Без подвига нет ничего

Рубрика в газете: Жизнь национальностей: в поисках гармонии, № 2020 / 32, 03.09.2020, автор: Андрей БЕЛОЗЁРОВ (г. БЕНДЕРЫ, Приднестровская Молдавская Республика)

Дед Иван говорил внучку, своевольцу-казаку приднестровскому, по стопам угребающему выбывших из жизни сей, унылой и безысходной, сродников:
– Эх, Андрюшка, побойся Бога! Все глаза продымил пьяным зельем перед тиливизором окаянным!
– Ты и сам, дед, в молодых годах лютее лютого водку жрал да за девками притоптывал, а сейчас за Бога хоронишься?! – отвечал хмельной тридцатипятилетний внук, уставившись тупо в экран.
– Грешен. Но как вы, чумовые, не поспешал на тот свет.
– Али мы не сыны отцов своих? – Внук раскуривал со злорадством цигарку огромную. – На войне девяносто второго не погиб, чего же пророчить десять лет спустя! Фильм такой есть – про мушкетёров! Кха-ха-ха!..
– Не смеись, не смеись, поганец! Ты и жив, мобыть, потому что иммунитет маешь, один уж остался в роду. Отец, дядья и братья полегли, что снопы… Разладилось наше бытие, через это и шаришь, чем бы забыться…
– К чему клонишь, дед, не пойму! – сучил внук по клавишам пульта, с частотой пулемётной перебирая каналы телевидения… Обеспечила власть зрелищами в плоскости вещания защитников анклава самопровозглашённого – антенной параболической к юбилею очередному республики. Многие и пропили сразу подношение от олигархов-спонсоров. Но некоторые ещё упорствовали, мозоля спьяну глаз. Хотя сознавали: чушь несусветная – всё, что транслируют сутки напролёт прокатчики программ.
– Неча рассусоливать: чем понапрасну тут чубом трясти – езжай на Москву! Город шабутной, но хуже не будет; слыхал, не пьют в граде сём, потому как деньгу куют! Хоть каким заручись делом-то… Апосля возвращайся, когда с тверёзого взгляда поймёшь, что нет ничего дороже земли родной, и ты должен быть ей хозяином. В этом наша соль, правда потомственная!

***

С приездом в Москву пьянство-разгуляйство как отрезало («иммунитет» – это в точку!), когда присмотрелся к ценам-то, да и на дедовы сбережения – совесть не позволяла оторваться. Однако и линия судьбы словно прервалась. Вмиг ощутил себя былинкой безымянной со взором тверёзым, но встроенным жёстко (до помутнения) в повинность трудовую буден; не то что в родных Бендерах – где сплошь простор, перспектива историческая («Край воинственных могил»!), где люди живут и умирают порывом единым… Сколько воспоминаний жарких – о Гагаузском походе, дозорах под Дубоссарами, как с армией конституционной «рубились» за бендерский исполком… Не один гекалитр под «былое» и «думы» улил в себя иной герой. И почил – с улыбкой на устах при встрече с Ангелом; так как охранить казака в этом чаду, именуемом «жизнь», значит, избавить от неё!
Работал на Москве казак и мойщиком стёкол зданий высотных, и афиш расклейщиком (тоже на высотах порядочных), и продавцом в салоне мебельном, и даже… агентом рекламным в журнале глянцевитом (вот поистине уда дьявольская под замысловатой биркой). Трудоголил, лишь бы оплатить жильё съёмное; денег деда хватило до первой получки. Вот как-то осенью и встречает его Пётр Царьков, бывший коллега по стойлу менеджерскому, с кем они состязались в количестве звонков результативных за единицу времени, что шашками махали с плеча, ну и говорит:
– Бросай, Андрюха, эти рысачества: горбатить на Папу Карла (гендиректор издания Карл Иванович) – эка невидаль?! Айда в кино сниматься! Оплата средненькая, но – в тот же день. На людей знаменитых посмотришь, себя покажешь. И ус в вине, и нос в табаке! Красотища!
Царьков очень напоминал Андрею другого Петра – товарища по братству казацкому, погибшего в бою. Одиннадцать лет минуло, а как увидел за стойкой быстрого питания его, то лавашем пряным и подавился, – будто тот, бендерский, воскрес (бил по спине «двойник», помогая восстановить дыхание), – так и увязался за знакомцем новым, был принят в команду органа печатного; а теперь опять их пути пересеклись…
И пошло-поехало. Съёмки в сериалах чередуются шоу и телепередачами (общий план, дающий блистать артисту на фоне таких, как ты), корпоративами, где статисты ряженные фривольно снуют для воссоздания атмосферы. Прибывший из российской глубинки Царьков знался с профессией иной, но навык отпал рудиментом: свёртывание производств повсеместное, а также витающие уж мотивы поведенческие эпохи, именуемой веско: постиндустриальность. Он и надоумил, куда пристроить фотки (портреты: анфас, три четверти, полный рост) с целью заручиться проездным на праздник жизни. Не всё же Богом отпущенное время поминать о войне, можно и рехнуться, особенно в столице, коей явно не до твоей в боях опалённой юности. А заодно и присоветовал (тёртый калач – полтора года раскатывал сию забавную плоскость), какую позу избрать, дабы ввернуться в формат: 10х15 см; и лучше в майке с вырезом «щёлкнуться» – эдак ассистент по актёрам оценит на все «сто» данные наймита: выберет в охранники бандитов или в менты…

***

Стало быть – в артисты! В прямом смысле обернуться некто – раствориться в образах-образинах, заключить сделку со случаем. Раз перспективы особо соискателю вольному со сбритыми усами и чубом не светит («всё схвачено» вокруг!) то и неча: проще вознестись над явью – стать ничем и всем. И поначалу упасть. Ввергнуться больно и предсказуемо – в нижний круг актёрской небыли: в массовку… По натуре человеку с харизмой, Андрею, важно оправдаться перед смыслами от корней, что выбранный вектор неслучаен. Вернее, поиск и отрицание предыдущих целей, не принимаемых сердцем-умом; да и возможно ли сотворить благо себе и окружающим – в обход практик фронтовых? «Лицедей, так что же? – размышлял, сообразуясь с деда словами. – Не всё ль равно: кем быть? Главное, пытаться ещё быть, отметя в тридцать семь холостяцких лет надежды состояться по-человечески…»
А ведь под пулями мнилось: страна, мир прикованы вниманием к Приднестровью. И его, участника событий, не должны сбрасывать со счетов. Будет востребован, будет и дальше забирать вожжи стихий. Ан нет! С бравадой было сразу и бесповоротно покончено. Казаков, вставших грудью на защиту республики, лихо и прокатили впоследствии – в устроительстве государства молодого: оттеснили на обочину… Погоревали-погоревали казаки и давай, кто не расточил честолюбие, настраиваться на регионы горячие. Уезжали в казачьи округа (которые также участие выказали Приднестровью) – на Кубань и Кавказ. Кое-кто рванул в Югославию. А вот наследник рода был оставлен деда изволением дома – отведал пороха, хватит! Влиться же в русло мирное не довелось: обзавестись семьёй, решить карьерные (не без этого!) вопросы, – выправить стезю профессиональную, означенную годами учения в политехе. Всё это как-то попятилось оглашено на дальний план – после урагана военного над родной землёй, забравшего и Андрея в потоки… Бесшабашность в компании себе подобных, которых и менты не жаловали – побивали, сажали в «телевизор» до протрезвления. Это была его реальность. Потом и пить уставал! Но время упущено. Он не состоялся в плоскости жизни. Стал, как все. Смотрел телевизионный ящик, отряжался на подёнщину, тянул до получки…

***

По весне, в один из наездов на «Мосфильм», прочесав не один коридор по штабам киностудий, впаривая направо и налево фотографии с реквизитами на обороте: год рождения, рост, телефон (у Царькова и перечень фильмов следовал, в коих «в массе» фигурировал, приравненных к ролям-эпизодам!), товарищи отошли на лестницу перекурить. Андрей интересовался у приятеля:
– Ты имел зарплату, начальник по рекламе о тебе отзывался лестно. Что побудило к столь крутому виражу?
Пётр сработал трагическую маску, как на фото из тугой пачки своей:
– Пойми, Андрюха, я надорвался. Жалею об одном: послать бы раньше к ядрёной фени менеджерство это! Продажа площадей рекламных – фи, никакой романтики!
– И тут её не вижу, – Андрей без рьяности попыхивал дымом. – Труд изнуряющий, хотя ничего и не делаешь: ломаешь дурака!
– Грех жалить, ты вчера эпизод зацепил… А у меня – реплика из зала…
– Я про другое, – настаивал Андрей, запуская в урну окурок ополовиненный. Старожилы казацкие по завалинкам сказывают: коли к сорока годам не бросишь курить, так с цигаркой в зубах и похоронят. – Почему ты из журнала ушёл?
Пётр затягивался неистово. Поднял глаза:
– Невмоготу целиться! Двадцать звонков результативных – двадцать человек положить: забить баки, урезонить аргументами… поднатужиться и – тучным ударом – в нокаут! Премудрость школы Папы Карла… А на деле – укокошить и себя!
Так было. Карл Иванович, профессор кафедры робототехники одного из вузов, в пенсионном возрасте затеял издание глянцевого журнала интерьерного. Держался на плаву, выискивая «научные» методы организации труда. По его установлению рабочий день делился на перетекающие фазы: час обзвона рекламодателей, час обсуждений звонков, где совместно совершенствовалось обращение к оппоненту; опять обзвон, – и опять обсуждения «высоколобые»… Вечная погоня и вечная алчность в глазах: кого и как на том конце провода подсечь… Реализовывалось устремление профессора к гвардии железной буратин-менеджеров, отворяющих своими ключиками золотыми – «научными подходами», – кладовые новой реальности постсоветской (в пределах обустройства интерьерного).
– А в массовке? – Андрею хотелось развенчать тщету Царькова: виделся ему другой Пётр, кто в отваге боевой не знал равных. По сути, телефон клиента в яви менеджерской – ДОТ, который необходимо, выказав смекалку, подавить.
– Здесь веселье, – брался Царьков за очередную сигарету. – Никаких ристалищ. Я – не хищник, я – заяц робкий!
– Кто же, по-твоему, я? – Андрей готовился к приговору; себя-то он втуне ощущал охотником по жизни.
– Да и ты не из поработителей человечества… – Пётр в лица бегущих по лестницам служителей культа иллюзий заискивал, обжигая пальцы у фильтра. – Натура чувствительная, автохтон… как и я, кхе-хе… Расслабься, получай удовольствие последнее!

***

В тот день на «охоте вольной» не удалось заарканить удачу – ухватить перо от Жар-птицы – подрядиться на эпизод горячий… В чём и состояла специфика довольно зыбкой и не всегда приветной стези – представлять себя, быть мишенью и снайпером, вручая ассистенту режиссёра фотографии, которые заказывал в ближайшей от жилья съёмного на окраине Москвы лаборатории. Вот они, доносящие облик его бесчисленные фото-подтверждения – «Я есть: не погиб от пули; и от пьянки-безысходности ушёл!». Разнообразил и одежду, и позы, и антураж. Погрудный портрет с кодовым названием «Штирлиц» – положительный герой в светлом пиджаке, белая рубашка, галстук; оплечный – «Мефистофель»: истый искуситель с прищуром в свитере чёрном; поясной – «Влас»: кулак у щеки и бицепсы, – давшие «зелёный свет» назначению в главари банды по кличке Влас; «Качалов»: свободная поза (как присоветовал Пётр), нога на ногу, в кресле-качалке… В меру привлекательный мужчина молодой: высокий с глубокомысленной складкой лоб, стремительный нос, крепкий подбородок, волевые линии рта, взгляд энергичный. Казак – в прошлом. Пестуемая ныне социальная единица в массе…
Однако Андрей пестовал мечты. Вчера только отыграл братка в сериале (за что и получил втрое весомее гонорар, чем за массовку), и сегодня язвило ожидание фарты. Раз на раз не приходится. Назавтра назначена пахота в шоу.
…Утомительно и бездарно схлопнутое время. С градом пота на висках и шее (жарят десятки софитов), с напряжением всех групп мышц (сидеть требовалось на кубах супрематических), с мыслей банальностью и чувств (держать мину заинтересованную). То нелицеприятно ещё, что ведущая сквернословила за кадром в микрофон. И на осветителей: режет глаз, чёрт дери, ороси другой профиль; и на «публику»: не зевать, хлопать слаженней, не лезть с воззрениями-оценками (только по знаку аплодисменты); и на гримёров, которые вусмерть надоели ей со своими щётками-пудрами… Ярко-кислотная декорация довершает ощущение преодоления – и бессмертной личности, и веры-надежды…
Телевизор развенчивал свою тайну; Андрей постигал ситуацию изнутри; ему даже казалось, что он в тылу вражеском (ходил же с Петром в «поиск» под Дубоссарами и окрест Бендер выправить данные); его миссия: явить себя. Как именно? – Не важно. Бросить курить, к примеру. С выпивкой ведь завязал!
В перерыве именитый писатель (интервьюируемый) испросил воды, а распорядительница плеснула ему водку. Улучив момент, Андрей намерился с вопросом к мэтру, но ведущая вытеснила грубо «с арены слона»; писатель сделал вид, что не заметил.
Подобное задело: он не существует! Нахмурился, в отличие от расслабленного Царькова, который с пристрастием транжирил время на съёмке, жевал в антрактах морковку (после сигареты брался за корнеплод), – пресловутый бычок тупогубенький из актёрской присказки. В дымном предбаннике Царьков растекался самозабвенно перед компаньонами из городов-весей, мотыльками слетевшимися в ангар телефабричный – за, пусть и не ахти какой, но деньгой. У плаката с беременной смертью, – ощеренная по-голливудски с макияжем на остове черепном, пляшущая Костлявая с косой и в джинсах, изобличающих пузо, – Царьков выпячивал гаерски и свой живот. Андрей игнорировал его жест призывный, шваркнул с ненавистью и окурок в урну – когда очередной великий-признанный, член рок-группы скандально-разгильдяйской, коротая время до следующего блока (их снимали по четыре и это было изнурительно), предложил людям из массовки «щёлкнуться», смеха ради, у постера.
Другой Пётр предложил Андрею в канун войны запечатлеться – на фоне крепости у Днестра (та фотография и сейчас в паспорте на груди). Пренебрежение к памяти Петра – «фоткнуться» с его двойником в балагане! Настоящий перед боем припечатал кулаком к скале бастиона пачку сигарет. «Кончится война, – его накануне слова, – тогда и у тебя, Андрюха, отобью охоту курить да водку жрать!..» Казаков, прошедших «школу» под Дубоссарами, по спецсигналу собрали в районе казарм крепостных. Выдали оружие. Знали, что на Бендеры армада прёт. Ждали приказа, чтобы защитить исполком. Не дождавшись («предательство штабных, замысливших сдать город!»), атаман скомандовал: «По машинам, там разберёмся!» До исполкома не доехали. Всюду стреляли. Водитель остановил у центрального рынка. В лоб шла колонна бронетехники, устремляясь к мосту через Днестр. Кто-то вскинул гранатомёт. Головной бронетранспортёр загорелся. Казаки пытались закрепиться в квартале. Но тут снайперы. Пули дзынькали слева и справа… Поливал и огонь пулемётный; руки-ноги-головы неформатным образом (для представления, воспитанного на кино) устилали мостовую и тротуар, – поверх внушённой с детства романтики военной…
Как в такой свистопляске оглашенной выдюжить: шагу ведь нельзя ступить без прожигающего мозг осознания – вот, именно Здесь и Сейчас, на этом адовом пятачке у киоска газетного, преисполненного декларациями интеллектуалов (ещё миг, и валящегося валом в небо, что в съёмке замедленной, и обрушивающего к кирзачам твоим веерами-страницами огнём иссечённых, – «Звезда», «Юность», «Новый мир»…), у цоколя главпочтамта с растрескавшейся штукатуркой, отчего-то в виде мальтийского креста, – можно ведь и самому на эти конечные равно лепестки-сегменты располосоваться: под десятками, сотнями ножами Потрошителя? И каждая трещина перед глазами даёт новое «сейчас»: быть иль не быть?!
Ура-а!! Ура-а!!! Перебежками стремились казаки к исполкому. Патронов не жалели… И армия конституционная – не промах: подходы к зданию просекала шквалом калибров. Необходим манёвр. Какой? Казацкий грузовик занимался пламенем, шофёр – у колёс в позе эмбриона. Крикнув ребятам «Я есть!», Пётр вскочил в кабину, отжал сцепление – и – на броню застопорившуюся… Ценой жизни своей улучил в момент единственный вектор. Казаки прорвались на подмогу в исполком. Флаг республики не был низвергнут…

***

Для чего они все – массовка? Слетевшиеся с разломов-окоемов некогда единой страны, все ещё близкие по духу сограждане, чувствительные к несправедливости, явно с оголтелостью во взоре, с жаждой реванша, – носители пульсаций социума. Судя же по реакции работодателя: пятна, абрисы, тени, дабы замазать брешь, придать глубину плоскости – на которой лишь намалёван очаг. Ан, без артистов массовых сцен не обходится ни одно шоу. Все вместе, спору нет, – нужны; каждым в отдельности – пренебрегают: «Эй, на галёрке, некто, подите вон, раз не можете вписаться в фон!..» Недаром и в футболе испытание для команд – игра при пустых трибунах. Также и на поприще эстрады: аншлаги звёздные обеспечиваются отдельной статьёй расходов – псевдопоклонникам платят за просмотр! Статисты зачастую заполняют площади столиц, «протестуют» на митингах-пикетах, творят рейтинги опросов.
Внести в сюжет достоверность! Массовка и придаёт вымученной картинке подлинность: движущаяся, гогочущая, или, наоборот, остегнутая… Молодёжь, средний возраст, люди пожилые, – все востребованы с завидным постоянством на теле- и кино-проекты. Даже дети и домашние животные; к этой категории, впрочем, требования особые… Сведения о претендентах хранятся в Центральной Базе, извлекаются ассистентами режиссёров, не брезгующими и принять фотки из рук желающих отличиться: в типажах иль в эпизоде – как повезёт.
Везло. Отбирали. Удался комплекцией (играл бандитов, охранников, милиционеров) и более-менее лицом фотогеничным. Красавцем, однако, не был; и не комплексовал – подмечая, как записные угодники зрительские на первых-вторых планах льнут к зеркалам подправить волосину выбившуюся, сбить былинку мизинцем приторно оттопыренным – павианы расфуфыренные… За эпизод оплата выше и время съёмочное плотнее, и коллеги по площадке, взаимодействуя в реплике, уважают. А что говорить о прежних дружках-товарищах, с коими вчера тёрся плечом к плечу в сцене групповой – ещё дубль, ещё! – на кого не пал перст указующий помрежа: «Не хотите ли сыграть?..» – так у тех блеск почтительный в глазах…
– Ну, ты, блин, даёшь! Без году неделя в кино, а какая по счёту роль? – с жаром вопрошал Царьков, пересекшись с Андреем на съёмке исторического «полного метра». В последнее время их пути-дороги разошлись, каждый промышлял самостоятельно.
– Я не считаю, – Андрей озирался пристально на себя в облачении гренадера Преображенского полка, удерживая кивер… Вот так же он когда-то переоделся и в форму казацкую. Думал, игра всё это, несмотря на принадлежность действительную к казацкому племени: сапоги со скрипом, галифе с лампасами, гимнастёрка с кантом, шашка, фуражка заломленная… Форма же притянула в лоб пытливый вереницы смыслов…
– У меня всего десять – эпизодов, но я давно в этом деле! Чем ты их берёшь? – не унимался приятель, также затянутый в мундир, приглашая на скамью у гримёрной. И опять этот здоровяк розовощёкий был стократ ненастоящий: запасался морковью и сигаретами тонкими, чтобы без претензий схлопнуть время…
– Не знаю… – Андрей наблюдал в себе преображение с облачением-то (реконструировался дворцовый переворот в пользу Елизаветы Петровны). – Хотя… вру, – смотрел заговорщицки на коллегу, – будь в курсе: я беру их!..
– И чем?
– В каждой роли я стою на действительной жизненной почве…
Царьков с усмешкой кривой резюмировал: всё-де в этой жизни театр… Андрей же цитировал сентенции Станиславского, почерпнутые в период обращения в лицедеи. (Хотя здесь можно и поспорить, насколько обращение это было негаданно.)
За неделю до войны на той самой площади перед исполкомом, где и предстояло Петру явить себя, между друзьями случился разговор. Уже пылали Дубоссары, уже был расстрелян автобус с рабочими на окраине Бендер. Все ждали боевых действий и в городской черте… Пётр говорил, не таясь ощеренных объективов представителей средств информации, облепивших подходы к зданию (казаки стояли «вольно» на посту, подбоченясь в форме, – высокие, бравые, чубы непокорные запрокинуты в облака):
– Не сегодня-завтра начнётся. Враг стягивается по юго-западному периметру. У меня такое чувство, что меня не станет…
– Брось! – не меняя позы залихватской перед корреспондентами, Андрей впервые находил товарища в эмоциях опрокинутых. – Всех нас не станет когда-нибудь. Казак – это смертник: готов сложить голову за други своя!
– И я о том же, – щурился солнцу Пётр. – В отличие от тебя, я не потомственный. Думалось, в обличии смогу доказать!
– Потомственный, не потомственный? – хмыкал Андрей. – Что доказывать?
– Без подвига нет ничего! – отвечал Пётр, засматриваясь на стяг, плещущий звонко красным и зелёным над исполкомом. – Каждый житель республики нашей самопровозглашённой несёт в себе запал. Но хватит ли смекалки и воли осуществить! Совестно, если упущу то, что гнездится – во мне, в тебе, в нас, – требует выхода!
– Видишь, ты и есть настоящий! – бил по плечу, притягивал лоб друга к своему лбу Андрей – под вспышки алчные объективов. – Ты и есть!!
– Я есть!! – ронял Пётр чуб вихрастый на плечо Андрея. – Я есть!!! – и щёки обоих были мокры от слёз.

***

Нравилось ли Андрею, человеку от земли, крещённому огнём и металлом, обретаться, словно во сне, в сорок четыре уж года (прошло пять лет, как он взялся распахивать сие иллюзорное поле – в персонажах, вызволенных из небытия, дабы вогнать в небытие прикованных к экрану за неизменным бочонком с алкоголем?
В отличие от Царькова, коей не был хищником, раз не в усладу источать приёмы захвата на манер армий менеджеров столичных (чему уже хвала), Андрей обладал и здравым смыслом. Он говорил ему: «Долг человека загружать себя нравственно, не вязнуть в нивелировании себя за формулой тривиальной: всяк-де ныне пешка в конфигурации – куда и как это множество вгонят, ограняя по бокам, тем и составит узор под приглядом. Царьков растворился в миражах. Ты же обязан искать! Активно наблюдать события, – стать вершителем судьбы. В этом подвиг Человека: Я есть!!»
…Прошёл ещё год. Андрей спорил с разрывающими сознание прерогативами: потакать ли себе и тем, кто денно и нощно к экрану привлечён, пережёвывая сериалов-телепередач жвачку?.. А ведь недавно уже и события Донецко-Луганские воспрянули в мощь полную (не говоря уж о Крымских событиях, что особая стать!), уже и там война. Будто опыт Приднестровский перенесли параллельно через годы на Восток Украины. А он, участник-зачинатель ряда событийного, давшего заряд и духу бодрости, и сопротивлению вящему, так и остаётся – «в массе». Не престало казаку разделять участь травоядных всех, а вот быть в авангарде стихий – так это в самый раз!!
В один из съёмочных дней прямо из артистической, где он готовился к роли берущего взятки постового, его вызвали к режиссёру. И сразу же надежда взметнулась. Шанс!.. Он согласится играть за плату символическую, лишь бы никаких ментов-банкиров-бандитов, в обход именитых-признанных, лощённых и подмигивающих, которые без «штуки баксов» и рта не раскроют… Андрей влетел в бокс режиссёрский, готовый внимать.
– Брателло! Конфиденциально. – Режиссёр вышел на цыпочках из-за монитора, приоткрыл дверь закутка профессионального, глянул окрест и закрыл. – Ты подходишь по ряду параметров… – смотрел на Андрея испытующе.
Андрей ободрился. Нет, не зря воевал за родную землю. Не зря друга потерял, а потом обрёл в ипостаси новой. Не зря познал правду казацкую, удаль и горечь поражений – в чаду хмельном да в объятиях женщин многих; не зря по наказу деда пришёл на Москву; не зря чудил в «буратинах-менеджерах» и в «паяцах ряженных» (тоже ведь испытание испытаний); – всё не напрасно! Окажет влияние, точно! – явит себя. Заручится Словом и Делом! И это будет его толика, мир избавляющая от чумы нивелирования, восстания масс…
– Во вторник ты свободен? – наступал режиссёр, горя глаз огнём.
– Кажется, планировал что-то…
– Пошли всё прочее к чертям! У нас случай особый: шикарный костюм и галстук получишь в довесок к гонорару!
– А сценарий когда? – Андрей всё ещё пребывал в тумане.
– На этот раз обойдёмся. Всё, что будет нужно для кадра, сообщат после подписания с тобою бумаг ответственных.
«…радикальный по языку проект, – рисовалось Андрею. – В качестве артистов задействованы вездесущие представители массовки; коллегиально по ходу действия разрабатывается сценарий и антураж…»
– Во вторник у Боровицких ворот, стало быть, встречаемся!.. Получишь пропуск! – брался за пуговицу его бушлата форменного, бурился взглядом в Андрея режиссёр, – …в инаугурации участвовать будешь!.. Изображать лепоту благодарственную избирателей от села!.. Усы вот только тебе не мешало бы пышные казацкие приклеить – для убедительности пущей!.. Хе-хе, не грех, кто-то должен… Типаж, по-моему, великолепен!
Нетрудно догадаться, какой выбор сделал Андрей. Ведь образ беременной Смерти с косой, балаган цивилизационный символизирующей, к сорока пяти годам жизни стал ему антипатичен.

***

Придя на могилу к деду Ивану (он умер, не дотянув до возвращения внука из отступа), Андрей долго вглядывался в фото на кресте: непокорный чуб седой под летней фуражкой, верные усы, лучистые глаза. Безмолвно благодарил деда за мудрость.
Начиналась новая эра: исход – из мегаполиса! От множества пустопорожнего – к единице самоосознающей!

 


Белозёров Андрей Борисович родился в 1966 году в городе Бендеры. Учился в Кишинёвском пединституте и в Институте искусств. Окончил Высшие литкурсы в Москве.

2 комментария на «“Без подвига нет ничего”»

  1. Да, без подвига нет самопровозглашенной республики, но самопровозглашенной республики нет и без признания международного. ПМР уже 30 лет — между Небом и Землей, вне закона. Сколько поколений людей слито в никуда. Жестокий урок для всех желающих состояться в сепаратистах, но нерадивы ученики, а ЛНР и ДНР в первую очередь!

  2. Г-ну Мирному. Нет, Г-н Мирный, 30 лет ПМР (Приднестровской Молдавской республики) это не “поколения людей, слитые в никуда”, как вы пишете, это счастливое поколение! Ведь и Россия живёт не 30, а уже 300 лет без признания Западом, и в то же время мы счастливы, что мы русские! Дай Бог, чтобы НИКОГДА Запад не признал, ни ПМР, ни ДНР с ЛНР, ни Крым, ни всю Россию!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.