её глазах никакого веса.

 

4

 

Лично для меня тема «незнакомок» в поэзии и жизни Блока очень трудна и тяжела, и я взялся за перо только через многих лет размышлений. Блока я читал всего, и не один раз. Любимые стихотворения время от времени перечитывал. «Незнакомок» предал личному забвению, как мировоззренческий просчёт поэта. Так, пожалуй, и оставил бы, если бы не начал лет пятнадцать назад пристально всматриваться в русский излом начала двадцатого века, особенно в Первую мировую войну. Чтение мемуаров, художественной прозы, публицистики, исторических изысканий и документов вели всё к более и более ясному пониманию эпохи. На этом тернистом пути познания я встречал много имён, известных и неизвестных. Некоторые имена вели меня, и я опирался на них постоянно, какие-то имена выходили из тени, давали неожиданную подсказку и исчезали. И совершенно особую роль в моём понимании России и её судьбы начали играть некоторые стихотворения Блока. Музыка эпохи во всей её глубине и полифонии звучала именно в этих его стихах. Чем более ясно открывалась мне эпоха, тем весомее, тем значительнее представлялись эти гениальные стихи. И всё более и более неуместными стали казаться другие стихи поэта со всякими «незнакомками», «музами» и прочими «павшими звёздами», подобно пиявкам висевшими на дорогом и светлом имени Блока. Именно – пиявки – сами по себе примитивно устроенные, но разбухшие от высосанного из поэта таланта.

Хотелось бы одним взмахом отточенной булатной стали отсечь сразу всех пиявок раз и навсегда. Но всё не так просто. Во-первых, провести «инвентаризацию» всех произведений Блока не получится – стихотворения не материальные объекты – инвентаризации не подлежат. Кроме того, некоторые стихи имеют «смешанную природу» – свет и тьма в них перемешана, а стихотворение напополам саблей не разрубишь. После долгих размышлений я решил просто попытаться до конца выявить природу этих своеобразных женских образов и причину, почему они вдруг заняли такое значительное место в некоторых произведениях поэта, и на этом остановиться.

Итак, нам придётся заглянуть в частную жизнь Блока, быть может в большей степени, чем это делается обычно в литературоведении. Впрочем, это предопределил сам поэт, введя образы женщин определённого сорта в свои стихи.

Вот, выдержка из воспоминаний поэта Георгия Иванова «Петербургские зимы», глава XVII:

 

«Эти четверо – Зоргенфрей, Иванов, Пяст и Чулков – неизменные собутыльники Блока, когда, время от времени, его тянет на кабацкий разгул. Именно – кабацкий. Холёный, барственный, чистоплотный Блок любит только самые грязные, проплёванные и прокуренные «злачные места»: «Слон» на Разъезжей, «Яр» на Большом проспекте. После «Слона» или «Яра» – к цыганам…

…Чад, несвежие скатерти, бутылки, закуски. «Машина» хрипло выводит – «Пожалей ты меня, дорогая» или «На сопках Манчжурии». Кругом пьяницы. Навеселе и спутники Блока.

«Бог», – неожиданно выпаливает Иванов и замолкает, скалясь и поводя рыжими зрачками. Зоргенфрей тягуче толкует о Бейлисе. Пяст, засыпая, что-то бормочет о Лопе де Вега…

Блок такой же, как всегда, как на утренней прогулке, как в своём светлом кабинете. Спокойный, красивый, задумчивый. Он тоже много выпил, но на нём это не заметно.

Проститутка подходит к нему. «О чём задумались, интересный мужчина? Угостите портером». Она садится на колени Блоку. Он не гонит её. Он наливает ей вина, гладит её нежно, как ребёнка по голове, о чём-то говорит ей. О чём? Да о том же, что всегда. О страшном мире, о бессмысленности жизни. О том, что любви нет. О том, что на всём, даже на этих окурках, затоптанных на кабацком полу, как луч, отражена любовь…»

 

Ничего особенного в этой сцене, типичной для «серебряного века» русской культуры, нет. Мода на «свободные отношения» между мужчинами и женщинами пришла в Россию из Франции, как довесок к увлечению тогдашней французской литературой. Желающие могут по этому поводу морализировать с точки зрения общественных нравов или с точки зрения религии – пожалуйста, но нам моральная оценка этой моды никоим образом не поможет. Была такая мода, которая не только разрешала, а почти вменяла каждому «современному художнику» иметь любовниц, а женщине – любовников. Проститутки? Тоже надо, и – побольше… С модой всегда было спорить бесполезно. И в этом отношении Блок совершенно не был каким-то исключением. Исключительным, совершенно необычным были те душевные отношения, в которые он вступал с проститутками. Вот, запись поэта в дневнике:

 

«Она – глупая немка. Глупо смеётся и говорит. Но когда говорю о Гёте и «Faust»е, – думает и влюбляется… Когда я говорил ей о страсти и смерти, она сначала громко хохотала, а потом глубоко задумалась. Женским умом и чувством, в сущности, она уже поверила всему… Моя система – превращения плоских профессионалок на три часа в женщин страстных и нежных – опять торжествует.

Всё это так таинственно. Её совсем простая душа… становится арфой, из которой можно извлекать звуки. Сегодня она разнежилась так, что взяла на разбитом рояле несколько очень глубоких нот».

 

Поэт вступал в душевный контакт с «плоскими профессионалками» и вливал в них часть своей души – души высокоорганизованной и музыкальной. Конечно, любая или почти любая женщина, имея даже личность примитивную, на несколько часов превращалась в королеву. Однако по закону сообщающихся сосудов происходило взаимоперетекание душ. Но и такой эксперимент с обменом душевной энергией – был только личным делом частного лица до тех пор, пока поэт не ввёл этих «плоских профессионалок» в свои стихи. Это именно они «отдаются какому хочешь чародею, потом, всхлипнув, идут дальше», это они под сугробом «на злого друга точат лезвиё», это «плоская профессионалка», сколько ей ни внушай, что она королева, она всё равно пройдёт мимо поэта и звездочёта и уйдёт с господином, который ей заплатит. Поэт силой своего мощного таланта подбрасывал этих тяжеловесных бегемотиков в воздух, но они летать не умели и постоянно плюхались на землю. Тогда он называл их «павшими звёздами», но они всё равно не летали, а шли по земле, шли зарабатывать.

Налицо мировоззренческая ошибка поэта. Женственность – это космическое явление, и она имеет верх и имеет низ. Но женская энергия не похожа на электрическую энергию современной технической цивилизации. Электрическая энергия может быть преобразована в любую другую – в свет, в тепло, в движение и так далее. Но низшая женская энергия никогда и ни при каких обстоятельствах не переходит в высшую. Женщина, которая вдохновила мужчину вскопать огород в десять соток под картошку, никогда не вдохновит его на написание «сороковой симфонии» Моцарта. Женская энергия – это живая энергия, и её качество зависит от личности женщины. Если высшая точка полёта души женщины – это брякнуть пару раз по клавишам расстроенного пианино в публичном доме, то она никогда не поможет создать поэту женский образ, который будет жить в веках. Это совершенно очевидная мировоззренческая ошибка Блока.

Однажды Юрий Кузнецов на своём поэтическом семинаре предостерёг одного поэта: «Вам надо быть строгим со своей душой». Блок не был строг со своей душой. Наверное, именно это всегда мешало причислить Блока к числу великих русских литераторов. Нигде не написанное, но всегда подразумеваемое свойство великого русского художника – в широком смысле этого слова – это различение добра и зла, низкого и высокого. Блок по некой духовной беспечности не стал обременять себя душевной дисциплиной. Отсюда некая духовная замутнённость некоторых его произведений.

 

5

 

Из-за того, что мы уделили очень много внимания «незнакомкам», может создастся иллюзия их большой значимости в поэтической вселенной Блока. Чтобы увидеть их реальное место, давайте вспомним женский образ из третьего стихотворения цикла «На поле Куликовом».

 

…

И, чертя круги, ночные птицы,

Реяли вдали.

А над Русью тихие зарницы

Князя стерегли.

 

Орлий клёкот над татарским станом

Угрожал бедой.

А Непрядва убралась туманом,

Что княжна фатой.

 

И с туманом, над Непрядвой спящей,

Прямо на меня

Ты сошла в одежде, свет струящей,

Не спугнув коня.

 

Серебром волны блеснула другу

На стальном мече,

Освежила пыльную кольчугу

На моём плече.

 

И когда, на утро, тучей чёрной

Двинулась орда,

Был в щите твой Лик Нерукотворный

Светел навсегда.

 

Этот таинственный и светлый образ души Руси возносит нас на такую высоту, с которой «незнакомки», копошащиеся где-то на поверхности земли, просто не видны из-за ничтожности своего размера. Поэзия Блока – это огромный трёхмачтовый парусник, летящий по синему морю на всех своих белоснежных парусах, а «незнакомки» – это наросшие на дне ракушки и водоросли, немного тормозящие движение корабля. Именно таково их место в поэзии Блока, несмотря на довольно-таки большое их количество.

Ещё одно наблюдение о женских образах Блока. Формально некоторые из них можно отнести к «демоническим», «инфернальным» образам. Я имею в виду образ стихотворения «Муза» и другие подобные ему, которых достаточно в сборнике «Снежная маска», как, впрочем, и в других, последующих. Однако, на мой взгляд, говорить о Блоке, как о «певце демонической женственности» неверно и несправедливо. Представляется, что при их создании Блок затратил больше художественного мастерства, чем душевной энергии. Причём, это художественное мастерство – «театрального типа». В отличие от образов «незнакомок», на создание которых Блок затратил изрядное количество энергии и чувств, его «демонические» женские образы похожи на искусные, но плоские театральные декорации: «Страшный чёрт ухватил карапузика, и стекает клюквенный сок». В рамках данной статьи не вижу ни возможности, ни необходимости делать литературный разбор «демонизма» Блока. Впрочем, и за рамками статьи, эта тема представляется мне бесперспективной.

На этом, пожалуй, мы остановим наши исследования причин появления у Блока некоторых неожиданных женских образов. Осталось сделать несколько замечаний. Каждый человек – каждый! – полон разных мировоззренческий ошибок, недоразумений и особенностей. Но жизнь обычных людей проходит в тени и об их мировоззрении знают только родственники и коллеги по работе. После смерти обычного человека о нём в лучшем случае помнят только родственники, а чаще всего – никто. Совсем другое дело – поэт, да ещё такого масштаба, как Блок! Он весь на виду! Каждый художественный образ, созданный им, многократно усилен талантом, каждое его слово слышно всем и слышно уже более ста лет. Поэтому видны и слышны все его слабости и недостатки его голоса. Кроме того, на поэтов, и шире – на людей искусства – сильнейшее воздействие оказывает историческая эпоха. Благоприятные времена для поэта это – попутный ветер в парус. Тяжёлые времена, наоборот, гнетут поэта сильнее, чем обычных людей.

 

6

 

Чтобы не рассуждать об исторической эпохе какими-либо отвлечёнными понятиями, давайте посмотрим на талантливого поэта Андрея Белого, чья судьба протекала рядом с судьбой Блока.

Существует несколько высказываний об Андрее Белом (псевдоним Бориса Бугаева), как о гении. Точнее, как о человеке с гениальными способностями. Он чувствовал, как гений, он видел окружающий мир, как гений, но… по его произведениям мы этого не видим. В чём дело? Дело в том, что каждый значительный поэт создаёт свой поэтический язык, а создание своего поэтического языка требует кропотливой нудной работы, требует финансовой независимости, требует времени. Чем более необычное мировоззрение имеет поэт, тем больше времени требуется на создание собственного языка, это мировоззрение воплощающего. По-настоящему новый художник во время своей жизни стоит как бы в стороне от центрального культурного течения. Популярность гения при жизни – это байка для школьного учебника литературы. Чаще гений становится известным после своей физической смерти. И один Бог знает, сколько гениев вообще не состоялось, идя своим особым путём. Поэзия – дело рискованное. Но Белый не хотел рисковать. Он не хотел сидеть в уединении и тишине, создавая свой особый поэтический язык. Свои чувства и мысли он хотел выразить сразу – здесь и сейчас. Для этого он хватал на лету чужие поэтические формы, первые попавшиеся под руку. Это беспрерывное заимствование чужих форм доходило до смешного и до нехорошего. Однажды Белый решил для вдохновения найти себе «Прекрасную даму», но так как ему надо было всё делать «быстрей-быстрей», он не стал себя обременять длительными поисками и быстренько убедил себя, что влюблён в… Любовь Дмитриевну Менделееву, жену Блока. Никакого «разврата, порока и драмы» не получилось, получились мутные человеческие отношения и мутные пятна в творчестве обоих поэтов. Например, у Белого появился невнятный кусок в романе «Петербург», а у Блока во многом именно из-за этой мутной истории появился цикл «Незнакомка».

Впрочем, мы отвлеклись. Спросим себя: чем вызвана эта чрезвычайная спешка в творчестве Андрея Белого? Может быть, отчасти честолюбием и нетерпеливостью его человеческой натуры? Может быть. Но в основном – предчувствием надвигающейся катастрофы. Это предчувствие разлито по всей поэзии «серебряного века». Чрезвычайно спешили жить, спешили писать. Понимая это, можно только удивляться, что поэзия Блока состоялась в этом напряжённом, а после семнадцатого года – в страшном историческом времени.

 

 

II. Реквием по Российской Империи

 

1

 

Очень длинное, но необходимое предисловие закончено. Теперь давайте взглянем на другую – настоящую! – поэзию Блока. Подлинная поэтическая личность Блока – благородная и исполненная высокой музыкой. Кроме того, у Блока был слух пророка.

Мы посмотрим только на три стихотворения Блока о судьбе России. Эти три стихотворения составляют, на мой взгляд, своеобразный триптих, своего рода «Реквием» по Российской Империи.

 

– Всё ли спокойно в народе?

– Нет. Император убит.

Кто-то о новой свободе

На площадях говорит.

 

– Все ли готовы подняться?

– Нет. Каменеют и ждут.

Кто-то велел дожидаться:

Бродят и песни поют.

 

– Кто же поставлен у власти?

– Власти не хочет народ.

Дремлют гражданские страсти:

Слышно, что кто-то идёт.

 

– Кто ж он, народный смиритель?

– Тёмен, и зол, и свиреп:

Инок у входа в обитель

Видел его и ослеп.

 

Он к неизведанным безднам

Гонит людей, как стада…

Посохом гонит железным…

– Боже! Бежим от Суда!

 

Это стихотворение было впервые напечатано в 1907 году. Написано ещё раньше – в 1903. При первой публикации слова «Император убит» по цензурным соображениям были заменены Блоком на «Полководец убит».

Стихотворение, при всех его литературных достоинствах, язык не поворачивается назвать «литературным произведением». Думается, что жанр стихотворения «– Всё ли спокойно в народе?..» ближе к жанру библейских пророчеств. Даже учитывая, что предсказанное уже сбылось, всё равно, по спине пробегает невольная дрожь. Если библейские пророки, как и положено южным людям, рисуют картины цветастые и громкие, то Блок, пророк северный, даёт картину предельно лаконичную и скупую на краски и звуки. То ли деревянная изба ночью трещит на страшном морозе, то ли в мёртвой темноте прозвучали сухие револьверные выстрелы – «Император убит». Словно мистический телеграф отстучал Блоку телеграмму из 1917 года.

Быть может, стихотворение является даже более пророческим, чем это казалось ещё совсем недавно. На данный момент времени наиболее вероятным представляется то, что Император Николай II был убит именно в ходе февральского государственного переворота после того, как, будучи арестован вооружёнными террористами, отказался отречься от престола, отречься от народа, за который он был ответственен перед Богом. То есть крушение России началась именно с того, с чего начинается стихотворение:

 

– Всё ли спокойно в народе?

– Нет. Император убит.

 

По-видимому, Император был убит 2 марта 1917 года. Давайте взглянем на дату написания стихотворения: 3 марта 1903… Поистине Блоку было даровано пророческое чутьё…

Обратим внимание, что в стихотворении нет и тени тех, кто «на злого друга точит остриё», на «павших звёзд» и прочих «незнакомок», хотя стихотворение о самом сокровенном – о судьбе России. В стихотворении нет даже таких мест, куда бы эти «пиявки» могли бы присосаться. Почему? Можно предположить, что пророческое предчувствие настолько потрясло поэтическую личность Блока, что все «пиявки» сразу отпали. В стихотворении мы видим подлинную поэтическую личность Блока – благородную, музыкальную и аскетическую.

 

2

 

Второе стихотворение «Реквиема» было написано Блоком на гибель 2-ой Тихоокеанской эскадры в Цусимском сражении в 1905 году.

 

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех забывших радость свою.

 

Так пел её голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

 

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

 

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у Царских Врат,

Причастный Тайнам, – плакал ребёнок

О том, что никто не придёт назад.

 

Несмотря на музыкальную природу образов стихотворения, в нём можно разглядеть черты той далёкой военной операции. «На чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели». Офицеры и матросы эскадры действительно были предельно уставшими. Дело в том, что переход, совершённый 2-ой Тихоокеанской эскадрой, уникален сам по себе и никогда никем не был повторён. (Есть мнение, что подобный переход был совершён американской эскадрой полвека спустя, но это уже совсем другая техническая эпоха, и совершенно другое кораблестроение.) «Всем казалось… что в тихой заводи все корабли». Действительно, эскадра шла в «тихую заводь» – в порт Владивосток. И если бы она дошла до Владивостока, то тогда бы корабли почистили свои котлы и паропроводы, что было необходимо сделать после беспримерно длительного перехода, избавились бы от своего перегруза разными военными грузами, которые они везли для воюющей армии, тогда бы резко возросли скорость и маневренность кораблей, и результат сражения был бы совсем иным. Но обстоятельства сложились так, что эскадра была вынуждена сходу вступить в бой, который закончился поражением.

«Усталые люди» и «тихая заводь» говорят о том, что Блок, как и большинство русских, следил за движением эскадры и за войной вообще. Скажем ещё несколько слов о 2-ой Тихоокеанской эскадре и о Цусимском сражении. Решение о переброске эскадры из Балтийского моря во Владивосток изначально было рискованным. Рискованным, но не авантюрным. Из истории мы знаем много примеров, когда смелые операции приносили славу русскому оружию. В этот раз – не получилось. Но зададимся вопросом: что значило поражение одной морской эскадры для Российской Империи? Поставим вопрос шире: что такое вообще поражение России в Русско-Японской войне? Слону дробина! Конечно, любое поражение в любой войне неприятно, но это поражение ни в малейшей степени не влияло на устойчивость государства. Экономика продолжала идти в гору, дипломатическими методами результаты военного поражения были сведены к минимуму. По результатам Русско-Японской войны в систему военной подготовки были внесены некоторые изменения, и Русская Императорская армия встретила Первую мировую в полной боевой готовности. Откуда же такой бесконечный, можно сказать, – античный трагизм стихотворения – «никто не придёт назад»? Видимо, вновь поэтический взгляд Блока увидел намного дальше Цусимы, на двенадцать лет вперёд. В Цусимском поражении и в полыхнувшем вместе с ним огне революционного террора против государства внутри страны Блок увидел языки того адского пламени, которое погубит Россию в 1917-м.

Давайте повнимательней посмотрим на само произведение. В стихотворении есть две группы людей. Первая группа, где и находится внимание читателя – это люди в церкви: церковный хор и молящиеся. Они объединены поющим девичьим голосом и освещены лучом солнца. Это и есть Россия в своём высшем проявлении, которое только возможно на земле. Осмысленная жизнь перед лицом Бога. Жизнь как ритуал. Кто-то однажды заметил, что в стихотворении «всё на своём месте», но лучше бы было – «девочка пела», потому что девушка поёт «чувственно». Нет! Именно «девушка пела», именно чувственно! Российская Империя была «мыслью Бога», но полностью погруженной в земную ткань, чувственную и материальную. Она имела свои земные формы, своё звучание, свою палитру и свой аромат. Российская Империя имела своё бытие на земле, особое, ни на какое другое бытие не похожее, и никем не повторённое.

Вторая группа – это сквозящая в молитве эскадра, ушедшая в рискованное море. Эта группа – тоже Россия. Ушедшие люди очень уязвимы и нуждаются в духовной поддержке. И они её получают. Однако, из них «никто не придёт назад». Но это ещё не всё. Музыка стихотворения и его архитектура говорит читателю больше. Люди в церкви – и молящиеся и хор – они тоже никогда не смогут вернуться к своей наивной и светлой простоте. Ребёнок, «Причастный Тайнам», находится «высоко у Царских Врат», он плачет не только о погибшей эскадре, он плачет и о молящихся, и о церковном хоре, и о чувственно поющей девушке. Из них тоже «никто не придёт назад»… Более точного образа гибели Российской Империи в поэзии я не встречал. «Причастный Тайнам»! То есть гибель Росси – не «секрет», «не шифровка», а – Тайна, а Тайна всегда у Бога. В гибели России есть какой-то высший, непонятный нам смысл. Но всё-таки – ребёнок плачет…

Ещё немного посмотрим на стихотворение с литературной точки зрения. Стихотворение представляется очень своеобразным с точки зрения пространственно-временной организации. Стихотворение Блока «Девушка пела в церковном хоре…» навевает мысли… о египетской живописи. Египетский рисунок – плоскостной. Мы видим «срез» реальности, образы его не развиваются, они практически не имеют прошлого и не имеют будущего. Только «причастный Тайнам» плачущий ребёнок намекает нам о смерти и о безсмертии, но сама основная картина церковного хора и молящихся дана реалистично, бесстрастно как египетский барельеф. У Блока есть стихотворения, когда он, рисуя безнадёжную картину, не дожидаясь её гибели, сам обрушивает мир стихотворения. Здесь же, несмотря на всеобщую обречённость, Блок какой-то невероятной поэтической силой удерживает образы в божественном равновесии. В результате возникает поэтическое чудо – мгновенная картина, созданная стихотворением, проживается читателем как часть вечности. И «голос, летящий в купол», поёт уже более века и не перестанет петь, пока будет жив русский язык. Блок чувствовал, что написал что-то особенное. Чтением стихотворения «Девушка пела в церковном хоре…» поэт обычно заканчивал свои выступления.

В русской поэзии можно найти отзвуки этого стихотворения. Приведём два из них. Стихотворение Георгия Иванова.

 

 

Потеряв даже в прошлое веру,

Став ни это, мой друг, и ни то, –

 

Уплываем теперь на Цитеру

В синеватом тумане Ватто…

 

Грусть любуется лунным пейзажем,

Смерть, как парус, шумит за кормой.

…Никому ни о чём не расскажем,

Никогда не вернёмся домой.

 

Георгий Иванов пишет о судьбе Русской эмиграции. К середине ХХ века она превратилась в отплывшую эскадру, о которой уже некому было молиться на родине. Эскадра в полном окружении чужбины до последнего вела бой за русскую культуру, за русскую память. Стихотворение примерно 1950-го года.

А что стало с храмом, с молящимися, с церковным хором, оставшимися на родине? Храма уже нет, есть сцена в «доме культуры». Стихотворение Юрия Кузнецова, 1990 год.

 

Свеча

 

Хор церковный на сцене стоит как фантом,

И акафист поёт среди срама.

Камень веры разбился в песок, и на нём

Не воздвигнешь ты нового храма.

 

Ни царя в голове, ни царя вообще.

Покосилась луна у сарая.

День грядущий бредёт в заграничном плаще,

Им свою наготу прикрывая.

 

Что же ты не рыдаешь, не плачешь навзрыд?

Твою родину мрак обступает.

А она, как свеча, перед Богом горит…

Буря мрака её задувает.

 

 

Оба стихотворения – и Георгия Иванова, и Юрия Кузнецова, – безусловно, входят в золотой фонд русской поэзии. Тем не менее стихотворение «Девушка пела в церковном хоре…» словно парит над ними, парит над трагическим изломом России. Поистине счастлив тот народ, у которого за душой есть такое стихотворение.

 

3

 

Третье стихотворение «Реквиема» было напечатано после начала Первой мировой войны в десятом номере журнала «Аполлон» за 1914 год.

 

Рождённые в года глухие –

Пути не помнят своего.

Мы, дети страшных лет России,

Забыть не в силах ничего.

 

Испепеляющие годы!

Безумья ль в вас, надежды ль весть?

От дней войны, от дней свободы –

Кровавый отсвет в лицах есть.

 

Есть немота – то гул набата

Заставил заградить уста.

В сердцах восторженных когда-то,

Есть роковая пустота…

 

И пусть над нашим смертным ложем

Взовьётся с криком вороньё, –

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят Царствие Твоё!

 

Любопытно взглянуть на поэтический отдел этого самого десятого номера «Аполлона». Отдел не очень большой – семь стихотворений, шесть имён, но – какие имена! Гумилёв, Георгий Иванов, Ходасевич, Мандельштам, Вячеслав Иванов и, наконец, сам Блок! И стихи все настоящие! Но вот, что удивительно: среди всех этих именитых стихотворений, которые тогда, видимо, считались вполне сравнимыми с блоковским, сейчас стихотворение Блока кажется произведением ответственного взрослого человека среди поэтических упражнений беззаботно резвящейся ребятни. Вот, например, первое и последнее четверостишия стихотворения Николая Гумилёва «Наступление».

 

Та страна, что могла быть раем,

Стала логовищем огня.

Мы четвёртый день наступаем,

Мы не ели четыре дня.

…

И как сладко рядить Победу

Точно девушку в жемчуга,

Проходя по дымному следу

Отступающего врага.

 

Такое впечатление, что подростку дали коня и саблю, а он ещё и стихи на «тему войны» написал. «Молодец! Садись. Пять с плюсом!» Стихотворение Блока кажется – словом прозорливого и умудрённого жизнью и знанием старца. Трагическое мировосприятие Блока – это его изначальное творческое credo. Почему? Такое впечатление, что Блок родился с немолодой душой, с душой, которая уже не раз проходила жизненный путь на земле. Этого наверное мы знать не можем, это мы можем только предположить. Но вот, что мы знаем на основании черновиков Блока. Стихотворение «Рождённые в года глухие…», как и большинство его соседей по «Аполлону», было откликом на начавшуюся Великую войну. Однако работу над стихотворением он начал… 4 декабря 1913 года.

 

Родившийся в глухие годы

Не помнит детства своего.

Но мы – мы дети дней свободы.

Мы не забыли ничего.

 

Кстати, черновик делает прочтение первой строфы окончательного варианта однозначным: «Рождённые в глухие годы» и «Мы, дети страшных лет России» – это не перечисление, а противопоставление. Вторая строфа из раннего черновика:

 

Быть может старость слишком рано

Стучится в наши двери. Пусть.

Нас старят виденные раны,

Надежд несовершенных грусть.

 

Это предчувствие, что жизнь поколения заканчивается. «Виденные раны» – это, конечно, Русско-японская война и революция 1905 года. Но предчувствие гибели от «преждевременной старости», возможно, с началом Первой мировой сменяется предчувствием гибели более быстрой – от катастрофы. В промежуточном варианте стихотворения образ прошлой войны и прошлой революции уже выглядит более жёстко – «От дней войны, от дней свободы – /Кровавый отсвет в лицах есть». (Хороша «свобода» с кровавым отсветом!) В таком виде образ войны-революции 1905 года сливается с образом начавшейся Великой войны и острым предчувствием новой революционной катастрофы. Получается, что Блок пишет одновременно и о прошлом, и о будущем. «Мы дети дней свободы» поэт заменил на «Мы дети страшных лет России». «Свобода» – у Блока поэтический синоним революции – и прошлой, и будущей. Благодаря сохранившемуся черновику мы словно присутствуем при сотворении гениального стихотворения. Мы словно участвуем великом и мучительном труде души Блока.

Также интересно, что промежуточный вариант стихотворения заканчивался следующей строфой.

 

Но всё так страшно, Боже, Боже,

Так невозможно забытьё,

Что мнится – и над смертным ложем

Взовьётся с криком вороньё.

 

Но Блок не остановился на «взвившемся вороньё», а перешагнув через личную гибель, через «страшные годы России», вышел в поэтическое безсмертие:

 

Те, кто достойней, Боже, Боже,

Да узрят Царствие Твоё!

 

Три стихотворения Блока «Всё ли спокойно в народе?..», «Девушка пела в церковном хоре…» и «Рождённые в года глухие…» сам ход русской истории выделил в своеобразный молитвенный триптих о гибели Российской Империи, или – в «Реквием по России». Надо иметь очень большой талант и большие поэтические мужество и силу, чтобы, описывая гибель своего поколения и смерть родины, не перейти на крик и слёзы, а остаться в пределах поэзии, в пределах Божественной гармонии. Почему они кажутся «Реквиемом»? Потому что «Реквием» возвещает нам о земной смерти и о начале вечной жизни. Пока звучат стихи Блока Россия живёт в них. А пока Россия живёт в стихах, у нас есть надежда на воскресение России на земле, но уже в новом теле.