Амбициозный мастер интриг и компромиссов

№ 2014 / 31, 01.08.2014, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

Мы уже рассказывали о том, что в конце 1962 года у партийного начальства возникла идея поставить во главе нарождавшегося еженедельника «Литературная Россия» Константина Симонова. Но этот проект по разным причинам оказался нереализованным. А что могло бы получиться? Чтобы понять это, надо вспомнить, что у Симонова уже был трёхлетний опыт по руководству «Литературной газетой» (с 1950 по 1953 год). Мы тщательно изучили этот период биографии писателя.

---

 

Когда у члена Бюро ЦК КПСС по РСФСР Алексея Романова возникла мысль вручить создававшийся на базе газеты «Литература и жизнь» еженедельник «Литературная Россия» в руки Константину Симонову, он, разумеется, учитывал уже имевшийся у этого писателя опыт газетной работы. Всё-таки Симонов три года руководил главным писательским изданием страны – «Литературной газетой».

 

 

В «Литературную газету» писатель пришёл в начале 1950 года. До этого он занимал две должности: главного редактора журнала «Новый мир» и одного из заместителей руководителя Союза советских писателей. Но в писательском сообществе многие знали, что популярный сочинитель ещё не вышел из опалы. Он ведь так хотел руками близких ему критиков скомпрометировать Александра Фадеева и самолично возглавить творческий союз, а в ответ получил кампанию по выявлению и обличению космополитов.

Что только не делал Симонов, лишь бы замолить свои грехи. Он и каялся, и вместе со своими вчерашними оппонентами Анатолием Софроновым и Николаем Грибачёвым на всех собраниях клеймил позором антипатриотов, но недоверие к нему у начальства не исчезало. Помог случай.

В начале 1950 года в пух и прах разругались два бывших закадычных приятеля: Александр Фадеев и Владимир Ермилов. Не посоветовавшись с другом, который по совместительству был также и начальником, Ермилов в подведомственной Фадееву «Литгазете» в день открытия XIII пленума Союза писателей обрушился на новый и очень слабенький роман Фёдора Панфёрова «Большое искусство», поместив язвительную статью «О дурном сочинительстве». По большому счёту Ермилов был прав: именитый старец, кажется, окончательно разучился писать. Что, впрочем, не помешало старцу вернуть к себе расположение самого Сталина. А Ермилов, похоже, этот момент в отличие от Фадеева прозевал. Но ещё больше Фадееву не понравилось выступление «Литгазеты» против пьесы Анатолия Софронова «Московский характер». Пьеса действительно была никакая. Однако существовало одно «но». Софронов в своё время чуть ли не первым заподозрил Симонова в вождистских амбициях и не уставал об этом докладывать как самому Фадееву, так и секретарю ЦК ВКП(б) Георгию Маленкову, тем самым сорвав планы либеральный радикалов в Союзе писателей. Такое, естественно, не забылось. Фадеев с тех пор чувствовал себя во многом обязанным Софронову. Не зря они потом регулярно вместе напивались, как говорили, до потери пульса. А Ермилов посмел покуситься, что называется, на святое.

Фадеева был просто взбешён. Он расценил выпады «Литгазеты» против Панфёрова и Софронова как вероломство. Ведь ещё несколько месяцев назад Фадеев отвёл от Ермилова угрозу увольнения, хотя к этому его подталкивало почти всё руководство Союза писателей. У влиятельных литчиновников и матёрых партаппаратчиков накопилось к Ермилову слишком много претензий. На немедленной отставке Ермилова настаивали, в частности, Борис Горбатов, Николай Погодин и Александр Твардовский. Но Фадеев умело перевёл огонь критики на стрелочников. 20 сентября 1949 года в письме секретарям ЦК Сталину, Маленкову и Суслову он предложил укрепить ряд отделов «Литгазеты» новыми людьми. Что же касалось конкретно Ермилова, Фадеев дипломатично дал понять, что лично он на смене главного редактора «ЛГ» никогда не настаивал. Тем не менее в письме вождям руководитель Союза писателей сообщил, что если в ЦК недовольны критиком, то можно рассмотреть три другие кандидатуры, выдвинутые писательским начальством: Симонова, Шепилова и Фадеева. При этом Фадеев так представил дело, что ни один из этих кандидатов по разным причинам не годился. А значит, оставался один Ермилов, которому следовало оказать поддержку. 

«Если ЦК, – подчеркнул в своём письме Фадеев, – считает нужным назначить нового главного редактора «Литературной газеты», то Секретариат Союза Советских Писателей со своей стороны выдвигает следующие кандидатуры: тов. Симонов (при решительном отказе его принять на себя эту должность), тов. Шепилов (мнение которого по этому вопросу нам неизвестно), тов. Фадеев (при решительном отказе Фадеева принять на себя эту должность, потому что это означало бы окончательно загубить его как писателя). Если ЦК считает возможным сохранить тов. Ермилова, как главного редактора, то наряду с критикой его личных недостатков и недостатков его работы, его следовало бы морально поддержать в общественном мнении и установить равновесие в редакционной коллегии газеты» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 46).

 

 

Но получилось, что Фадеев зря отстоял Ермилова. Поэтому прямо на пленуме Союза писателей он потребовал от главного редактора «Литгазеты» подать в отставку. Защищаясь, Ермилов сразу после пленума 4 февраля 1950 года обратился лично к Сталину, заявив «об усилении обывательщины и беспринципности в литературно-политическом поведении тов. Фадеева» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 63).

После некоторых раздумий к Сталину решил апеллировать и Фадеев. Формальным поводом для жалобы послужил отказ Ермилова напечатать в «Литгазете» его заключительное слово на писательском пленуме. А это слово по большей части было посвящено борьбе с групповщиной. Фадеев не пожалел ни кондовых охранителей, ни льстивых либералов. Он заметил:

«Даже в речи тов. Шкерина, сплошь заросшей чертополохом мелкой групповщины, содержались правильные моменты критики недостатков работы руководства Союзом писателей».

Фадеев подчеркнул:

«Я не согласен с замечанием тов. Симонова, будто наши молодые драматурги – Софронов, Первенцев, Суров – повинны в групповщине. Но они, несомненно, повинны в амнистии художественных слабостей произведений друг друга».

В возникшем споре Сталин встал на сторону Фадеева. Это при том, что Ермилова в целом он ценил и после войны никому сильно обижать его не позволял. Но тут критик явно нарушил субординацию и зарвался. А это поощрить вождь никак не мог.

На письме Фадеева Сталин наложил следующую резолюцию: 

«т. Маленкову. Обязать Ермилова немедленно напечатать заключ. слово Фадеева. Секретариату разобрать поведение Ермилова и снять Ермилова, порекомендовав Союзу писателей дать кандидатуру на пост редактора «Лит.газеты» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 104).

После этой резолюции в Агитпропе ЦК сразу вспомнили об осенних предложениях Союза писателей. Были изучены все три кандидатуры: Симонова, Шепилова и Фадеева. Первой отпала кандидатура Фадеева. Он-то с обязанностями руководителя Союза не всегда справлялся, и не из-за работы над новым романом, а в основном из-за частых пьяных загулов. Шепилов не устроил высшее начальство по другой причине. Он не являлся писателем. А это был очень важный момент. Ведь ещё с 1947 года власть, реорганизуя «Литгазету», хотела, чтобы писатели, получившие в сравнении с журналистами из других изданий большую свободу, научились бы влиять на общественное мнение Запада. Передавая газету одному из бывших руководителей Агитпропа ЦК, Кремль тем самым мог бы загубить свой  проект. Если пусть не со всеми, а только с отдельными писателями западная интеллигенция ещё готова была как-то считаться, то наш Агитпроп никакого доверия ей никогда не внушал. Так что оставалась только третья кандидатура – Симонова. Его неплохо знал Запад. И с Агитпропом у писателя вновь наладились деловые отношения.

14 февраля 1950 года вопрос о руководстве «Литгазеты» был рассмотрен на заседании секретариата ЦК ВКП(б). Сохранилась выписка из протокола № 489. В ней говорилось:

«1. Принять предложение Секретариата Союза советских писателей СССР (т. Фадеева):

а) об освобождении от обязанностей главного редактора «Литературной газеты» т. Ермилова В.В. за неправильное его поведение, выразившееся в отказе опубликовать в «Литературной газете» заключительное слово т. Фадеева на XIII пленуме Союза советских писателей СССР;

б) об утверждении главным редактором «Литературной газеты» т. Симонова К.М., освободив его от обязанностей главного редактора журнала «Новый мир»;

в) об утверждении главным редактором журнала «Новый мир» т. Твардовского А.Т.

2. Внести на утверждение Политбюро» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 76).

Подписал выписку секретарь ЦК Георгий Маленков.

К этому решению секретариата ЦК ВКП(б) была приложена объективка на Симонова. Я её приведу полностью.

«Справка

Тов. Симонов Кирилл Михайлович (литературный псевдоним «Константин Симонов»), представленный на утверждение в ЦК ВКП(б) для работы в качестве [графа не заполнена. – В.О.] с сентября 1946 г. работает зам. генерального секретаря Союза советских писателей СССР.

Год рождения 1915

Место рождения гор. Ленинград

Национальность русский

Соцположение служащий

Член ВКП(б) с 1942 года

Партбилет № 4792207

Образование высшее

Окончил Литературный институт ССП СССР

По специальности [не указано. – В.О.]

Состоял ли в других партиях нет

Служил ли в войсках или в учр. белых правительств (когда, где) нет

Участвовал ли в оппозициях (каких когда), имел ли колебания нет

Имеет ли награды (какие) ордена «Знак Почёта», Красного Знамени, медали: «За оборону Одессы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», орден Отечественной войны I-й степени. Лауреат пяти Сталинских премий

Состоял ли ранее в ВКП(б) нет

Был ли за границей (когда, где) 1945–1946 гг. в Японии, США, Канаде, 1947 г. в Англии, 1949 г. в Германии, Бельгии, Китае

Имеет ли партвзыскания (какие), когда наложены, кем и за что нет

Является ли депутатом Верховного Совета, членом бюро обкома, крайкома, ЦК компартии союзной республики (какой) депутат Верховного Совета СССР второго созыва

Работа в прошлом:

1939–1939 г. – военный корреспондент на Халхин-Голе, в Польше

1940–1941 г. – слушатель курсов военных корреспондентов

1941–1946 г. – военный корреспондент газеты «Красная Звезда»

1945–1946 г. – член президиума ССП СССР

1946–н/вр. – главный редактор журнала «Новый мир», гор. Москва

1946–н/вр. – редактор журнала «Новый мир» по отделу поэзии и член редколлегии, гор. Москва

1946–н/вр. – заместитель генерального секретаря Союза Советских писателей СССР, гор. Москва

1949–н/вр. – член комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства, гор. Москва.

Зав. сектором учёта кадров <нрзб>

14.II.50 г.»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 77. Подлинник).

Почему в эту справку не попали сведения о работе писателя до поступления в Литинститут, непонятно.

Спустя два дня, 16 февраля 1950 года решение секретариата ЦК утвердило Политбюро ЦК ВКП(б).

Важная деталь: партийное начальство, доверив Симонову «Литгазету» и одновременно освободив его от обязанностей редактора журнала «Новый мир», ничего не сказало о другой занимаемой литератором должности – заместителя руководителя Союза советских писателей. Получилось, что по умолчанию он остался ещё и заместителем Фадеева, заняв сразу два стула. Как потом оказалось, в этом тоже был определённый расчёт.

Дальше встал вопрос о формировании руководящей команды в «Литгазете». Ещё осенью 1949 года Фадеев предлагал первым заместителем главного редактора «ЛГ» сделать А.Михалевича, до этого работавшего в газете «Правда Украины», в ответстсекретари позвать из радиокомитета П.Пронина, а ключевые отделы доверить корреспонденту «Правды» во Франции Юрию Жукову и бывшей сотруднице Агитпропа ЦК Евгении Ковальчик.

Понятно, что Симонов видел руководство газеты несколько иным. Он хотел на первые роли выдвинуть тех людей, с кем уже успел сработаться в журнале «Новый мир» и кому безоговорочно доверял. А в этом плане ему ближе других был Александр Кривицкий. С ним писатель сдружился ещё в войну. И это ему он в конце 40-х годов доверил всю текущую деятельность в «Новом мире». Ещё Симонов хотел из журнала в «ЛГ» перетащить публициста Бориса Агапова.

Будучи прагматиком, Симонов понимал, что вряд ли позволят Кривицкого сделать первым заместителем. Заместителя следовало искать в кругах, близких партаппарату. Симонов неплохо знал почти всех сотрудников Агитпропа ЦК. Но к большинству из них доверия он не испытывал. Многие не раз его подставляли и даже предавали, как, к примеру, Николай Маслин, публично в 1947 году разругавший по указке начальства симоновскую повесть «Дым Отечества». Положиться писатель мог только на нескольких человек. К ним относился Борис Рюриков, за которым вроде стояли Шепилов и Маленков. Правда, в 1949 году Рюрикова из Агитпропа удалили (мол, прозевал космополитов) и отправили, видимо, для перевоспитания в Горьковский обком партии. Но потом его вроде простили.

Симонов навёл справки. Рюрикова действительно собирались вернуть в Москву. Но вновь брать его в ЦК Суслов поостерёгся. А вот против назначения бывшего агитпроповца в «Литгазету» он не возражал. Тем более Рюриков имел солидный опыт как чисто журналистской работы, так и выступлений в качестве литературного критика.

Свои предложения Симонов согласовал с Фадеевым и Агитпропом. Фадеев, не забывший старые притязания Симонова на руководство всем Союзом писателей, на всякий случай навязал в редколлегию одного из инициаторов кампании по борьбе с космополитами Николая Грибачёва. Это чтобы у Симонова не появился соблазн затеять в Союзе писателей новый переворот. Грибачёв должен был периодически напоминать редакции о существовании в литературе клана охранителей. У партаппарата тоже оказались свои предложения. В противовес Рюрикову было предложено ввести в редколлегию одного из бывших руководителей Агитпропа ЦК Петра Федосеева, который люто ненавидел либералов, но умел интриговать.

Официально свои предложения Фадеев и Симонов оформили 26 февраля 1950 года. В совместном письме Сталину они сообщили:

«Секретариат Союза Советских Писателей СССР просит утвердить:

1. Первым заместителем главного редактора «Литературной газеты»

     – т. Буркова Б.С.

Вторым заместителем главного редактора «Литературной газеты»

     – т. Баулина А.Г.

Редактором раздела «Литературы и Искусства»

     – т. Макарова А.Н.

Редактором раздела «Внутренней жизни»

     – т. Атарова Н.С.

Редактором раздела «Международной жизни»

     – т. Кривицкого А.Ю.

Редактором раздела «Науки»

     – т. Федосеева П.Н.

Ответственным секретарём «Литературной газеты»

     – т. Рюрикова Б.С.

2. Утвердить Редакционную Коллегию «Литературной газеты»:

Симонов К.М.

Бурков Б.С.

Баулин А.Г.

Макаров А.Н.

Атаров Н.С.

Кривицкий А.Ю.

Федосеев П.Н.

Рюриков Б.С.

Корнейчук А.Е.

Леонов Л.М.

Погодин Н.Ф.

Агапов Б.Н.

Грибачёв Н.М.

Гулиа Г.Д.»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, лл. 80–81).

Этот документ на следующий день, 27 февраля попал к Маленкову. Он написал: «Срочно. Суслову». 2 марта вопрос о редколлегии «ЛГ» был рассмотрен на заседании секретариата ЦК. Похоже, то ли Суслов, то ли Маленков в последний момент убрали из совместного списка Фадеева и Симонова Буркова. Все остальные кандидаты ни у кого возражений не вызвали. И уже 14 марта решение секретариата ЦК было утверждено на Политбюро (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 78).

Впрочем, Суслову этого показалось недостаточным, и он вскоре лично направил в «Литгазету» для усиления ещё и Валерия Косолапова, до этого работавшего в газете Агитпропа «Культура и жизнь». По сути, не Рюриков, а именно Косолапов должен был стать при Симонове комиссаром ЦК (впрямь как Фурманов при Чапаеве). С другой стороны, Симонов очень быстро под разными предлогами убрал из газеты неустраивавших его Баулина и Макарова.

 

 

Первое время Симонов вынужден был ходить в редакцию «Литгазеты» чуть ли не каждый день. В конце марта 1950 года он лично провёл пять заседаний редколлегий, на которых заслушал планы всех отделов. Писатель показал себя умелым политиком и опытным газетчиком. Он искренне хотел, чтобы «Литгазета» под его руководством стала самой лучшей газетой.

Сохранились стенограммы с выступлениями Симонова на редколлегиях. 27 марта 1950 года он, ознакомившись с планами раздела внутренней жизни, заявил: 

«Наши передовые непозволительно дублируют другие газеты. Корень этого явления в перестраховке и в известной косности, которая меньше даёт себя чувствовать в других материалах. Передовая должна быть отличной и быть действительно передовой. Где как не в передовой можно показать направление, лицо и особенности нашей газеты. <…> Если посмотреть аннотации [план], мы увидим, что заботы о поисках острой, насыщенной конкретными фактами литературой передовой в плане нет» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 16).

Не ограничиваясь замечаниями общего характера, Симонов углубился в детали. Его, в частности, изумило, почему отдел внутренней жизни в качестве автора статьи о музыкальном воспитании детей предложил Ираклия Андроникова. Ему показалось, что с этой задачей куда лучше мог справиться композитор Дмитрий Кабалевский. 

«Это, – отметил Симонов, – человек, который чрезвычайно обижен на большую музыкальную неграмотность среди наших деятелей культуры <…> Кабалевский – человек остроумный, он может написать на эту тему и интересный фельетон» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 17).

И тут же Симонов всем напомнил, что нельзя забывать о партийных установках и надо продолжать обличать антипатриотов. Именно с этих позиций он отнёсся, в частности, к заказанной Шкловскому статье «Лес сомкнулся». По его мнению, в ней недостаточно подчёркивалась борьба с низкопоклонством. Вывод Симонова был таков: 

«Нужна большая политическая статья, которая обосновала бы всю нашу кампанию по борьбе с низкопоклонством, о том, что мы перегоняем капиталистическую технику» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 21).

Не знаю, насколько верил Симонов во всё то, что он говорил, но тема идейности присутствовала на каждом заседании редколлегии. Видимо, чтобы никто не обвинил писателя в игнорировании политики партии. Не случайно уже следующее заседание редколлегии, посвящённое обсуждению планов раздела литературы и искусства, началось именно с политики.

Тон задал оставшийся от Ермилова заместитель главного редактора «ЛГ» Александр Баулин. 

«Прочитав бегло план, – заявил он, – я не получил впечатления – против кого будет вести борьбу раздел литературы и искусства. Идейный противник не найден» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 23).

Чуть позже выяснилось: идейный противник для отдела литературы – это специалист по Горькому литературовед Бялик, предложивший якобы не ту концепцию изучения литературного наследства. И битый час вся редколлегия решала, кто бы мог, что называется, разделать этого несчастного Бялика под орех.

Что-то ещё пытался трусливым коллегам возразить руководитель раздела Александр Макаров, который был отнюдь не последним критиком в стране. Но его объяснения никого не устроили. Более того, вскоре Макарову указали на дверь, и он вынужден был из «Литгазеты» перейти в журнал «Знамя».

После дискуссии об идейности Симонов вернулся к чисто профессиональным вопросам. Он затронул тему подачи материалов на газетных полосах. Все сотрудники отдела литературы в один голос жаловались, что никто не умел писать короткие, но ёмкие статьи. Почти все отклики на романы современников превышали тысячу газетных строк. В ответ Симонов, оттолкнувшись от романа Анатолия Рыбакова «Водители», устроил урок мастерства. Он заявил: 

«Мне нравится роман Рыбакова. Мне кажется, что это значительное явление. Я считаю, что Николай Сергеевич [Атаров. – В.О.] справится со своей задачей на пять с плюсом, если он, подняв на материале этого романа большие, серьёзные вопросы, напишет 230–240 строк. Мне кажется, что это будет большая победа. А если он не сумеет это сделать и напишет 400 строк, то спасибо, но этим он выполнит задачу на четыре. Я придаю этому принципиальное значение» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 39).

Ещё одна деталь. Очень скоро Симонов вменил всем сотрудникам газеты в обязанность следить за современным литпроцессом. Каждый месяц по его поручению члены редколлегии делали обзоры очередных номеров «толстых» журналов, а потом устраивались обсуждения этих журналов.

На редколлегиях Симонов не раз давал своим сотрудникам понять, что нельзя поддаваться только эмоциям и в оценке материалов исходить из личных качеств авторов. Авторы – тоже люди. Есть люди в человеческом плане приятные, а есть не очень симпатичные. Но отбирать материалы для публикации следовало по другим критериям – по тому, насколько глубоко в них раскрывались затронутые проблемы, а не исходя из личных достоинств или недостатков авторов.

Показательной в этом плане оказалась дискуссия, возникшая 30 марта 1950 года на редколлегии «ЛГ» во время обсуждения планов отдела науки. Один из бывших руководителей Агитпропа ЦК Пётр Федосеев предложил похвалить Алексея Югова и осудить бывшего следователя Одесского трибунала Александра Поповского за работы о великом физиологе Павлове. Рюриков, хорошо знавший Федосеева по совместной службе в Агитпропе ЦК, увидел в этом попытку столкнуть патриотов и западников с тем, чтобы поддержать сторонников Югова. Ну, а поскольку сам он чаще всего стоял на стороне западников, то его эта идея Федосеева не прельстила. Рюриков на редколлегии осторожно заметил: 

«Здесь запланирована работа против Поповского. О Поповском надо подумать <…> Вы хотите делать Поповского примером, как искажают [истину]. Не думаю, чтобы это было правильно» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 71).

В этом споре Симонов выступил фактически на стороне Рюрикова, хотя и не в прямой форме. Он сказал: 

«Поповский настолько отвратительный человек, что это влияет на некоторую необъективность в оценке того, что он пишет. А то, что он пишет, мне кажется, с точки зрения популяризации науки, при всех недостатках проходит всё-таки под знаком «плюс» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 71).

Симонову потом попробовал возразить Л.И. Лерер. 

«Поповский, – отметил он, – утрирует личные качества в характере учёного и этим самым затушёвывает борьбу за творчество, его искания» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 44, л. 72).

Но его мнение проигнорировали.

Параллельно с планами Симонов детально вник в состояние материально-технической базы редакции. Ситуация оказалась, по его мнению, аховой. Газета сидела на голодном пайке. Денег вечно не хватало. Были проблемы со связью, транспортом, а главное – с жильём. Но все эти вопросы мог решить только Сталин.

Весной 1950 года Симонов отправил Сталину несколько писем. Правда, в архивах сохранилась только часть документов. Я нашёл, в частности, письмо, датированное 15 мая 1950 года.

Симонов писал: 

«Товарищу И.В. Сталину. Ввиду того, что многие крупнейшие советские писатели не соглашаются по разным причинам творческого порядка выезжать заграницу на длительный срок (1–2 года) в качестве постоянных корреспондентов «Литературной газеты», есть необходимость ввести наряду с постоянными корреспондентами институт специальных зарубежных корреспондентов «Литературной газеты». Это даст возможность посылать видных советских писателей заграницу на короткий срок (от 15 до 45 дней) для выполнения специальных заданий (освещение всегерманского слёта молодёжи, конгресс мира и т.д.). Просим утвердить десять вакансий специальных корреспондентов «Литературной газеты» для выполнения разовых заданий редакции заграницей» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 100).

Видимо, были и другие обращения. Результатом стало постановление Совета Министров СССР № 2168 «О мерах помощи «Литературной газете», принятое 20 мая 1950 года. В нём говорилось:

«1. Разрешить редакции «’Литературной газеты» увеличить в 1950 году:

а) штаты редакции и издательства на 34 единицы, в том числе 5 членов редколлегии;

б) количество спецкорреспондентов на 12 человек за счёт общего штата редакции «Литературной газеты».

Государственной штатной комиссии при Совете Министров СССР рассмотреть совместно с редакцией «Литературной газеты» и утвердить штатные расписания редакции и издательства «Литературной газеты»

2. Обязать Госснаб СССР:

а) выделить в 1950 году издательству «Литературной газеты» за счёт резерва Совета Министров СССР четыре легковых автомашины «Победа», из них 3 автомашины во II–III кварталах и 1 автомашину в IV квартале, и три почтовых автомашины «Москвич» – пикап;

б) выделить в III и IV кварталах 1950 г. издательству «Литературной газеты» лимит на запасные части для автомашин «Победа» на сумму 20 тыс. рублей;

в) предусмотреть в плане 1951 года выделение издательству «Литературной газеты» 15 стандартных одноквартирных домов.

3. Установить редакции «Литературной газеты» дополнительно повышенный лимит расходования бензина для четырёх оперативных легковых автомашин по 300 литров в месяц на каждую и для одной автомашины Ленинградского отделения редакции – 250 литров в месяц за счёт фонда на бензин, выделенного издательству «Литературной газеты» на 1950 год.

4. Обязать Мособлисполком и Министерство лесного хозяйства СССР выделить в 1950 году издательству «Литературной газеты» земельные участки для строительства 15 дач.

5. Разрешить издательству «Литературной газеты» израсходовать в 1950–1951 гг. на строительство гаража и ремонтной мастерской для 30 автомашин 500 тыс. рублей за счёт доходов издательства.

Мосгорисполкому выделить в 1950 году издательству «Литературной газеты» для указанной цели земельный участок в г.Москве.

6. Предоставить главному редактору «Литературной газеты» право переговоров по междугороднему телефону по второй правительственной категории.

7. Обязать Мосгорисполком построить в 1950–1951 гг. 25-квартирный дом для работников «Литературной газеты» с вводом его в эксплоатацию в IV квартале 1951 г.

8. Разрешить издательству «Литературной газеты» израсходовать в 1950 году на проектирование и подготовительные работы по строительству жилого дома 500 тыс.рублей за счёт доходов издательства.

9. Обязать Госплан СССР предусмотреть в плане капиталовложений на 1951 год ассигнования на строительство жилого дома для работников «Литературной газеты».

Госснабу СССР предусмотреть на 1951 год выделение издательству «Литературной газеты» необходимых строительных материалов для строительства указанного дома» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, лл. 95–97).

 

 

Отталкиваясь от правительственного постановления, Симонов пошёл дальше и поставил вопрос об увеличении периодичности газеты. По этому поводу он и Фадеев летом 1950 года направил на имя Сталина очередное письмо. 

«Опыт работы «Литературной газеты» показывает, что выпуск газеты два раза в неделю не обеспечивает оперативного освещения ряда вопросов международной и внутренней жизни. Большое количество интересных материалов, в частности посвящённых борьбе за мир и разоблачению поджигателей войны, не может быть использовано в газете потому, что она выходит лишь два раза в неделю.

Союз советских писателей СССР и редакция «Литературной газеты» просят ЦК ВКП(б) со второго полугодия 1950 года разрешить выпуск «Литературной газеты» три раза в неделю» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 107).

Фадеева и Симонова поддержал секретарь ЦК Суслов. 17 июля 1950 года он доложил Сталину:

«Генеральный секретарь Союза советских писателей СССР т. Фадеев и главный редактор «Литературной газеты» т. Симонов; обратились с предложением об увеличении периодичности выхода «Литературной газеты» с двух до трёх номеров в неделю.

Редакция «Литературной газеты» за последнее время улучшила свою работу. Аппарат редакции укреплён квалифицированными работниками. Техническая база также позволяет увеличить периодичность выхода «Литературной газеты».

Полагал бы возможным поддержать предложение т.т. Фадеева и Симонова об увеличении периодичности выхода «Литературной газеты» с двух до трёх номеров в неделю» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 108).

Разобравшись с хозяйством, Симонов позволил себе сделать передышку. Он уже не ходил на каждое заседание редколлегии. Часть дел по газете писатель переложил на Рюрикова и Косолапова, а какие-то вопросы отдал на откуп Кривицкому. Но когда речь заходила о принципиальных вещах, Симонов всё бросал и тут же бежал в редакцию.

В начале сентября 1950 года писатель собрался в длительный творческий отпуск. За разрешением он обратился в ЦК партии. Суслов написал по этому поводу письмо лично Сталину. Он доложил, зачем известному литератору понадобились три месяца, и дал свои соображения на этот счёт. Кроме того, Суслов сообщил, что до нового, 1951 года исполнять обязанности главреда «ЛГ» будет Рюриков. Однако полной веры этому комиссару не было. «Общее наблюдение за газетой, – подчеркнул Суслов в письме Сталину, – на период отпуска т. Симонова берёт на себя т. Фадеев» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 114). И только после этого трёхмесячный творческий отпуск Симонова был оформлен решением секретариата ЦК и постановлением Политбюро ЦК.

 

 

Надо отметить, что в отсутствие Симонова редакция хуже работать не стала, а может, в чём-то даже повысила свою эффективность. Зря, что ли, Политбюро разрешило с 1 января 1951 года увеличить тираж газеты на 50 процентов, с 500 тысяч до 750 тысяч экземпляров. К слову: Симонов и в последующие годы позволял себе периодически на три месяца брать творческие отпуска, дописывать романы.

В какой-то момент в «ЛГ» вновь стало лихорадить раздел литературы и искусства. Видимо, изгнание Александра Макарова и передача этого раздела Борису Агапову на пользу газете не пошли. Агапов не всегда мог уловить новые тенденции в текущем литпроцессе и нередко пропускал сомнительные с точки зрения Симонова материалы. Правда, он потом хотел всю вину переложить на других сотрудников. Так, выступая 25 января 1951 года на одном из заседаний редколлегии, Агапов отметил: 

«Я мог бы составить чёрный список обиженных, которые отказываются нам писать, потому что их обидели, причём в большинстве случаев эти обиды смехотворны. Папава обижен потому, что в статье Луконина выпала его фамилия. Претензия Bс. Иванова совершенно правильна, его обидели, его незаслуженно оскорбил Розенцвейг в этой жёлтой статье, Вс. Иванов неграмотный политически человек; он написал в своей этой книжке идеалистические, махистские рассуждения, – в этом легко может убедиться всякий, прочитавший Ленина. Но статья была для Иванова оскорбительна, как оскорбительна статья по поводу Лидина. Но Емельянова отказывается писать потому, что где-то её сократили! Это нездоровая обстановка в писательской общественности. Я считаю, что этот вопрос мы должны поставить на Секретариате. Это вопрос политически важный <…> Я обратился к Ермилову с просьбой написать статью. Он был очень любезен, сказал, пусть приедут, мы поговорим. Поехал туда Паперный и Ермилов ему отказал: вы не хотите печатать отзыв о моей книге «Литература в борьбе за мир» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 63, лл. 80–81).

Но кто пропустил в газете статью Розенцвейга? Не сам ли Агапов? И не он ли поставил в номер статью Бершадского о Льве Никулине, которая потом так возмутила Симонова?

Впрочем, это были детали. Самого Симонова волновали не столько мелочные обиды и несущественные претензии Ермилова или Всеволода Иванова. Куда больше его заботил вопрос: как соответствовать новому партийному курсу, скорректированному после появления работ Сталина по языкознанию. Он не хотел снова влипнуть в какую-нибудь историю, как это случилось несколькими годами раньше в деле с якобы антипартийными критиками.

Обсуждая план раздела литературы и искусства, Симонов 25 января 1951 года высказал целый ряд соображений. Он заявил:

«Тему «Труды товарища Сталина по языкознанию и вопросы теории литературы» нужно сделать полемической. Я предлагаю членам редколлегии прочитать статью в «Вопросах философии», если мы собираемся с ней полемизировать.

Я предлагаю следующую тему. Я глубочайшим образом убеждён, что вторая часть «Света над землёй» написана Бабаевским намного слабее, чем первая часть, многое сыро, плохо, это падение мастерства. Неправильно, скороспело работает товарищ. Это общее честное писательское мнение людей, которые к нему объективно относятся. Нужно поручить писателю поставить эту тему, критик, может бить, не рискнёт.

Следует срочно организовать статью «Детская литература после пленума», сделать её передовой и очень конкретной, – в порядке исполнения резолюций Пленума. Этот вопрос специально обсуждался на пленуме МК. Нужно поговорить с директорами издательств, в комиссии Союза, чтобы статья бала очень деловой и конкретной.

«О некоторых вопросах научно-художественной и научно-фантастической литературы для детей». При такой аннотации кажется, что тему нужно выбросить. Нужно поставить её в таком аспекте: приставка «научно» не освобождает от стопроцентной ответственности за художественность. Тогда все прочтут статью. Взять «Семь цветов радуги». Там есть много интересного, но написано это сыро, слабо.

Не знаю, интересна ли тема Мясникова: так уж обидели Горького, что необходимо срочное вмешательство! Будет Мясников препираться с Тарасенковым о периодизации! Я возбуждаю сомнение в статье в такой форме, такого автора, с такой аннотацией» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 63, лл. 70–71).

Далее Симонов конкретизировал свои предложения. Он подчеркнул:

«План начат не с того, что нужно статьи Виноградова и Тимофеева – статьи официальные, в отношении которых отдел знает, что голов ему не спилят. Став за спиной Виноградова, можно обеспечить ещё одно правильное выступление, не занимаясь теми вопросами, которые ещё не решены.

Нужно поставить вопрос остро, по-писательски, так, чтобы это волновало широкие круги читателей и писателей.

Строгость или труизм, подлинная строгость или начётничество. Борьба с ненужными диалектизмами или блохоискательство. О людях, которые пишут на эти темы, не любя литературу, не видя её живой красоты.

В связи с этим надо организовать выступления читателей в защиту писателей, организовать спор между читателями или обсудить одно неверное читательское письмо на конференции читателей по той или иной книге. Есть люди, которые специально занимаются блохоискательством и заваливают газеты и журналы своими письмами. Не надо себе представлять, что это истинное лицо читателя.

Статью Югова непременно надо напечатать. Может быть, он стоит на неверных позициях, мы можем ему возражать, но тут чувствуется заинтересованность автора.

Мы должны стать на защиту богатства языка от вульгаризаторов этого вопроса: Главная опасность сейчас в литературе это не диалектизмы. До того замудрили этот вопрос, во-первых, неверными выступлениями, а затем замалчиванием формы языка, что писатели перестали чувствовать, что с них требуют богатства языка. Писатель привык к тому, что его бьют за богатство языка, и если ты будешь писать бедным, плоским языком, – тебе за это никто слова не скажет.

Мы должны стоять за богатство языка. Рядом с этим в попутной статье мы можем поставить вопрос о каких-то вредных явлениях, о диалектизмах о засорении языка. Но главная опасность не это, а «сукно».

В связи с этим и вопрос о рукописи, о редактуре. Это находится на стыке двух тем – и в вопросах о языке, и в вопросах о мастерстве. Статья Панфёрова написана небрежно и в ней есть ненужные бестактности, но в общем она интересна. Нужно вовлечь в это редакторов журналов – как работать в журнале с автором, как он редактирует – хорошо или плохо. Может выступить не только редактор, но и автор. Мы можем высказать нашу твёрдую точку зрения, что мы за настоящую редактуру, творческую, не приглаживание, чтобы редактор психологически влез в произведение, как соавтор.

Это очень важный вопрос, волнующий широкую писательскую общественность и чрезвычайно важный для читателя.

Необходимо ударить по скверному языку критиков (хотя это чревато для нас последствиями) и поднять вопрос о забвении требовательности в языке. Требовательность понимают – чтобы не было ничего задевающего уха, а не такую требовательность, чтобы было много и богато.

Вторая группа вопросов – качество, мастерство. Я предлагаю взять ряд вещей, но не надо выплясываться над молодым начинающим автором, а взять известных авторов, оценённых. Политически, принципиально мы не расходимся в оценке, но покажем, что мастерство у людей слабо, что авансов им выдали много, а надо работать. Пример – Бабаевский. Есть предложение взять Поповкина. Я не читал 2-й части «Семьи Рубанюк». Если это верно, об этом надо написать.

Много у нас писали о «Весне на Одере» Казакевича, но никто не написал о том, что вторая половина романа написана в два раза хуже первой и в два раза хуже его художественных возможностей. Последние 70–80 страниц читаешь с таким огорчением, как читаешь последние страницы романов Диккенса, у которого все концы плохие. Казакевич талантливый писатель и к нему надо относиться строго.

То же в поэзии. Статья Соловьёва, которую мы сегодня напечатали, правильно останавливается на вопросах художественной формы.

Нужно устроить разгром кого-нибудь из критиков, наиболее яркого представителя суконной, вульгаризаторской критики, человека, который ничего не написал за последние годы о художественной критике, сказать ему, что он человек вредный и кроме того равнодушный, ничего он не любит. Наряду с этим нужно показать примеры художественного анализа, поднять людей» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 63, лл. 72–74).

Оставалось решить вопрос: кого принести в жертву? Бялик был уже не актуален. Тарасенков? Но он когда-то входил в окружение Симонова. Да и Рюриков – заместитель Симонова – был к нему неравнодушен, он с Тарасенковым сдружился ещё перед войной. Кстати, когда Агапов в планах раздела литература и искусство указал статью Мясникова, прекрасно зная, что тот не преминет возможностью «укуснуть» Тарасенкова, Рюриков на редколлегии заявил: «Если критиковать Тарасенкова, то за схоластический и догматический подход к вопросу [о периодизации в литературе. – В.О.]» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 63, л. 71).

В общем, сходу ни Симонов, ни Рюриков кандидатов для разгрома из критиков не нашли. Одних трогать было опасно. К примеру, того же Владимира Ермилова. Потеряв должность главреда «ЛГ», Ермилов, однако, не выпал из обоймы. У него осталось немало влиятельных заступников. Боже упаси было задевать также Эльсберга. За это тоже можно было поплатиться головой. Даже Михаила Шкерина никто тронуть не рискнул, потому что за ним стоял другой Михаил – Шолохов, который мог запросто позвонить ещё одному Михаилу – Суслову. А распекать какого-нибудь тяпкина-ляпкина, о котором никто даже не слышал, было несерьёзно.

Не найдя жертвы, Рюриков обратил внимание на другое – на отсутствие в планах отделов литературы и искусства материалов, обличавших низкопоклонство. Он отметил: 

«Нет ни одной заметки, которая напоминала бы о необходимости продолжения и углубления борьбы с рецидивами космополитизма. Мы дали одну заметку по Музею изобразительных искусств «Английский туман». Это мало» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 63, л. 68).

Из уст Рюрикова такое слышать было очень даже забавно. Он ведь сам же ещё совсем недавно всюду протаскивал Борщаговского, Данина, Субоцкого и других критиков, которых потом причислили к космополитам и за что его в 1949 году удалили из аппарата Агитпропа ЦК в Горький. Видимо, Рюриков больше не хотел возвращаться в Горький и на всякий случай публично демонстрировал якобы свою непримиримость к низкопоклонству перед Западом.

Симонов тоже оказался хорош. Его принципиальности зачастую хватало только тогда, когда надо было показать самого себя (или когда на него нападали). Сколько раз он под разными предлогами отступался от своих учителей и соратников! Одна история с его бывшим наставников Павлом Антокольским чего стоила.

Симонов прекрасно знал о том, в какой сложнейшей ситуации после изгнания из Литинститута оказался поэт. От Антокольского отказались все редакции. Ещё бы! На нём лежало клеймо космополита. Но весной 1951 года кампания по обличению низкопоклонства пошла на спад. Многие вчерашние антипатриоты были вроде прощены. И Антокольский предложил «Литгазете» фрагмент своей новой поэмы.

Симонов поначалу собрался поставить этот фрагмент в номер. Но потом решил подстраховаться и вынес обсуждение поэмы на редколлегии. Естественно, в редакцию тут же примчался Николай Грибачёв, который в 1949 году во многом и инициировал расправу над неугодным поэтом. И всё заседание редколлегии «Литгазеты» превратилось в осуждение Антокольского. Закончилось всё тем, что Симонов отказался от своей идеи поддержать поэта.

Я приведу фрагмент стенограммы заседания редколлегии «Литгазеты» от 19 апреля 1951 года. Вопрос о поэме Антокольского значился третьим пунктом.

«Н.Грибачёв: – Я против. Написано усложнённо, биография героя перемешена с авторскими отступлениями. В результате первая колонка не дойдёт до читателя. Много явных недоработок.

т. Погодин. – Я перечитал первую колонку дважды. Действительно – непонятно. А главное – не интересно, не ново. Если напечатаем эту главу, скомпрометируем, может быть, хорошую поэму.

т. Гулиа. – Достоинство поэмы в целом, её замысел пока не ясны. Я против.

т. Кривицкий. – Всё это написано вовсе не так уж сложно, понять можно, но эмоционально не ново. Стихи заурядные.

т. Коротеев. – Публикация отрывка на первой странице не оправдана: произведение обращено в прошлое.

т. Агапов. – По-моему, не стоит печатать.

т. Симонов. – Я считал возможным напечатание этой главы, но не настаиваю» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 63, л. 45).

Маленькое отступление. Отказ от публикации Антокольского тем не менее не спас Симонова от обвинений в потакании космополитам. Летом 1951 года сотрудник газеты «Труд» В.И. Орлов пожаловался в ЦК на преобладание в редакциях некоторых центральных газет сотрудников нерусской национальности. По его мнению, «после прихода в «Литгазету» Симонова последний начал осуществлять курс на отстранение русских людей от работы и на укрепление и расширение в ней, я бы сказал, сионистского ядра» (Сталин и космополитизм. Документы Агитпропа ЦК КПСС. 1945–1953. М., 2005. С. 628).

По письму Орлова секретариат ЦК ВКП(б) 21 июля 1951 года распорядился провести тщательную проверку. Спустя месяц, 25 августа 1951 года М.Суслов, В.Кружков, Л.Слепов и В.Лебедев доложили: 

«Заявление т. Орлова в отношении «Литературной газеты» в основной своей части также является необоснованным. После утверждения т. Симонова главным редактором «Литературной газеты» на руководящие посты этой газеты были направлены многие квалифицированные писатели и журналисты: т.т. Агапов, Грибачёв, Гулиа – писатели, т. Косолапов – из аппарата ЦК ВКП(б), т. Рюриков – из Горьковского обкома ВКП(б), т. Коротеев – из газеты «Правда», т. Анастасьев – окончивший Академию общественных наук при ЦК ВКП(б) и др. Т.т. Баулин, Пронин, Варшавский не изгонялись из редакции «Литературной газеты», как пишет автор заявления, а были, с согласия Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), переведены на руководящую работу в другие газеты: т. Баулин – членом редакционной коллегии, ответственным секретарём редакции газеты «Известия»; т. Пронин – членом редколлегии газеты «Труд» и т. Варшавский – членом. редколлегии журнала «Огонёк». Неправильно указывается автором заявления, что Розенцвейг, Подлящук, Черняк и Лацис имеют якобы «решающее влияние в редакции». Розенцвейг уже давно не работает в редакции и освобождён от работы за допущенные им ошибки. Утверждение автора заявления о том, что т. Симонов усиленно поддерживает и выдвигает т. Кривицкого, являющегося членом редакционной коллегии и редактором «Литературной газеты» по разделу международной жизни, имеет под собой некоторое основание. Считая т. Кривицкого способным журналистом и зная его по совместной работе в годы войны в газете «Красная звезда», а затем в журнале «Новый мир», т. Симонов, будучи утверждённым главным редактором «Литературной газеты», обратился в ЦК с просьбой направить в эту газету членом редколлегии т. Кривицкого. Эта просьба была удовлетворена. В начале 1951 г. за ошибку, допущенную в «Литературной газете», т. Кривицкому решением ЦК ВКП(б) был объявлен выговор. Вместе с тем было признано необходимым укрепить этот раздел квалифицированными работниками. В настоящее время в международный раздел газеты направлено несколько таких работников» (Указ. книга. С. 626–627).

И хотя для Симонова жалоба Орлова никаких последствий не имела, он на всякий случай стал больше обращать внимание на национальный состав как сотрудников редакции, так и авторов газеты. А в начале 1953 года им вместе с Фадеевым и Сурковым было даже подготовлено позорное письмо в ЦК о необходимости чистки в Московской писательской организации, прежде всего за счёт литераторов нерусской национальности.

В какой-то момент Симонов стал всячески выдвигать молодого критика Владимира Огнева, ратовавшего за новаторство в литературе в целом и в критике в частности. Он собирался сделать из него чуть ли не идеолога либерально настроенных писателей (видимо, взамен погоревших в ходе кампании по обличению космополитов и так  и не оправившихся от несправедливых гонений Александра Борщаговского и Даниила Данина). Не зря Симонов частенько поручал ему очень деликатные задания. Но Огнев полностью под дуду начальника плясать не захотел. Он оказался с характером.

Первый раз Огнев попал с Симоновым впросак в мае 1952 года. Он написал большую статью о пьесе Ильи Сельвинского «От Полтавы до Гангута» и отнёс её в журнал «Новый мир». Симонову это не понравилось. Он потребовал, чтобы его сотрудник забрал материал из «Нового мира» и сократил статью до газетных размеров. Однако Рюриков в номер работу Огнева так и не поставил. Он предложил для начала обсудить её на редколлегии.

Обсуждение состоялось 8 мая 1952 года. В принципе все присутствовавшие члены редколлегии поддержали Огнева. Очеркист Николай Атаров отметил темпераментность статьи, театровед Аркадий Анастасьев, пришедший в «Литгазету» после окончания аспирантуры Академии общественных наук, похвалил автора за глубокий анализ пьесы Сельвинского, драматург Николай Погодин из материала критика даже открыл для себя нового Сельвинского. И только бдительный комиссар Рюриков проявил недовольство. Ему не понравилось, что у Симонова появился новый фаворит – Огнев. Но чтобы не подставляться самому, он чужими руками организовал отзыв Николая Грибачёва, хотя прекрасно знал, что Грибачёв всегда ненавидел Сельвинского и потому никакое доброе слово о поэте опубликовать не порекомендует. Грибачёв не подвёл ожиданий Рюриков. В письме в редакцию он отметил, что в статье Огнева «нужно решительно уточнить и прояснить исторические концепции и мотивировки, подведя под них базу марксистского взгляда» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 88, л. 116).

Кроме того, Огнев был обвинён в неумеренных восторгах по отношени к Сельвинскому. Ему предложили сбавить пафос и убрать дифирамбы. Но эти упрёки были необоснованны. Критик ведь не только хвалил Сельвинского. Он честно признал, что в творчестве писателя случались и крупные провалы.

Видно было, что Рюриков просто опасался ставить статью молодого сотрудника «ЛГ» в номер и искал предлоги, чтобы материал завернуть.

Огнев, надо отдать ему должное, не смолчал. Он заявил, что его мнение о Сельвинском не совпадает с позицией руководства газеты, но это не вина критика, а проблема газеты. Согласитесь, для 1952 года это было очень смелое заявление.

Огнев вообще в молодости отличался дерзостью. Он аргументированно ругал как почвенников, так и прогрессистов. От него не раз по первое число доставалось Катаеву, Луконину, Вере Инбер и даже Твардовскому. Читающий народ уважал этого критика за принципиальность, подкреплённую лёгким пером. Он умел избегать наукообразности.

Вторая стычка Огнева с Симоновым произошла через два месяца, 8 июля 1952 года. Главный редактор «ЛГ» сам заказал критику статью о пьесе Фёдора Панфёрова «Когда мы красивы». Огнев написал всю правду, что это – полный провал. И Симонов, кстати, с таким выводом был согласен. Но он-то рассчитывал на то, что Огнев о слабостях пьесы скажет обтекаемо. Симонов не думал, что критик обойдётся без экивоков. В итоге статья из номера была снята. Выступая на редколлегии, Симонов заявил: 

«Статья, написанная тов. Огневым, которую я снял как неприемлемую для нас, зачёркивает всё творчество Панфёрова после «Брусков». Такой реальный смысл статьи, её дух и направленность. В такой форме нельзя выступать. Статья Огневым написана не без блеска, но общая установка её, на мой взгляд, неверна, в ней уничтожается писатель» (РГАЛИ, ф. 634, оп. 3, д. 89, л. 80).

Ещё одна история, связанная с Огневым. Осенью 1952 года Симонову передали книгу заведующего кафедрой теории литературы Академии общественных наук Василия Новикова «В.В. Маяковский». А надо было знать, как он обожал этого поэта. Симонов всё ждал, когда же литературоведы начнут глубоко копать, а не скакать по вершкам. Новиков его надежд не оправдал. Исследователь утонул в пафосе. Но как об этом сказать? Все знали, что Новиков чуть что – бежал жаловаться в ЦК или строчил доносы.

Меж тем в редакцию «Литгазеты» поступило несколько откликов на книгу Новикова. Один принёс выпускник Литинститута Бенедикт Сарнов. Он с юношеским максимализмом безоглядно осудил халтурное исследование Новикова. Ещё одну рецензию, выдержанную уже в нейтральных тонах, представил Евгений Наумов. Кроме того, своё письмо прислала в редакцию сестра поэта – Людмила Владимировна Маяковская. Но самый интересный материал написал Огнев. Однако Симонов ограничился тем, что поместил острую, но убедительную статью Огнева лишь в редакционной стенгазете. Назвать вещи своими именами в главном печатном органе Союза писателей смелости у него не хватило.

Чуть позже главный редактор «ЛГ» придумал, как помочь своему сотруднику. Он решил его за счёт газеты на месячишко отправить в Ялту – писать книгу о Маяковском. Оставалось выбрать время для творческого отпуска. И тут один из учителей Огнева – Анатолий Тарасенков дал в «Новом мире» статью молодого забияки «Ясности!». Партийная критика была возмущена. Начальство решило срочно организовать дискуссию о Маяковском. Роль главного докладчика отводилась Симонову. Многие полагали, что главный редактор «ЛГ» аргументированно защитит Огнева (зря, что ли, критик несколько вечеров на даче у начальника писал тезисы симоновского выступления). Однако в своём докладе Симонов не только не вступился за своего сотрудника, а в чём-то даже открестился от него – якобы ради высших интересов. Но предательство просто так не проходит. Бумерангом дискуссия задела и самого Симонова, став одной из причин его отставки.

В декабре 1952 года Симонов оказался в «Литгазете» без своей правой руки – Бориса Рюрикова. Этого критика забрал к себе в «Правду» Дмитрий Шепилов, который неожиданно для многих не просто вернул вроде бы утраченное ещё в 1949 году доверие партруководства, а стал новой восходящей звездой на политическом небосклоне. Симонову карьерное повышение своего недавнего заместителя принесло одну головную боль. Он привык к тому, что Рюриков, имея обширные связи в партаппарате, его серьёзно в газете подстраховывал и нередко брал на себя ответственность. А после ухода критика в «Правду» прощупывать почву в ЦК оказалось некому (Косолапов докладывал Симонову далеко не всё и поэтому полным его доверием не пользовался).

Неудивительно, что писатель, оставшись без Рюрикова, начал ошибаться. Он не всегда мог почувствовать конъюнктуру. Но что-то в верхах ему до поры до времени прощали.

Первый серьёзный прокол Симонов допустил весной 1953 года. Он полагал, что после смерти Сталина немедленно начнётся процесс по увековечению памяти вождя. Писатель решил внести свою лепту в создания сталинианы. И просчитался. Новое советское руководство избрало другой курс. А редактор «ЛГ» в него никак не мог плавно вписаться.

Другую серьёзную ошибку Симонов допустил летом 1953 года. Он пропустил в газете одно стихотворение И.Бехера «Песня единства» в переводе Льва Гинзбурга, которое партийное руководство признало националистическим. Как доложили 15 июля 1953 года новому советскому лидеру Никите Хрущёву новые руководители Агитпропа ЦК В.Кружков и Владимир Лебедев, в этом стихотворении «немецкий народ призвался к борьбе за единую Германию независимо от того, какой будет она – буржуазной или демократической, агрессивной или миролюбивой» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 130).

По этому поводу Хрущёв провёл 16 июля 1953 года заседание Президиума ЦК КПСС. На нём с очень острой критикой Симонова и «Литгазеты» выступил в том числе Вячеслав Молотов. Симонов решил, что ему частично врезали не по делу. Поэтому он на следующий день, 17 июля отправил Молотову своё письмо. Он писал:

«Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович!

16 июля с.г. на заседании Президиума Вы указали на то, что в «Литературной газете» во время дискуссий по вопросам изучения творчества Маяковского в отчёте – не только не была подвергнута критике, но даже была поддержана неверная точка зрения, что Маяковскому в его юные годы партийная работа якобы мешала заниматься творчеством.

Вопрос был поставлен неожиданно для меня, и, очевидно, я не сумел сразу достаточно убедительно объяснить, как всё обстояло на деле. Но как писатель-коммунист, которому никогда в жизни не приходило в голову и не могло прийти какое бы то ни было противопоставление творчества – партийной работе, – я не могу не поставить Вас в известность, что в данном случае произошло недоразумение.

В отчёте «Литературной газеты» о дискуссии и, в частности, в изложении упомянутого Вами доклада, не только не содержалось поддержки подобной неверной позиции, но, напротив, содержалось её осуждение.

Вот текст изложения соответствующего места доклада В.Друзина» («Литературная газета» № 10 от 22 января 1953 г.):

«В редакционной статье «Комсомольской правды» при её общей правильной установке есть высказывания, которые вызывают решительное возражение.

Так, например, там сказано: «В.Новиков допускает прямое искажение исторических фактов. На стр. 12 он пишет: «Мелкобуржуазная анархическая группа футуристов, с которой сотрудничал Маяковский, оказала на молодого поэта отрицательное влияние. Прекратив партийную работу, Маяковский отошёл от революционной среды, сделал неверный шаг». Так ли это? Нет. Известно, что это произошло в 1910 году, т.е, ещё тогда, когда Маяковский не только не был связан ни с какой футуристической группой, но и ни одного футуриста в глаза не видел. Что же касается причин этого поступка, то лучше всего об этом сказал сам Маяковский в своей автобиографии».

Как известно, юноша Маяковский активно участвовал в партийной подпольной работе. Затем он вышел из партии. Это нужно объяснить, не обходя молчанием фактов. Сам Маяковский писал впоследствии, что уже в те годы он считал нужным создавать социалистическое, революционное искусство.

Действительно, с самого начала своей деятельности Маяковский стремился создавать революционное искусство. Но можно ли считать, что это субъективное желание Маяковского исчерпывающе объясняет и оправдывает факт его выхода из партии? Нет, ибо и в то время были литераторы, которые создавали революционную поэзию, работая в легальной и нелегальной большевистской печати, оставаясь в рядах партии.

Вступление Маяковского в группу футуристов осложнило его работу по созданию революционного искусства. Не следует замалчивать заблуждения юного Маяковского, не следует замалчивать те осложнения, которые возникли вследствие его вступления в группу футуристов».

Я подчеркнул синим карандашом текст цитаты из «Комсомольской правды» и красным – текст «Литературной газеты», где неверная позиция «Комсомольской правды», бравшей под защиту отход юного Маяковского от партийной работы, – была осуждена.

В том же номере «Литературной газеты» была ещё раз подчёркнута неправильность позиции «Комсомольской правды». Вот это место:

«В.Архипов, по существу правильно полемизируя с ошибочным местом в редакционной статье «Комсомольской правды», где оправдывался отход юноши Маяковского от революционной деятельности, сделал, однако, странное заявление, что не читал критикуемой статьи в целом, а затем высказал ряд сумбурных и сбивчивых положений».

Такова была на самом деле позиция «Литературной газеты» по этому вопросу.

Мне стыдно за свою непростительную ошибку с опубликованием националистического стихотворения И.Бехера. Я знаю, что и помимо этого я как редактор газеты допускал ошибки и промахи в своей работе, и это для меня серьёзный урок.

Но я не хочу в Ваших глазах, в глазах Президиума ЦК КПСС быть виноватым в том, в чём я не виноват. Никогда ни как писатель, ни как критик, ни как редактор я не стоял на гнилых и глубоко чуждых мне позициях противопоставления партийной работы – творчеству.

Я решился отнять у Вас несколько минут времени своим письмом потому, что мне очень важно, чтобы Вы знали об этом правду.

Глубоко уважающий Вас

Константин СИМОНОВ»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, лл. 143–145).

 

 

Однако Молотов большинство разъяснений Симонова не принял. В своём ответе от 3 августа 1953 года сообщил:

«Товарищу К.СИМОНОВУ

Дорогой товарищ!

Получил Ваше письмо от 17 июля и никак не могу согласиться с Вами.

He берусь судить относительно всей состоявшейся дискуссии о творчестве Маяковского и не имел возможности подробно ознакомиться с нею. Не приходится сомневаться, что хорошие дискуссии о творчестве нашего талантливейшего поэта Маяковского нам нужны и полезны. Однако Ваше письмо, на мой взгляд, лишь подтверждает критическое замечание, сделанное мною на заседании Президиума 16 июля, хотя мне приходится сразу же отметить, что в письме неправильно изложено сказанное мною.

Вы цитируете, между прочим, следующий отрывок из отчёта о дискуссии, напечатанного в «Литературной газете» 22 января при изложении доклада В.Друзина:

«Действительно, с самого начала своей деятельности Маяковский стремился создавать революционное искусство. Но можно ли считать, что это субъективное желание Маяковского исчерпывающе объясняет и оправдывает факт его выхода из партии? Нет, ибо и в то время были литераторы, которые создавали революционную Поэзию, работая в легальной и нелегальной большевистской печати, оставаясь в рядах партии».

Неужели Вы не заметили антиреволюционной фальши в этой странной тираде? В таком случае позвольте обратить Ваше внимание на следующее.

Ведь у автора этой цитаты получается так: «Маяковский стремился создавать революционное искусство», но этим нельзя «исчерпывающе» (!!) объяснить и оправдать факт его выхода из коммунистической партии. Таким образом, получается, что выход Маяковского из партии нельзя, видите ли, полностью (то есть «исчерпывающе») объяснить стремлением создавать революционное искусство, но в какой-то мере (не «исчерпывающе») этот шаг Маяковского можно объяснить и этим обстоятельством. Разве такие половинчатые рассуждения достойны коммуниста или даже просто революционного демократа!

В.Друзин пошёл ещё дальше по этой скользкой дорожке. Он заявляет: «И в то время были литераторы, которые создавали революционную поэзию, работая в легальной и нелегальной большевистской печати, оставаясь в рядах, партии».

По Друзину получается, что будто кому-то ещё надо доказывать самую возможность «создавать революционную поэзию» для человека, остававшегося в дореволюционное время в рядах большевистский партии. Друзин, видите ли, только допускает эту возможность и, как бы извиняясь за нашу партию, говорит, что «и в то время были литераторы», которые создавали революционную поэзию, оставаясь в рядах партии. Трудно даже понять, чему больше сочувствует В.Друзин: партии или ренегатам партии?

Откровенно говоря, я не мог и не могу без негодования читать всю эту антиреволюционную болтовню Друзина о нашей большевистской партии. Я слишком мало знаю о В.Друзине, чтобы судить о нём, но что Друзин не способен по-настоящему защищать знамя и честь партии, это достаточно ясно.

Удивляет меня то, что Вы, тов. Симонов, не заметили этого и даже взялись за столь неуместную защиту этих чуждых нашей партии рассуждений В.Друзина.

В. Молотов»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, лл. 140–142).

Добавлю, что свой ответ Симонову Молотов направил также почти всем членам Президиума ЦК КПСС и некоторым другим руководителям, в частности, Маленкову, Ворошилову, Хрущёву, Булганину, Кагановичу, Микояну, Сабурову, Первухину и Поспелову.

Симонов испугался и тут же решил покаяться. Он написал Молотову:

«Дорогой Вячеслав Михайлович!

Благодарю Вас за Ваше письмо. Оно помогло мне понять, в чём состояла моя ошибка и с публикацией изложения доклада В.Друзина и с последующей неверной оценкой с моей стороны содержавшихся там половинчатых, беспринципных суждений.

Но дело не только в этом – Ваше письмо для меня – сравнительно ещё молодого коммуниста – послужит большой наукой на будущее. Что это так – надеюсь доказать делом.

Глубоко уважающий Вас

К.Симонов

1953 г. 4 августа»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 146).

Но уже никакое покаяние спасти Симонова не могло. Партийная верхушка прощать писателя не собиралась. Выход у Симонова оставался один – немедленно под благовидным предлогом добровольно уйти из газеты в отставку. Иначе его ждало позорное увольнение по статье.

 

 

В Агитпропе ЦК уже даже замену Симонову подобрали. Кто-то предложил возвратить в газету, но уже в качестве главного редактора Рюрикова. Но против этого назначения выступил руководитель «Правды» Шепилов. В личном письме к Хрущёву Шепилов попросил по возможности не трогать Симонова. 

«Тов. Симонов, по всеобщему мнению, – заметил он, – является зрелым и квалифицированным редактором, но просто в последнее время он фактически прекратил заниматься делами «Литературной газеты». Серьёзных указаний ему было бы достаточно для того, чтобы выправить дело в газете довольно быстро» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 155).

Но Шепилов вмешался слишком поздно. Машина уже закрутилась. Если кто и выручил в той ситуации Симонова, то это прежде всего Алексей Сурков. Известный поэт, оставшись в Союзе писателей за Фадеева, в письме Хрущёву сослался на то, что Симонов чрезвычайно перегружен по работе в правлении Союза и якобы поэтому в «Литгазету» следовало назначить другого редактора.

Одновременно заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС В.Кружков доложил Г.Маленкову: 

«В связи с тем, что главный редактор «Литературной газеты» т. Симонов ставит вопрос о своей перегруженности по работе в Союзе советских писателей и в «Литературной газете», полагал бы возможным поддержать его просьбу об освобождении от обязанностей главного редактора «Литературной газеты» с тем, чтобы он мог больше внимания уделять работе в Союзе советских писателей» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 149).

Партийную верхушку эти предложения Суркова и Кружкова вполне устроили. 14 августа 1953 года секретариат ЦК КПСС принял решение: 

«Учитывая перегруженность т. Симонова по работе в Союзе советских писателей, удовлетворить его просьбу об освобождении от обязанностей главного редактора «Литературной газеты» (РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 116, л. 148).

Спустя четыре дня, 18 августа это решение утвердил Президиум ЦК КПСС. Так закончилась эра Симонова в «Литгазете».

Вячеслав ОГРЫЗКО