Был ли член политбюро Андрей Кириленко защитником русского народа?
Рубрика в газете: Кто управлял советской империей, № 2019 / 25, 05.07.2019, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
8. Две правды
Кстати, не факт, что Кириленко, если б в начале 70-х годов получил от Брежнева отмашку на реформирование партаппарата, всё провёл бы образцово. Увы, он нередко демонстрировал непоследовательность и даже двойные стандарты. С одной стороны, Кириленко не раз на секретариатах ЦК призывал коллег думать о людях и давать по рукам всем рвачам и хапугам. Но, с другой стороны, он не хотел, чтобы дискуссии на секретариатах ЦК на острые темы выходили за пределы здания на Старой площади и становились бы достоянием общественности.
«Тов. Кириленко, – отмечалось 17 сентября 1968 года на секретариате ЦК, – внёс предложение о том, чтобы впредь при подготовке постановлений ЦК для публикации в печати более тщательно готовить материалы. Не давать в печать тех пунктов, которые могут вызвать кривотолки, ненужные разговоры и т.д.» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 3, л. 211).
Получалось, что Кириленко ратовал за две правды: одну, полную, без каких-либо изъятий – для узкого круга секретарей ЦК, а другую, очень усечённую и сильно дозированную – для народа.
Эта двойственность Кириленко проявлялась во всём. Как рассказывал тогдашний председатель правительства России Геннадий Воронов, именно Кириленко, глядя на Брежнева, не посмел остановить строительство на Волге Чебоксарской ГЭС, которая грозила резко ухудшить жизнь сразу в нескольких регионах страны. Но вот работавший в отделе пропаганды ЦК Александр Яковлев утверждал, что тот же Кириленко, когда в 1970 году увидел фильм о гибнувших в озере Байкал рыбах, какое-то время весьма энергично боролся за закрытие вредных заводов.
О двойственности Кириленко рассказывал в своих мемуарах и бывший помощник председателя КГБ по вопросам Политбюро Игорь Синицин. Ему шеф как-то поручил показать Кириленко публикации о НЛО в западной прессе, а заодно и рапорт офицера 3-го управления КГБ о появлении на Волге НЛО. Выполняя задание Андропова, Синицин в один из выездов отправился по Дмитровскому шоссе на подмосковную дачу Кириленко, которая ранее принадлежала Ворошилову.
«Бревенчатые стены дачи были аккуратно покрыты зелёной масляной краской. Ближе к дорожке стояла огромная застеклённая терраса, дверь которой была открыта.
– Сюда, пожалуйста… – сказал человек из прислуги, появившийся в дверях.
Андрей Павлович сидел внутри. Вся мягкая мебель была покрыта по-казённому светло-серыми полотняными чехлами.
Я подошёл к глубокому креслу, в котором сидел председатель ВПК. Это был человек маленького роста, седовласый, с упрямым бульдожьим прикусом челюстей и высокомерным выражением лица. Не вставая, он протянул мне для рукопожатия твёрдую ладошку.
– Бери стул! – скомандовал он резким тоном, как будто заранее был сердит на меня. Может быть, так оно и было. Ведь я оторвал его от любимого дела – вечерней рыбалки. – Садись, показывай, что за… у тебя там!
Я передал ему все материалы. Сначала он прочёл рапорт офицера, отложив в сторону написанные мной странички. Затем полистал один из номеров «Штерна».
– Вот это да!.. Интересно! – отреагировал он. – А статьи из журналов поподробней перевести можешь?
Я перевёл ему с немецкого материалы из «Штерна». Кириленко слушал внимательно. В разгар чтения прибежали его внуки, он выпроводил их с террасы, но без матерных слов, и снова с интересом слушал о НЛО.
– Можешь мне всё это оставить? – спросил он, когда я закончил переводить. Но больше всего он заинтересовался рапортом офицера 3-го управления, обнаружив некоторое знакомство с предметом наблюдений, изложенным в нём.
Кириленко не высказал и тени сомнений по поводу факта появления над плавнями Волги НЛО. Не стал отвергать с порога случаи появления «летающих тарелок», описанные в «Штерне». Он явно не придерживался точки зрения некоторых академиков, в том числе и оборонщиков, которые в средствах массовой информации пытались затемнить суть вопроса и перевести его в якобы случайную игру световых лучей в атмосфере.
– Так это не секретные документы? Я могу их оставить? – переспросил он.
– Юрий Владимирович для этого и послал меня… – ответил я.
– Ну, хорошо. – Из глубины кресла потянулась рука для прощания» (И.Синицин. Андропов вблизи. М., 2015. С. 128–129).
Не ограничиваясь описанием своей первой и последней встречи с Кириленко, Синицин счёл необходимым отдельно в мемуарах остановиться на том, какую роль этот человек играл в экономике страны.
«В начале 70-х годов Кириленко входил в руководящую четвёрку секретариата и политбюро. Это были Брежнев, Подгорный – председатель президиума Верховного Совета, Суслов – фактический второй секретарь ЦК, без которого не решались никакие серьёзные вопросы, в том числе и кадровые. Четвёртым был А.П. Кириленко, курировавший весь военно-промышленный комплекс СССР. Учитывая, что этот комплекс пожирал не менее половины лучших интеллектуальных ресурсов и около 80 процентов финансовых и материальных фондов страны, секретарь по оборонке был более влиятельным человеком, чем председатель Совета министров СССР. Тем более, что предсовмина не вносил, как правило, от своего имени принципиальных народно-хозяйственных вопросов на решение, а только исполнял проштемпелёванные политбюро постановления секретариата ЦК вместе с Минфином.
В гигантском хозяйстве Кириленко царил типичный советский беспорядок. Как выбрасывались здесь буквально на свалку колоссальные и первоклассные материальные ресурсы, мне рассказывал иногда мой друг, военный строитель. Так, когда строился один из военных объектов, на него было выделено Госпланом, Госстроем и Госснабом – ведомствами, которые распределяли по всей стране финансы и строительные ресурсы, – огромное, заведомо излишнее, количество строго фондируемых в стране материалов – нержавеющей стали, труб, кабелей, цемента высших марок. Они были почти недоступны гражданским строителям. Около трети этих дорогостоящих материалов, как обычно, не бывало использовано. Ведь рассчитывались они проектантами с запросом: а вдруг Госснаб что-то сократит!..
Казалось бы, оставшиеся неиспользованными сотни тонн этого добра следовало бы вернуть на склады. Но военно-промышленное начальство полагало, что если что-то будет показано лишним, то в следующий раз фондируемые материалы получишь впритык. Поэтому и в тот раз было принято соломоново решение: чтобы при сдаче объекта Военно-промышленной комиссии под руководством Кириленко секретарь ЦК не заметил излишков, их просто приказали завалить землёй при помощи бульдозеров. Местность вокруг стройки сразу стала холмистой.
Специалисты, принимавшие объект, всё-таки что-то заподозрили, но нарушить восторг председателя ВПК и других высокопоставленных её членов, показав конкретный перерасход и уничтожение ценных материалов, не осмелились.
Или другой пример из того же источника. Когда мой друг работал на строительстве посадочной полосы для первого советского космического челнока «Буран», то приказано было сделать её идеально ровной. Для этой цели закупили за рубежом особо совершенные бетоноукладчики. Эти машины могли успешно работать только при определённых марках бетона и чётко определённых фракциях, то есть размерах, гранитной щебёнки. Но с нашей российской расхлябанностью и бесконтрольностью на объект завезены были горы щебёнки совершенно другой, более крупной фракции. Когда эту щебёнку засыпали в бункеры машин и добавляли самые лучшие марки цемента, дорогостоящие импортные агрегаты выходили из строя или не давали необходимого качества.
Полоса была построена, но её покрытие оказалось столь отвратительным, что никакой «Буран» не мог сесть на неё со своей огромной скоростью. Тогда руководители военной стройки придумали, как исправить положение. Со всего Советского Союза были собраны ручные алмазные шлифовальные инструменты. Сотни рабочих под надзором десятков инженеров, днём и ночью при свете прожекторов, вручную шлифовали посадочную полосу, устраняя все мелкие неровности. Вот так выполнялось постановление политбюро ЦК КПСС о запуске в космос советского челнока «Буран». Многие другие решения ЦК и Совета министров претворялись в жизнь с такой же эффективностью, как и названные примеры.
В епархии Кириленко существовали десятки, если не сотни «закрытых городов», не имеющих имени на карте страны. Внутри этих городов и в крупнейших центрах СССР работали научно-исследовательские и проектные институты, названия которым заменяли обозначения «почтовый ящик номер такой-то» или «объект номер…». Это были все оборонные учреждения. В силу секретности и разобщённости многие дублировали друг друга, работали параллельно. Разработчики ракет в Днепропетровске не знали, что делают их коллеги в подмосковных Мытищах, и заново изобретали «космический велосипед». Естественно, что они без ограничений каждый использовали интеллектуальные, финансовые и материальные ресурсы. Вроде бы это создавало полезную для дела конкуренцию. Но ракетные, танковые, электронные и другие плоды их труда лишь незначительно отличались друг от друга.
Однако ни Кириленко, ни Отдел оборонной промышленности ЦК, ни Военно-промышленная комиссия под председательством Кириленко не стремились навести в этой сфере народного хозяйства элементарный порядок и устранить дублирование усилий. Я думаю, всё дело было в том, что секретарь ЦК, член политбюро, ВПК и их аппарат подходили к делу формально, по-партийному, то есть бездумно, легковесно, будучи в принципе не специалистами своего дела, а всеядными «партийными» организаторами, облечёнными высшей властью над «технарями» (И.Синицин. Андропов вблизи. М., 2015. С. 130–132).
9. Вмешательство в идеологию
Отвечая в ЦК в первую очередь за экономику, Кириленко очень часто вмешивался – и весьма активно – и в сферу идеологии, хотя за неё в партаппарате отвечали Суслов и Демичев. В дневниках Александра Твардовского рассказано, что, когда он приходил по каким-то делам к заведующему отделом культуры ЦК Василию Шауро, ему не раз говорили, что отдел посоветуется с Кириленко. Приведу запись от 19 октября 1967 года: «Встреча с Шаурой была бы всего лишь пустопорожней, как и предполагалось, если бы она ограничилась вопросом, с которым я пришёл – о проспекте ж<урнал>а на 68 г. «Дайте имена, но не указывайте названия произведений». – Одни имена, говорю, это всё равно что ничего. Разъясняю, как это плохо со всех точек зрения. Он обещает поговорить с Кириленко, Сусловым, но рекомендация, наверно, будет такая же».
Обратите внимание: отдел культуры ЦК высказал Твардовскому пожелание посоветоваться тому в первую очередь не со своим куратором Петром Демичевым (видимо, понимая, что Демичев всё равно сам ничего бы не решил) и не с главным партийным идеологом Сусловым, а с Кириленко, который вообще-то курировал вопросы промышленности. Почему? Только ли потому, что на тот момент не Суслов, а Кириленко демонстративно вёл себя как неофициальный второй секретарь ЦК? Наверное, свою роль играло и то, что Кириленко не только быстро схватывал суть почти любого вопроса (Суслов, может, ещё быстрей понимал все проблемы), но и оперативней принимал решения, не боясь брать на себя всю полноту ответственности (тот же Суслов, когда чувствовал, что пахнет жареным, проявлял осторожность, без конца всё взвешивал, а то и что-то перекладывал на Брежнева).
Другое дело, что Твардовский осенью 1967 года не придал ремарке Шауро серьёзного значения. А зря. Шауро знал, что говорил. Когда горячие головы в ЦК провели без ведома отдела культуры и Союза писателей решение ради экономии бумаги об упразднении журнала «Наш современник», он намекнул литгенералитету, что неплохо было бы задействовать Кириленко. И эта тактика сработала. Выступая 18 ноября 1967 года на секретариате ЦК (который, к слову, вёл Суслов), Кириленко заявил:
«Может быть, следует разрешить продолжить издание этого журнала, но штаты не увеличивать» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 2, л. 255).
Твардовскому бы прислушаться к намёкам Шауро. Но поэт остался глух к ремаркам заведующего отделом культуры ЦК. Он продолжал считать, что в вопросах культуры всё зависело в первую очередь от Суслова. А это было не совсем так.
Весной 1968 года до Твардовского через критика Лакшина дошли слухи, будто Кириленко уже где-то мельком сказал, что для «Нового мира» подыскан новый главред. 16 апреля 1968 года поэт записал в свою рабочую тетрадь:
«Этот вопрос у нас решён: Твардовского мы снимем», – сказал Кириленко (?) в беседе с одним из членов Пленума ЦК, спросившем, как же теперь быть с «НМ»?» (А.Твардовский. Новомирский дневник. Том 2, М., 2009. С. 146).
18 июня 1968 года Твардовский попытался какие-то вопросы по «Новому миру» решить с первым секретарём Союза писателей СССР Георгием Марковым. Однако литчиновник посоветовал ему стучаться в верха. Дальше между Марковым и Твардовским произошёл следующий диалог:
«Г.М.[Марков]: – Придётся вам, А.Т., пойти наверх (знакомый мудрый совет – выпутывайся как знаешь, а мы поглядим, что получится).
– К кому?
– Ну, к П.Н. [Демичеву].
– Он сказал, что сам позвонит.
– Ну, к Суслову.
– Я не буду ему звонить – он трижды уклонился от встречи со мной в прошлом году, это было при вас (Воронков: да, да, при мне).
– Тогда уж к Кириленко.
– Почему к нему? Что он Гекубе, что ему Гекуба?..
– Как же – первый после генерального…
– Нет, мне это уж совсем как-то не с руки (я даже имени-отчества его не знаю и понятия не имею, что за человек, – сейчас только вспоминаю, что именно Кириленко, рассказывали, после апрельского пленума сказал, что «вопрос о «НМ» решён, Тв<ардовско>го мы, конечно, освободим)» (А.Твардовский. Новомирский дневник. Т. 2., М., 2009. С. 174).
Впрочем, долго недооценивал роль Кириленко в идеологических вопросах не только Твардовский. Даже не все партаппаратчики понимали, насколько серьёзно Кириленко относился к прессе и культуре. Приведу несколько примеров.
Начало лета 1968 года. Кириленко внёс в Политбюро записку об улучшении работы партаппарата по идеологическим вопросам. 14 июня 1968 года на очередном секретариате ЦК Суслов вне повестки дня предложил по этой записке обменяться мнениями. В сохранившейся протокольной записи заседания были приведены короткие реплики Суслова, Кириленко и Устинова. Я приведу их.
«СУСЛОВ. Нам необходимо начать реализацию предложений, содержащихся в записке комиссии т. Кириленко. На этот счёт есть поручение Политбюро. Я бы считал, что может быть, нам следует начать с организации Отдела печати, радио и телевидения ЦК КПСС.
КИРИЛЕНКО. <…> Следует ли нам начинать с организации Отдела в ЦК? Может быть, начать с комитетов. <…>
УСТИНОВ. Необходимо назвать конкретные фамилии руководителей центральных идеологических организаций» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 3, л. 168).
Потом Демичев стал говорить о возможных вариантах в Комитете по печати, который на тот момент возглавлял Н.Михайлов.
«Можно было бы предложить т. Пономарёва или т. Фролова, – заявил он. – Есть хорошие товарищи для этого, например, т. Пилотович из Белоруссии. Но едва ли согласится отдать его т. Машеров» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 3, л. 168).
Здесь стоит отметить, что упомянутый Демичевым Фролов числился его помощником.
Затем возник вопрос о главреде «Правды» Зимянине.
«Он, – сообщил Демичев, – хотел бы уйти из «Правды» по состоянию здоровья, или, может быть, рекомендовать т. Зимянина в отдел печати ЦК».
В итоге Секретариат ЦК решил:
«Поручить тт. Суслову, Кириленко, Демичеву и Капитонову к следующему Секретариату подготовить предложения по одному из комитетов» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 3, л. 168).
Другой пример. Осень 1968 года. Сразу два отдела ЦК – пропаганды и культуры – готовили материалы о повышении ответственности СМИ и учреждений культуры. 24 октября Василий Шауро и А.Дмитрюк из отдела пропаганды направили руководству ЦК записку, в которой обратили внимание на недостатки в работе издательств и журналов. Они сообщили:
«К числу работ, опубликованных в последнее время и содержащих ошибочные идейно-политические тенденции, можно отметить книги:
В.Кардина «Достоинство искусства» (издательство «Искусство»), <…> повесть В.Быкова «Мёртвым не больно» (журнал «Новый мир»), стихотворения Е.Евтушенко «Баллада о ложных маяках» (журнал «Юность»), «Монолог песца на аляскинской звероферме (журнал «Знамя»), <…> кинофильм «Женя, Женечка и «Катюша» (студия «Ленфильм»)» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 444, л. 4).
Дальше два партфункционера похвалили цензуру, которая успела, по их мнению, какие-то вредные публикации остановить на стадии вёрстки.
«Вместе с тем значительное количество материалов, содержащих ошибочные идейно-политические концепции, – сообщили Шауро и Дмитрюк, – снимается на стадии предварительного контроля. Так, был задержан выход в свет романа Г.Свирского «Невидимый фронт» (издательство «Советский писатель»), <…> ряд материалов четвёртого и пятого номеров журнала «Новый мир» за нынешний год…» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 444, л. 5).
Уточню: цензура не пропустила в «Новом мире» материалы Ефима Дороша, Виктора Некрасова и некоторых других писателей.
А уже 26 ноября 1968 года записка Шауро и Дмитрюка была вынесена на рассмотрение Секретариата ЦК КПСС. Председательствовал на том заседании Кириленко, а из других секретарей присутствовали Демичев, Капитонов, Катушев, Пономарёв, Соломенцев, Устинов и председатель Комитета партконтроля Пельше. Вопрос «О повышении ответственности органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политическое содержание публикуемых материалов» значился в повестке дня первым.
В протокольной записи того заседания было отмечено:
«КИРИЛЕНКО. Проект подготовлен неудачно. Он очень куцый, не раскрывает существа дела. Надо подойти с более широких позиций к этому вопросу, как было отмечено в записке Политбюро. Нужно будет дать вводную часть, показать роль средств информации, а затем изложить в развёрнутом виде практическую часть решения.
ПЕЛЬШЕ. Тов. Кириленко правильно ставит вопрос. Проект постановления подготовлен формально. Такое решение мало что даст.
КИРИЛЕНКО. Речь идёт именно о том, чтобы возложить ответственность за идейное содержание на редакторов, на редакционные коллегии, на коммунистов, которые работают там. Что касается Главлита, то он должен нести ответственность за сохранение государственной и партийной тайны в печати.
ПЕЛЬШЕ. Необходимо в решении затронуть также вопрос о работе творческих союзов. Они нередко проводят различного рода творческие вечера, приглашают докладчиков, но всё это делается бесконтрольно. Часто они копаются в мелочах быта. Вообще вопрос о кадрах в органах печати и издательствах заслуживает большего внимания. Я считаю, что агитпроп должен изучить этот вопрос и укрепить органы печати кадрами» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 3, л. 246).
По итогам обсуждения данного вопроса Секретариат ЦК постановил поручить в десятидневный срок Пельше, Демичеву, Капитонову, Пономарёву, Степакову, Шауро и некоторым другим партаппаратчикам доработать проект постановления. В новом варианте потом появилось много разных фраз общего характера. Но осталось главное: цензура теперь признавалась тайным органом. Она могла теперь предлагать изъять всё что угодно, но при этом ответственность почти не несла. В постановлении подчёркивалось:
«Замечания Главлита доводятся ими [редакторами. – В.О.] до сведения авторов произведений без ссылки на Главлит. Нарушение этого порядка должно рассматриваться как нарушение партийной и государственной дисциплины» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 444, л. 3).
Весьма серьёзно Кириленко относился и к литературной критике. Когда осенью 1969 года отдел культуры ЦК внёс на рассмотрение Секретариата ЦК проект постановления по данному вопросу, он чётко дал понять, что партаппарат подошёл к делу формально.
«Я считаю, – заявил Кириленко 9 октября 1969 года на Секретариате, – что такой проект постановления принимать нельзя. В этом постановлении нет ничего конкретного» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 209).
За подготовленный отделом культуры ЦК проект попробовал вступиться Демичев.
«Мы, – плакался Демичев, – растеряли критиков. Поэтому принятие постановления помогло бы нам решить эту проблему» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 4, л. 210).
Но на сторону Кириленко встал Пономарёв. Существенно же переделанный проект постановления о литературной критике был принят лишь через два с половиной года – в начале 1972 года.
10. Симпатии к почвенникам
Мало кто знал, что Кириленко симпатизировал почвенникам и охранителям, но недолюбливал либералов. Другое дело, он был не всесильным. В каких-то вещах его подчистую обыграл Суслов. А в каких-то более изворотливым оказывался Андропов. В частности, Кириленко так и не смог летом 1968 года провести через Политбюро решение об отставке чересчур строптивого Твардовского и направлении в «Новый мир» куда более вменяемого Вадима Кожевникова, который с 1949 года управлял журналом «Знамя».
Когда в 1968 году у Шолохова возникли проблемы с публикацией глав из второй книги романа «Они сражались за Родину», писатель обратился за помощью не к главному партийному идеологу Суслову, а напрямую к Брежневу. Но понимая, что у Брежнева не было времени во всё вникать, Шолохов попросил генсека поручить заняться его вопросом именно Кириленко.
«Третий месяц, – писал Шолохов 12 декабря 1968 года Брежневу, – вопрос с печатанием отрывка остаётся нерешённым. Надо бы с этим кончать.
После статей Калинина, Котенко, Засеева по Москве (да и не только по Москве!) ходят упорные слухи, что «уже и Шолохова не печатают»… Ко всем прочим неудобствам мне не хватает лишь одного: чтобы в «Нью-Йорк таймс» или какой-либо другой газете на Западе появилась хлёсткая статья, в которой я был бы причислен к лику находящихся в оппозиции писателей и стоял бы в одной шеренге с Солженицыным и пр.
Зная о твоей исключительной занятости, прошу поручить решение вопроса об отрывке т. Кириленко А.П. Тем паче, что он уже прочитал отрывок, и мы сможем с ним договориться об исправлениях.
Сообщи, хотя бы в двух словах, как ты относишься к моему предложению?».
Позже Шолохов обратился к Брежневу с предложением по празднованию юбилея донского казачества.
«В этом году, – писал он 19 июня 1970 года, – исполняется 400 лет со дня официального узаконения царём Иваном Грозным существования Донского казачества. Событие это, как известно, имело немаловажное значение для истории государства Российского. Мне думается, что умалчивать о четырёхсотлетии казачества едва ли целесообразно хотя бы по одному тому, что умолчание может вызвать нежелательную реакцию и у нас внутри страны и на Западе. И не лучше ли будет, если Политбюро примет решение, обязывающее центральную печать посвятить 400-летию небольшие, но квалифицированные статьи, а Совмин РСФСР решит вопрос о создании в станице Старочеркасской историко-архитектурного ансамбля? «Скорбный лист» Ростовского отделения охраны памятников истории и культуры прилагаю.
Нe писал по этому вопросу раньше потому, что подходили юбилейные дни Владимира Ильича и всё остальное, естественно, отодвигалось на задний план».
25 июня 1970 года Брежнев, получив письмо Шолохова, дал следующее указание:
«тов. Демичеву П.Н. Прошу рассмотреть, затем обменяемся мнениями по поднятому вопросу. Л.Брежнев. 25.VI.70».
В свою очередь Демичев дал соответствующее поручение функционерам из отдела пропаганды и отдела оргпартработы ЦК:
«Тов. Яковлеву А.Н., тов. Петровичеву Н.А. Прошу подготовить предложение. П.Демичев. 29 июня 1970».
Вопрос о письме Шолохова был вынесен на рассмотрение секретариата ЦК КПСС 18 августа 1970 года. На секретариате председательствовал Кириленко. В протокольных записях сотрудники общего отдела ЦК отметили:
«18. О письме Шолохова М.А.
КИРИЛЕНКО. С этим письмом т. Шолохов обратился к Л.И. Брежневу. Он просит отметить в печати 300-летний юбилей Донского казачества. Мне кажется, можно было бы в нашей печати опубликовать статьи о восстаниях Степана Разина и Емельяна Пугачёва, а также о таких видных деятелях казацкого воинства, как Подтёлкове, Кривошлыкове, Миронове. Центр всей этой работы, очевидно, нужно перенести в Ростов, но кое-что дать и в центральной печати.
СУСЛОВ. Надо положительно отнестись к вопросу об увеличении ассигнования средств для Новочеркасского музея, причём можно сделать это за счёт бюджета РСФСР.
Есть предложение принять такое решение:
Согласиться с предложениями Отделов ЦК КПСС по данному вопросу» (РГАНИ, ф. 4, оп. 33, д. 6, л. 95).
Одно время Кириленко даже считали одним из покровителей почвенников. Так, напрмер, на него рассчитывал главный редактор журнала «Молодая гвардия» Анатолий Никонов, когда в 1970 году фактический руководитель отдела пропаганды ЦК Александр Яковлев попытался навязать этому изданию свою волю. Но ожидания «молодогвардейцев» не оправдались.
Секретариат ЦК по «Молодой гвардии» состоялся в декабре 1970 года. Критик Михаил Лобанов вспоминал:
«Надеялись мы на поддержку Кириленко, члена Политбюро, но он недовольно проворчал явно не в нашу пользу: «Русофилы» (М.Лобанов. В сражении и любви. М., 2003. С. 103).
Но Лобанов не во всём был прав. Кириленко поначалу действительно хотел ограничиться дежурными замечаниями по адресу «молодогвардейцев». Однако на заседание секретариата ЦК, на котором планировалось обсуждение журнала, явился сам Брежнев, которого некоторые помощники успели настроить резко отрицательно к Никонову. А открыто перечить самому генсеку Кириленко, естественно, не решился. Максимум, что ему удалось, передать рассмотрение дела о журнале в ЦК ВЛКСМ. Эту оттяжку во времени функционеры должны были использовать для смягчения удара по Никонову (воспользовавшись месячной перепиской, комсомольский вождь Тяжельников подготовил Никонову новый аэродром – место главреда в другом комсомольском журнале «Вокруг света». Однако команда Никонова не поняла этих шагов Кириленко и Тяжельникова. Мелентьев, когда узнал о принятых решениях, напрямую попросил Брежнева вернуть Никонова в «Молодую гвардию». Генсек усмотрел в этом нарушение партдисциплины и дал команду Мелентьева из партаппарата убрать. Кириленко и тут перечить Брежневу не стал. Но, с другой стороны, он проследил за тем, чтобы Мелентьева хорошо бы трудоустроили (он потом стал первым зампредом в Комитете по печати).
Одно время Кириленко помогал интеллигенции отстаивать памятники старины. Известный искусствовед Нина Молева в канун 2015 года рассказывала:
«…С Кириленко меня познакомил помощник Суслова – Воронцов. Дело было так. У нас хотели построить новый музей Ленина. Но место было выбрано очень неудобное. Музей должен был появиться между новым корпусом Ленинской библиотеки и старым зданием Московского университета. Ради этого собирались снести даже музей Калинина, стоявший напротив Боровицких ворот Кремля. Я считала, что планируется преступление против Москвы, и написала большое письмо в ЦК со своими возражениями. Это письмо я отдала Воронцову, а он передал его Кириленко, которого только-только с Урала перевели в Москву и назначили первым заместителем председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Кириленко запомнился мне как честный и очень откровенный человек. Я убедилась в том, что если ему представить убедительные доказательства, он мог изменить уже принятые постановления. Вы знаете, почему он потом ушёл из ЦК, хотя мог ходить в секретарях до смерти?
– Ходили слухи, якобы его подвёл сын, участвовавший в дорогой охоте на юге Африки. И это сафари сына боком вышло его отцу. Потом говорили, что он будто бы в начале 80-х годов впал в старческий маразм.
– Всё это ерунда. Дочь Кириленко одно время была связана с иностранцем (речь шла о замужестве), и Кириленко решил, что после этого оставаться в ЦК ему нельзя.
– Но многие считали Кириленко малообразованным человеком и полной невеждой.
– Невеждам историческая Москва была не нужна. А Кириленко ценил наше прошлое» («Лит. Россия», 2015, № 1).
11. Неприятие либерализма
Но если уж Кириленко хотел кого-то лягнуть или ущемить, он от своего не отступал. Как он весной 1968 года негодовал по поводу либеральных публикаций в новом журнале «Журналист»! Завотделом пропаганды ЦК Степаков по каким-то своим причинам попытался увести главреда этого издания Егора Яковлева от ответственности. Так Кириленко готов был поставить перед Брежневым вопрос об увольнении за это и Степакова. А как возмущался Кириленко, когда узнал об оставшемся в Англии писателе Анатолии Кузнецове. Он потом из-за этого чуть ли не весь Тульский обком партии разогнал.
Приведу и другую историю. Вдова бывшего сталинского наркома Тевосяна ещё в середине 60-х годов объявила войну писателю Александру Беку. Она считала, что тот в своём романе «Новое назначение» исказил образ её мужа. Вопрос решался в Отделе культуры ЦК. Беку был дан совет кое-что в романе переделать. Новая редакция романа получила потом одобрение не только у нового главреда журнала «Новый мир» Валерия Косолапова и в Отделе культуры ЦК, но и у секретаря ЦК по пропаганде Демичева. Однако руководство Минчермета вновь выразило протест.
Альберт Беляев, занимавший на тот момент в Отделе культуры ЦК должность заведующего сектором литературы, рассказывал:
«Прослышав о действиях Косолапова, руководство Минчермета вновь написало резкое письмо Л.Брежневу с протестом. Видимо, металлурги предприняли и другие ходы. В июне 1971 года член политбюро ЦК КПСС А.Кириленко, который курировал отрасль чёрной металлургии, пригласил к себе зам. зав. Отделом культуры ЦК КПСС Ю.Мелентьева, ведавшего вопросами художественной литературы. Мелентьев, как он рассказывал нам в Отделе, проинформировал члена политбюро о ситуации с романом А.Бека, объяснил, что писатели не раз обсуждали роман, автор дорабатывал своё произведение. Руководство Союза писателей СССР поддерживает роман и настаивает на публикации. У Отдела культуры принципиальных возражений против публикации романа нет.
Кириленко, по словам Мелентьева, ответил жёстко: «Нам, – сказал он, – не безразлично настроение тех, кто занимается металлургией в стране. В политбюро лежит протест металлургов против этого романа в принципе, а не по частностям» (А.Беляев. Литература и лабиринты власти. М., 2009. С. 81).
Кстати, мало кто знает, что Кириленко с конца 60-х годов принимал самое активное участие в деле Солженицына. В архивах отложилось множество справок партаппарата, чекистов и цензуры об этом писателе с пометами Кириленко. Укажу на два таких документа. 7 июня 1968 года начальник Главлита П.Романов направил в ЦК записку об издании в Италии сборника с материалами о преследованиях Солженицына в СССР. На этой записке осталась помета: «Тов. Кириленко А.П. ознакомился» (РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 63). Спустя два с половиной месяца, 22 августа зампредседателя КГБ Цвигун доложил в ЦК о взглядах Солженицына. На этом документе тоже осталась помета: «Тов. Кириленко А.П. ознакомился» (РГАНИ, ф. 5, оп. 60, д. 61, л. 155).
12. Контроль над кино
Мало кто знает, что Кириленко одно время очень много внимания уделял вопросам кино. Похоже, у него ещё в 1962 году не заладились отношения с Алексеем Романовым. Кириленко, когда после перевода из Свердловска в Москву занял пост первого зампреда Бюро ЦК по РСФСР, хотел замкнуть на себя практически и всех других членов Бюро. А Романов тогда не раз подчёркивал свою исключительность. Он в то время претендовал на роль ведущего в РСФСР идеолога, что Кириленко очень злило. Но в 1962 году за Романовым вроде бы стоял главный партийный пропагандист Ильичёв. После же свержения Хрущёва ситуация изменилась. Ильичёв уже не мог отстаивать Романова. И Кириленко решил добить Романова, которому ещё в 1963 году отошли все вопросы по кино.
По указанию Кириленко отдел культуры ЦК подготовил разгромный проект партийного постановления по кино с указанием конкретных виновных за провалы в отрасли. Госкино было предложено преобразовать в министерство, а на пост министра планировалось выдвинуть ставленника Кириленко – Ермаша. Но этот сценарий не устроил Суслова. Он убедил Брежнева, что постановление о кино в таком виде могло бы вызвать у интеллигенции ассоциации с постановлением 1946 года об Ахматовой и Зощенко. Поэтому проект отдела культуры был забракован, а Романов ещё на несколько лет остался в должности председателя Госкино.
Однако Кириленко на этом не успокоился. Он в любом новом фильме всегда искал недостатки – лишь бы побыстрей свалить Романова. Это косвенно подтвердило и одно из последних интервью Игоря Черноуцана, который чуть ли не с победы сидел в аппарате ЦК и участвовал во многих разборках власти с художниками.
«Но чаще, – рассказывал Черноуцан, – Романову приходилось контактировать с Кириленко. Он выходил на него напрямую. Кириленко с Сусловым одно время по очереди вели Секретариат. Человек поразительно глупый, Кириленко свой след в киноискусстве сумел оставить, даже может быть больший, чем Суслов. Тем более, что патроны ему постоянно подносил Ермаш, который по своим соображениям намерен был свалить Романова и потому вёл себя соответственно» (цитирую по книге В.Фомина «Кино и власть». М., 1996. С. 165).
Наконец в 1972 году Кириленко добился своего. Романов был убран из кино. Но совсем ему пропасть не дали. Суслов пробил его назначение главредом газеты ЦК «Советская культура».
Однако Кириленко и после этого продолжил регулярно влезать в вопросы кино. Так, в феврале 1975 года он не раз инициировал обсуждение на заседаниях Секретариата ЦК КПСС кинофильма «Блокада». После одного из обсуждений он заявил:
«Вот возьмите вы также телевизионный кинофильм «Семнадцать мгновений весны». Похождения нашего разведчика Штирлица настолько широки, что прямо забываешь иногда, что он находится в тылу врага и действует довольно свободно. Надо бы тоже посмотреть, как появился этот фильм. К тому же, чем объяснить, что этот фильм уже три раза показывали по телевизору – какая необходимость в этом? У нас появилось какое-то увлечение показом детективных фильмов по телевидению. Я бы считал необходимым подготовить нам проект постановления Секретариата, в котором отразить следующие вопросы: ничем не оправданное увлечение детективами как в литературе, так и в кино, и на телевидении; чем вызвана необходимость показа в короткое время три раза фильма «Семнадцать мгновений весны».
Подчеркнуть необходимость увеличения выпуска военно-патриотических картин и книг, но с консультацией их через Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота. Признать необходимым выделять для каждой картины, где затрагиваются военные вопросы, военных консультантов.
Если не будет возражений товарищей, то можно было бы протокольно записать и поручить т.т. Шауро, Смирнову Г., Ермашу продолжить изучение данного вопроса с учётом состоявшегося на заседании Секретариата ЦК обмена мнениями и доложить свои предложения ЦК» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 15, л. 74).
13. Парижский конфуз
Помимо идеологии Кириленко периодически занимался и международными делами. Правда, далеко не всегда он вёл себя как искушённый дипломат. Встречаясь с представителями зарубежных компартий, Кириленко нередко позволял себе панибратство.
Уже в «нулевые» годы дипломат Валерий Матисов рассказал о том, как Кириленко прилетал в 1970 году на съезд французских коммунистов.
«Мне, – вспоминал Матисов, – поручили быть переводчиком при тов. Кириленко в одной из его поездок по Парижу. В машине (той самой, бронированной, на которой ездил генерал Салан) было пять человек: француз шофёр, член руководства ФКП тов. Гозна, Андрей Павлович Кириленко, посол СССР во Франции Червоненко и я как переводчик на откидном сидении в просторном салоне лимузина). Внешне Андрей Павлович, конечно же, производил впечатление. Невысокого роста, коренастый, с непропорционально огромной головой на короткой шее. Помните, у Высоцкого: «Полководцу с шеею короткой…» Но самое главное – это его глаза: маленькие буравчики, сверлящие тебя насквозь. У многих политических деятелей я видел пытливый, пронизывающий взгляд. Человек пытается одним взглядом узнать тебя сразу, в одно мгновение: кто ты, насколько образован, каков твой жизненный опыт, добр ты или зол, умён или глуп. Скорее всего, это из области парапсихологии. Мне почему-то показалось в тот момент, что такой же взгляд, как у тов. Кириленко, должен был бы быть у Григория Распутина. Во взгляде заключался какой-то звериный вопрос: с тобой можно общаться или лучше тебя сразу сожрать, а может быть, даже убежать самому. Но в машине мне было не до этих размышлений, надо было работать, а именно – переводить беседу двух руководителей крупнейших компартий мира, тов. Кириленко и тов. Гозна. У Андрея Павловича было хорошее настроение, он предавался, как я сейчас, воспоминаниям. «Степан, – говорил он, обращаясь к послу, – ты скажи ему (имея в виду Гозна), когда мы делали революцию, у нас в эскадроне был один конник». Посол показал мне глазами – мол, переводите. Я забубнил это же по-французски. «Так вот этот красный командир, очень хороший товарищ и партиец, отчаянной храбрости человек, очень любил баб и такое бл…дство развёл в обозе, что житья не стало, там и триппер, и мандавошки». Посол толкнул меня локтем в бок и шепнул: «Фильтруйте». Меня разбирал смех: ведь тов. Гозна окончил высшую партийную школу при ЦК КПСС в Москве и очень прилично понимал по-русски. А то, что француз шофёр говорил по-русски не хуже меня, я в этом даже и не сомневался. Наши французские друзья принцип «доверяй, но проверяй» давно уже взяли на вооружение. А Андрей Павлович тем временем продолжал: «Так вот, вызвали мы этого командира на заседание партячейки и сказали: «Кончай это б…дство». А он нам, честный парень, и говорит: «Что хотите делайте, товарищи, из партии выгоняйте, а не е…мшись, я революцию делать не могу». Французы, не дожидаясь моего перевода, расхохотались. Повеселился и я: теперь-то я из первоисточника, от самого секретаря ЦК КПСС знал, как делали русскую революцию» (В.Матисов. Средь хрупких муз и мудрых дядек. СПб., 2008. С. 287–288).
Впрочем, по-панибратски Кириленко относился не только к соратникам из других стран. Он и к Брежневу очень долго обращался в узком кругу лишь по имени, называя генсека Лёней.
А как в конце 60-х – начале 70-х годов Кириленко вёл заседания Секретариата и Политбюро ЦК? Презрев деловой этикет, он нередко при всех скидывал с себя пиджак и вальяжно раскидывался в кресле председательствующего. Брежнев даже вынужден был несколько раз его переспрашивать, не забыл ли он, кто генсек.
14. Начало сдачи позиций
Свои позиции Кириленко стал сдавать примерно за год до двадцать пятого съезда партии. Понятно, что тут сказались болезни Брежнева. Сильно ослабший генсек уже физически не мог всё контролировать и всех держать в узде, чем тут же воспользовалось его ближайшее (и не только) окружение. Вкус к власти почувствовали Андропов, Громыко, Кулаков, Устинов, ещё кое-кто. Но на том этапе самым незаменимым для Брежнева оказался Суслов. Именно к нему, начиная с 1973 года, начали неофициально переходить полномочия второго в партии человека.
Но проблема Кириленко упиралась не только в ухудшавшееся здоровье Брежнева. Кириленко сам многое упустил.
Во-первых, он так и не смог во второй половине 60-х – начале 70-х годов сформировать в аппарате ЦК свою личную команду. Вспомним, как долго подбирал и взращивал свою команду, к примеру, Андропов. У него в отделе по связям с соцстранами прошли ещё ту выучку Бовин, Арбатов, Бурлацкий, Богомолов, Иноземцев, Толкунов, десятки других людей. А на кого мог опереться Кириленко? Ну да, в середине 60-х годов он протолкнул на одну из ключевых должностей в очень важном отделе оргпартработы ЦК своего бывшего помощника Евгения Разумова. Да, какое-то время в отделе культуры ЦК он мог опереться на Юрия Мелентьева, который когда-то редактировал в Свердловске молодёжную газету. А вот своего человека в Международном отделе ЦК ему приобрести не удалось. Как-то он пытался приблизить к себе Карена Брутенца, но из этой затеи ничего не получилось.
«Я, – вспоминал Брутенец, – приглянулся Кириленко в ходе поездки в Анголу. По возвращении он довольно длительное время отчётливо проявлял стремление приблизить к себе: почти каждую неделю посылал записки (некоторые сохранил до сих пор – они очень своеобразны), звонил, консультируясь по международным вопросам, а то и просто ведя разговор ни о чём, или приглашал к себе (иногда в такой форме, «по Багирову»: «Чего не заходишь, совсем зазнался?»), расспрашивал об обстановке в отделе и его работе. При этом открытым текстом выражал пренебрежительное отношение к Пономарёву, говорил, что «там» предстоит выдвинуть «молодых работников». Безошибочным признаком благосклонности начальства было, как обычно, и уважительное отношение его окружения – секретарей, помощников. Я же лояльно, если не почтительно, и с тщанием выполнял поручения, но сигналы эти игнорировал. А доброе отношение Андрея Павловича, который тогда был весьма в силе, использовал несколько раз для активного, более смелого, чем полагалось, вторжения в некоторые дела. В одном случае это стоило мне неприятностей.
То, что именовалось решениями (постановлениями) ЦК, большей частью было результатом хождения бумаг по кругу секретарей, их «голосования». Иной раз такая бумага приходила с короткой резолюцией в верхнем левом углу – «за» и подписью Суслова или Кириленко (того, кто вёл Секретариат). Это практически означало, что вопрос решён и остальным «подписантам» остаётся лишь присоединиться.
Так вот, однажды с подобной визой Кириленко пришла записка МИД с предложением одобрить рыболовное соглашение с Марокко, парафированное «рыбным» министром Ишковым. Читаю текст и вижу, что Марокко даёт согласие – а мы его принимаем – на лов Советским Союзом рыбы в морской зоне Западной Сахары. Иначе говоря, пользуясь небрежностью Ишкова (упорно говорили, что она была вызвана щедростью марокканского короля), марокканцы обходным путём, через рыболовное соглашение получали признание СССР их территориальных притязаний.
Предвидя грядущий скандал, серьёзные осложнения с Алжиром, я позвонил Кириленко (после разговора с подписавшим бумагу зам. министра иностранных дел Л.Ильичёвым, который признал ошибку), и он неохотно, но дал согласие на мою записку-возражение. Я испытывал удовлетворение от содеянного, но через пару дней, в субботу, раздался звонок Кириленко. Обычного благодушия как ни бывало, из трубки полился густой мат. Литературная же часть тирады была примерно такой: «Интеллигент легкомысленный. Это будет стоить 600 тысяч тонн рыбы, знаешь, что это означает для нашего белкового баланса?» Оказалось, прибывший в Москву премьер-министр Марокко Осман отказался подписать соглашение без упомянутого положения, поскольку оно было одобрено королём. Отмахнувшись от моих объяснений, Андрей Павлович сказал: «Сейчас к тебе придёт Ишков, найдите выход. Обязательно». Министр через пять минут был у меня, формула была найдена – один из тех дипломатических бессодержательных ребусов, которые каждая сторона может понимать, как ей угодно. Марокканцы же, убедившись, что большего не добьются, уступили.
Любопытно: заключённое соглашение получило положительный отклик в Алжире, там сочли, что Москва не поддалась на уловки Марокко. Помощник Кириленко сказал мне, что телеграмму советского посла в Марокко положили, подчеркнув нужное место, нa стол, но тот к этому больше не возвращался» (К.Брутенец. Тридцать лет на Старой площади. М., 1998. С. 177–178).
15. Соперничество с коллегами по Секретариату ЦК
Отчасти Кириленко начал к середине 70-х годов утрачивать своё влияние и потому, что долго не хотел выстраивать ровные отношения с другими секретарями ЦК, а главное – не желал вступать в тактические союзы с сильными игроками.
Понятно, что в Политбюро никогда никто никого особо не любил. Но вспомним, как в какой-то момент с разными целями объединились такие непохожие друг на друга люди, как Андропов, Громыко и Устинов. А что тому же Кириленко мешало вступить в тактический союз, к примеру, с Кулаковым?! Нет же, он долго хотел Кулакову доказать, что у него больший в политике и экономике вес.
«Между Кулаковым и тем же Кириленко, отвечавшим за промышленность, – писал биограф многих советских руководителей Леонид Млечин, – часто вспыхивали конфликты из-за распределения денег между сельским хозяйством и промышленностью. Кириленко считал, что напрасно так много капитальных вложений идёт селу, поскольку там всё пропадает, отдачи нет.
Кулаков заставил руководителей Совета министров РСФСР создать помимо Министерства сельского хозяйства ещё и республиканское Министерство совхозов. Образовать министерство несложно, но прошло пару лет, а на селе ничего не изменилось. Когда летом Брежнев и Суслов ушли в отпуск, Кириленко позвонил председателю Совмина России Михаилу Сергеевичу Соломенцеву:
– Ко мне приходят секретари крайкомов и обкомов. Все критикуют нас за создание Министерства совхозов России и просят его упразднить. Надо прислушаться к их мнению.
Поскольку аппаратный вес Кириленко был выше, он добился отмены решения, принятого Кулаковым».
Одновременно Кириленко считал себя вправе влезать и во все другие сферы. Он, к примеру, полагал, что смог расставлять кадры в пропагандистских организациях.
«Нам надо, товарищи, – заявил Кириленко 25 февраля 1975 года на Секретариате ЦК, – внимательно посмотреть, что за кадры у нас в таких крупных идеологических учреждениях, как Гостелерадио, АПН и др.» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 15, л. 72).
А ведь Кириленко прекрасно знал, что он тем самым вмешивался в сферу, за которую отвечал Суслов.
Во многом из-за неумения выстраивать тактические союзы Кириленко к 1975 году изрядно испортил отношения с Сусловым, Косыгиным, Андроповым, Устиновым, Кулаковым и некоторыми другими членами советского руководства.
16. Щелчки по носу
Сразу после двадцать пятого съезда КПСС произошло новое распределение обязанностей между секретарями ЦК. Андрею Кириленко, помимо вопросов машиностроения, строительства, транспорта и связи, достались также вопросы плановых и финансовых органов, торговли и бытового обслуживания. Оборонка осталась за Устиновым (правда, ненадолго: после смерти Гречко Устинов получил пост министра обороны). Металлургию продолжил курировать Владимир Долгих. Новым секретарём по пропаганде стал Михаил Зимянин. Роль же второго человека в партии окончательно перешла к Суслову, которому официально была поручена организация работы Секретариата ЦК КПСС и идеологических отделов ЦК, а также замещение Брежнева на заседаниях Политбюро во время отсутствия генсека.
Понятно, что Кириленко всё это сильно не устроило, он ещё не терял надежды через какое-то время подвинуть Суслова в сторону и вернуться на позицию второго после Брежнева человека в партии. Но чтобы добиться своего, ему следовало наконец сформировать свою боеспособную команду. Однако в Москве надёжных людей Кириленко не нашёл. И тогда он вспомнил про Урал. Ему удалось продвинуть, в частности, руководителя Свердловского обкома Якова Рябова. Уральский кадр стал в ЦК новым куратором (вместо Устинова) оборонки. Тогда же Кириленко лично отправился в Свердловск, чтобы порекомендовать от имени ЦК на освободившийся пост первого секретаря обкома Бориса Ельцина.
Впрочем, команда Кириленко от этого существенно не усилилась. Вскоре Рябов сильно прокололся, публично подтвердив землякам плохое состояние здоровья генсека, и из ЦК был удалён.
Первый публичный щелчок по носу Кириленко получил через месяц после 25-го партсъезда. Когда в конце 28 апреля 1976 года секретариат ЦК обсуждал вопросы перестройки партпросвета, он несколько раз пытался оборвать докладчика – одного из руководителей отдела пропаганды ЦК Вадима Медведева, дав понять, что ему не по душе предложения Агитпропа.
«Кириленко, – отметил 28 апреля в своём дневнике Анатолий Черняев, работавший в Международном отделе ЦК, – в своей обычной грубоватой манере заявил (а потом упорно стоял на своём), что всё это – лишняя трата денег и сил». К слову: Кириленко во многом был прав. Но за Медведева вступился новый секретарь ЦК по пропаганде Зимянин. «Страстно и с нажимом, – рассказывал Черняев, – он [Зимянин. – В.О.] отстаивал проект, аргументируя тем, что марксизм-ленинизм у нас один, и нельзя допустить, чтоб в Ташкенте его трактовали так, а в Ереване эдак. А когда Кириленко стал его прерывать, апеллируя к здравому смыслу и экономии средств, тот его прервал в свою очередь: «Извините, Андрей Павлович! Я позволю себе досказать, что хочу!» Тот умолк… Образовалась неловкость. До сих пор никто не позволял себе задирать хвост на всемогущего А.П. Это что-то новое. Присутствующие дошлые аппаратчики переглядывались, не понимая, что происходит».
Что тут сказать?! Зимянин и раньше слыл хамом и грубияном. Но он всегда знал, кого можно было безнаказанно облаять. На сильных мира сего этот функционер никогда хвост не поднимал. Почему же он вдруг попытался заткнуть рот Кириленко? Не потому ли, что имел на это санкцию Суслова?
Следующий чувствительный щелчок Кириленко получил в 1978 году. Он воспротивился переводу Горбачёва из Ставрополя в Москву. Мало кто знает, что поначалу Горбачёв рассматривался на должность генпрокурора страны вместо Руденко. Кириленко это назначение сорвал. Но ему не удалось предотвратить избрание ставропольского партфункционера секретарём ЦК по сельскому хозяйству.
Впоследствии Горбачёв писал:
«После встречи в сентябре 1978 года в Минеральных Водах четырёх генеральных секретарей неожиданно наведался в Ставропольский край Кириленко. Он отдыхал в Сочи и к нам прилетел на вертолёте. В течение суток ездили мы с ним, побывали в Зеленчукской обсерватории АН СССР, в сельских районах. Я рассказывал ему о наших проблемах. Меня поразила его манера кстати и некстати цепляться за каждую мелочь… Увидел с дороги машинный двор и начал раздражённо отчитывать:
– Это сколько же там машин неиспользованных? Нахапали лишней техники… Или на металлолом сдавать будете? Заелись вы тут…
Он отвечал в Политбюро за машиностроение и считал, что у села непомерные требования. Его высокомерно назидательный тон бил по нервам, а косноязычие приводило к тому, что разговор с ним превращался в сплошную муку, никак нельзя было понять, что он хочет сказать. Вообще, весь диалог наш от начала до конца был крайне напряжённым. Я внутренне чувствовал недоброжелательность и в ответ повёл беседу жёстко, давая понять, что наш гость не разбирается в предмете, о котором судит…
Мои разъяснения вызывали у Кириленко ещё большее раздражение:
– Деревня на июльском Пленуме отхватила треть капитальных вложений. В село уже столько вбухали… Прорва какая-то, всё как в дыру идёт.
Мы явно не понравились друг другу. И это осталось навсегда. Потом, уже работая в ЦК КПСС, я увидел, что Кириленко был одним из тех, кто не желал моего появления в Москве. Ко всему он оказался властолюбивым и злопамятным человеком. Наши отношения переросли в противостояние, а затем и в политическое противоборство».
К слову, в конце 70-х годов Кириленко потерпел аппаратное поражение не только в истории с Горбачёвым. Как он хотел стать во главе правительства! Когда Косыгин перевернулся на байдарке в холодную воду и тяжело заболел, он решил, что у него появился шанс сделать последний рывок и занять место премьер-министра. Но Косыгин, когда понял, что долго не протянет, убедил Брежнева, как рассказывал впоследствии журналу «Власть» бывший управделами Совмина Михаил Смиртюков, начать готовить на его место не Кириленко, а другого представителя «днепропетровского» клана – Николая Тихонова, который на тот момент вроде бы лучше других в правительстве разбирался в экономике Кириленко разозлился и какое-то время пытался не допустить возвышения Тихонова. Но у него ничего не получилось. И не потому, что он утратил аппаратную хватку. Подвело здоровье.
Некоторые министры уже не сдерживались и открыто посмеивались над Кириленко. Черняев рассказывал, как в августе 1979 года секретариат ЦК выяснял, почему некоторые ведомства сорвали решение Политбюро по производству техники, облегчавшей и заменявшей ручной труд. Министры попытались объяснить, что следовало немедленно начать перестраивать нашу утратившую эффективность экономику. Но Кириленко их не понимал.
«Но самое главное, – отметил 4 августа 1979 года в своём дневнике Черняев, – беспомощность Кириленко. Он то и дело подзывал помощника, то и дело стрелял в министров какими-то цифрами, из которых должно было следовать, что они за семь лет ничего не сделали. Но они тут же вежливо отводили упрёки, аргументируя железными фактами».
17. Неоправдавшиеся надежды писателей
Ничем не смог Кириленко в те времена помочь и писателям, которые стояли на почвеннических позициях. Как он боролся за Шолохова, который весной 1978 года в своём письме Брежневу сообщил о бедственном положении русской культуры. Вопрос был вынесен на рассмотрение Секретариата ЦК. Кириленко раздал кучу поручений разным чиновникам. Ну и что? В ответ партфункционеры и министры подготовили расплывчатую записку. Возобладало мнение Зимянина о том, будто Шолохов попал под влияние каких-то плохих людей. Совершив подмену понятий, партаппарат, по существу, отказался спасать русскую культуру, бросив все силы на борьбу с вредным окружением классика.
Справедливости ради стоит отметить, что в какой-то момент та часть литгенералитета, которая стояла на консервативных позициях, уловила новую тенденцию в советском руководстве и попыталась переориентироваться с Кириленко на Суслова (а кто-то и на Черненко). Веру во всесилие Кириленко до последнего сохраняла лишь группа маргиналов, в кою входил, в частности, Иван Шевцов. Напомню: раньше Шевцов, прославившийся сомнительным романом «Тля», заступниками в советском руководстве русского народа считал Л.Ильичёва, Д.Полянского и А.Шелепина (Суслов в его понимании был пособником сионистов). Но после отставок этих функционеров он полагался уже только на одного Кириленко. А что мог Кириленко сделать для него в конце 1978 года?! Разве что помочь ему наконец вступить в Союз писателей.
В общем, к концу 70-х годов влияние Кириленко на принятие в Кремле решений стало резко сужаться. На первые роли в партии и государстве тогда выдвинулся триумвират: Андропов – Громыко – Устинов, над которым пока ещё из последних сил парил Суслов.
18. Подковёрные интриги
По слухам, Кириленко стал сдавать сначала физически, а потом, видимо, и умственно. Впрочем, существовала и другая версия. Согласно ей дело было не в резко ухудшившемся здоровье Кириленко, а в неосторожных заявлениях этого функционера. Карен Брутенц утверждал в мемуарах, что как-то Кириленко на Секретариате ЦК неаккуратно затронул вопрос о болезнях Брежнева (К.Брутенц. Тридцать лет на Старой площади. М., 1998. С. 502). Это донесли до вождя. Брежнев обиделся, однако совсем удалять Кириленко не стал.
Эту версию как-то повторил и Черняев, который много лет работал в Международном отделе ЦК. 29 февраля 1980 года после разговора с Георгием Арбатовым, который много лет отличался необычайной осведомлённостью о делах на «кремлёвской кухне», отметил в своём дневнике, что Кириленко уже не стоило рассматривать как претендента на замещение первого лица.
«Кириленко, – передал Черняев слова Арбатова, – отпал, – и потому, что предложил однажды «помочь Самому» отдохнуть от дел, и потому, что они с М.А. <Сусловым> терпеть друг друга не могут».
Повторю: это только версия. Доподлинно известно другое: за публичные разговоры о тяжёлом состоянии Брежнева сильно пострадал один из выдвиженцев Кириленко – Яков Рябов, который в 1976 году был из Свердловска переведён в Москву и занял вместо Дмитрия Устинова пост секретаря ЦК по оборонке. Будучи в 1979 году в Нижнем Тагиле, Рябов позволил себе на тему плохого здоровья Брежнева пооткровенничать с местным партактивом. Воспользовавшись этим, Устинов добился удаления Рябова из ЦК, поспособствовав его переводу в Госплан на должность первого зама председателя (это при том, что в Госплане уже имелись три других первых зампреда).
После смерти Косыгина Кремль пересмотрел Комиссию Политбюро для дальнейшей работы над проектом основных направлений экономического и социального развития страны на 1981–1985 годы и на период до 1990 года. Интересно что руководить комиссий остался Суслов. Вторую позицию в этой комиссии занял Николай Тихонов. Кириленко был вписан третьим. Далее шли Черненко, Горбачёв, Долгих, Капитонов, Зимянин и два зампреда правительства Архипов и Байбаков (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 150, л. 1).
19. Провалы в памяти
Примерно тогда же у Кириленко случился инфаркт. Полностью излечиться он не смог. У него стали случаться провалы памяти. Весной 1981 года из-за этого случилась неприятная история. Политбюро поручило ему под конец работы 26 съезда огласить на закрытом заседании список для избрания кандидатов в члены ЦК, а он исказил многие фамилии.
«Список по кандидатам в члены ЦК, – рассказывал в своём дневнике Черняев, – поручено было прочитать Кириленко. Ну, прежде всего, что это было за чтение! Он перевирал почти каждую фамилию, ставил совершенно немыслимые ударения даже в самых простых русских фамилиях, причём так, что, как правильно сказал вслух один из рязанцев, «люди, наверно, узнают себя только по должностям» (которые назывались после фамилии). Некоторые он читал по слогам сначала будто бы для себя, а потом «целиком» – для зала. Фамилии инородцев вовсе невозможно было разобрать. И зал, и президиум во главе с Брежневым откровенно смеялись. Шум нарастал. Рязанцы вокруг простодушно передразнивали произношение «всесильного третьего» в нашей партии. В общем, скандал полный.
(Кстати, сам он получил голосов «против» больше, чем кто-либо другой из баллотировавшихся в ЦК, в кандидаты ЦК и в члены Центральной Ревизионной комиссии, а именно десять «против» (А.Черняев. Совместный исход. М., 2010. С. 443).
Но что – до этого в Кремле не видели, что Кириленко явно не оправился от болезни? Видели. Но кто-то же тем не менее сознательно подсунул больному человеку этот список для оглашения. Для чего? Видимо, чтобы опорочить Кириленко перед широкой публикой и окончательно вывести его из числа претендентов на первую в партии роль.
В новом Политбюро жалость к Кириленко проявил, кажется, лишь один Брежнев. Но не потому, что настолько был сердоболен. Просто Кириленко пока ещё ему был нужен. Он ещё окончательно не определился с тем, кому стоило бы передать своё кресло (а тогда с одной стороны к власти рвался Андропов, а с другой – нельзя было исключать новый тандем Черненко – Гришин), и Кириленко в той ситуации выполнял роль некоего пугала.
Впоследствии личный охранник Брежнева – Владимир Медведев рассказывал:
«У него [Кириленко. – В.О.] началась атрофия головного мозга, но он продолжал работать. Как-то в поликлинике мы встретили Андрея Павловича, и он сказал, что готовится на отдых.
– Куда отдыхать-то поедете? – спросил Е.И. Чазов.
– Да-а…– тот задумался, находясь, как мне показалось, в полной прострации. – Да-а… куда-то… на море.
Чёрт меня дёрнул за язык, я стоял рядом и «подсказал»:
– Да куда повезут, туда, наверное, и поедете.
Все рассмеялись, а Кириленко даже не отреагировал: то ли не услышал, то ли не понял.
Мне приходилось быть свидетелем телефонных разговоров Кириленко с Брежневым. Тот звонит:
– Леонид, здравствуй!
– Здравствуй.
– Это я, Андрей.
– Слушаю, слушаю тебя, Андрей.
– Ты знаешь… – вдруг замолкал.
Наступала длительная пауза. Леонид Ильич сидит, улыбается, ждёт.
– Леонид, извини, вылетело из головы…
– Ну ничего. Вспомнишь – позвони.
Брежнев с улыбкой и с удовольствием передавал мне:
– Ну вот, хотел что-то сказать и забыл.
Леонид Ильич в эту пору уже сам заметно ослаб, и подобные звонки доставляли ему удовлетворение и вселяли оптимизм: вон они уже какие, а я, смотри, ещё ничего. Рядом с такими безнадёжно больными людьми он чувствовал себя вполне крепким и здоровым.
Как ни сложно это было, но Брежнев вынужден был отправлять Кириленко на пенсию. В одном из телефонных разговоров он деликатно завёл разговор на эту тему, Андрей Павлович ответил, что ещё полон сил и готов по-прежнему приносить пользу Родине.
– Отдыхай, Андрей. Ты хорошо поработал и заслужил право на отдых.
Кириленко написал Брежневу письмо с просьбой оставить его на работе» (В.Медведев. Грехи Брежнева и Горбачёва. М., 2017. С. 119–120).
20. Удаление Кириленко из власти
По сохранившимся в архивах протоколам заседаний Секретариата ЦК КПСС видно, что последний раз Кириленко участвовал в заседании этого партийного органа 7 сентября 1982 года. Далее пока остаётся непонятным, то ли через день, 9 сентября вопрос об отставке Кириленко был вынесен на Политбюро, то ли судьба высокопоставленного партчиновника разрешилась чуть позже чисто кулуарными способами.
Есть несколько версий. По одной из них, Андропов, выполняя поручение Брежнева, 7 или 8 сентября 1982 года провёл с Кириленко беседу, попытавшись убедить коллегу добровольно уйти на отдых. Кириленко сначала отказывался, стал плакать, а затем попросил Андропова набросать за него текст отречения, который потом переписал уже своей рукой.
По другой версии, Кириленко устроил скандал на Политбюро.
«По свидетельству В.Воротникова, – писал специалист по политической истории нашей страны Рой Медведев, – вопрос о судьбе Кириленко обсуждался на первом, сентябрьском заседании Политбюро <…> Речь шла о полной невозможности Андрея Павловича исполнять свои обязанности, так как старение 76-летнего члена Политбюро сопровождалось явной деградацией личности, то есть тем, что называют обычно старческим маразмом, а также тяжёлым физическим состоянием. Кириленко продолжал приезжать в ЦК, в свой кабинет, но фактически не мог работать, даже не мог вспомнить имена и фамилии своих ближайших помощников. А между тем он стоял во главе большого и важного отдела, отвечающего за армию и военно-промышленный комплекс. Кириленко присутствовал на сентябрьском заседании Политбюро и на предложение уйти на пенсию ответил резким отказом. Он бурно протестовал против выхода из Политбюро, что-то кричал, грозил Брежневу» (Р.Медведев. Андропов. М., 2012. С 291).
Почему какие-то вещи пока выяснить не удаётся? Увы, материалы к заседаниям Политбюро за 1982 год, хранящиеся в Российском госархиве новейшей истории, до сих пор не рассекречены. Мы даже не знаем, какая информация в них отложилась, а какая осталась за бортом протокольных записей.
С другой стороны, нельзя исключать, что 9 сентября 1982 года состоялось заседание Политбюро, на котором Кириленко устроил скандал, а через день или два Андропов всё-таки нажал на него и добился заявления об отставке.
Однако ни партаппарату, ни тем более народу о состоявшихся решениях долго ничего не сообщали. Правда, в какой-то момент по Москве поползли слухи, будто Кириленко из-за сына Анатолия оказался в немилости. Якобы сын, путешествуя по Южной Африке за счёт нашей компартии, принял участие в дорогущей охоте. Потом ещё был запущен слух, будто сын Кириленко попросил политическое убежище в Англии.
«Исчезли портреты Кириленко, – отметил 7 ноября 1982 года в своём дневнике критик Игорь Дедков. – Ни над трибуной, ни над колоннами. Нигде. Как не бывало».
Это заметили и на Западе. Там появилось много комментариев.
«Отставку Кириленко, – писал Рой Медеведев, – связывали с поведением его сына, который во время одной из командировок остался за границей и попросил политическое убежище в Англии» (Р.Медведев. Андропов. М., 2012. С. 291).
Понятно, что Запад вновь стал гадать, кто после отстранения Кириленко попал в число претендентов на пост генсека. Впрочем, это интересовало и наш партаппарат. Черняев рассказывал, как 7 ноября 1982 года его просвещал Арбатов.
«Лёня [имелся в виду Брежнев. – В.О.], – ушлый по части кадровых дел, его недооценивали первоначально, и некоторые потом пожалели об этом. А он смотри: никогда не продвигал одного кого-нибудь, всегда пару (Подгорный—Косыгин, Суслов – Кириленко, а когда Кириленко стал стремительно сходить – выдвинул Черненко). Вот и теперь: Андропов – Черненко, обоих держит на поводке и «невидимо» образует ситуацию соперничества… чтоб они нуждались в нём как в арбитре. А если один кто-нибудь заберёт лишку по части власти, зачем ему арбитр, зачем ему «первый»? К тому же – при беспомощности нынешнего «первого» его очень легко и подвинуть, если «второй» будет один. А так их два! И надо сначала конкурента «подвинуть», а тем временем хозяином остаётся «первый» (А.Черняев. Совместный исход. М., 2010. С. 513).
Брежнева не стало через три дня – 10 ноября 1982 года. В Кремле председателем похоронной комиссии назначили Андропова. Но наш народ тогда ещё не научился угадывать по руководителям траурных мероприятий нового генсека. Элита несколько дней гадала, кого же партийная верхушка сделает первым из равных себе. К примеру, писатель Даниил Гранин, приехавший в дни похорон Брежнева из Ленинграда в Москву проводить в ЦДЛ вечер памяти Паустовского, был уверен, что новым генсеком станет непременно Кириленко. Как же он удивился, когда по радио услышал, что пленум ЦК избрал генсеком Андропова.
К слову, самого Кириленко на пленуме по выборам нового генсека не было. Но он был на похоронах Брежнева, один из немногих, кто на них плакал.
16 ноября 1982 года критик Владимир Бушин в своём дневнике записал, что «застрелился Кириленко. Ничего удивительного <…> у него, говорят, удрал за границу сын» (В.Бушин. Я жил во времена Советов. М., 2014. С. 503).
Спустя три с лишним десятилетия эту утку повторил уже не какой-то плохо информированный литератор, а бывший сотрудник 9-го управления КГБ, того самого управления, которое отвечало за охрану высших лиц страны, Лайшев. Давая весной 2015 года интервью киевскому журналу «Бульвар Гордона», этот чекист сообщил:
«Член Политбюро Андрей Кириленко застрелился, потому что сын оказался предателем – попросил убежище в Англии. Правда, это нигде не афишировалось, даже мы, чекисты, тогда мало знали» (Бульвар Гордона. 2015. 1 апреля).
Лайшев утверждал неправду. Повторю: Кириленко был убран из власти по состоянию здоровья.
Впервые печатно сплетни о Кириленко и его семье появились в 1988 году. Газета «Неделя» приписала сыну бывшего секретаря ЦК участие в африканском сафари. Но сын потребовал дать опровержение. Дошла ли тогда та грязная история до самого Кириленко, осталось неизвестно.
Умер Кириленко в 1990 году. Похоронили его на Троекуровском кладбище.
После распада Советского Союза вновь стали распространяться слухи о выдуманных проделках сына Кириленко.
«…сын Кириленко – дважды Героя Социалистического Труда, бывшего секретаря ЦК и члена Политбюро, утверждала в 1994 году в своей книге «Как нам платили» великая балерина Майя Плисецкая, – с разбитной компанией дружков-шалопаев регулярно наведывался в саванны Африки охотиться. На слонов, носорогов, буйволов, прочую африканскую дичь».
Этот фрагмент из книги Плисецкой был перепечатан в московской газете «Вечерний клуб». Сын Кириленко, возмутившись, направил опровержение.
«Главному редактору газеты «Вечерний клуб» Валерию Евсееву, – писал Анатолий Кириленко. – В газете «Вечерний клуб» за 9 августа 1994 г. № 175–176 (764-762) на стр. 8 в фрагментах из книги «Я, Майя Плисецкая» в подзаголовке «Как нам платили» приведены сведения, порочащие мои честь и достоинство, о якобы имевших место моих регулярных поездках с разбитной компанией дружков-шалопаев в Африку на охоту за счёт валютных средств, заработанных артистами.
Я заявляю, что все эти сведения не имеют ко мне никакого отношения, т.к. я ни с какими компаниями никогда и нигде не охотился за счёт валютных средств и вообще ни разу не был в Африке.
Одновременно заявляю, что оставляю за собой право обратиться с иском в суд о возмещении нанесённого мне этой публикацией и упомянутой книгой морального ущерба.
Прошу опубликовать моё вышеприведённое опровержение в ближайшем номере газеты «Вечерний клуб» и направить мне официальный ответ редакции по моему письму.
Кириленко Анатолий Андреевич.
15 августа 1994 г.»
К слову, о семье Кириленко до сих пор информации крайне мало. Самым осведомлённым человеком о ближайших родственниках всех членов Политбюро у нас долго считался бывший работник пресс-службы ЦК КПСС Николай Зенькович. Он выпустил на эту тему не одну книгу. Но что Зенькович рассказал о родне Кириленко? Он даже не смог указать имя и отчество жены Кириленко. В его книгах упомянута только дочь – филолог Валентина Андреевна Семёнова, которая была замужем за руководителем ракетно-космической корпорации Юрием Семёновым. А про сына и слова не упомянул.
Все эти партийные бонзы были часто мелкими, склочными и просто глупыми людьми.
Жаль, что после их смерти об этом мало говорят.
Тогда пришедшие им на смену чванливые деятели остерегались бы самодурствовать.
Вот знал бы Кириленко, что его именем назовут общественный туалет после его смерти, почаще бы оглядывался на народ в своих делах.
Так же и с современными думаками.
Спасибо за статью.. читала с большим интересом. Вообще о Кириленко информации очень мало, ясно одно – он был человеком странным, “полуграмотным, бульдозерного типа” (А. Яковлев), внушавшим страх и даже ужас.. Значит было в этом деревенском мужике, выбравшемся чудом из грязи в князи, что-то такое, неординарное, словно он чувствовал за собой помощь могучих темных сил.. Есть версия петербургской писательницы, которая обвиняет Свердловский обком в гибели группы Дятлова.. и в это верится без труда..
Огромное спасибо автору за этот уникальный материал о Кириленко, судьба которого чем-то напоминает судьбу Г.Романова. Честный русский человек, который то ли надорвался род непомерным грузом власти, то ли изначально не был готов к столь сложным интригам… Бегство в Англию его сына широко освещалось по вражеским радио-“голосам”; но из материала уважаемого В.Огрызко непонятно: было ли бегство в Англию сына? Или оно было настолько неважным для судьбы Кириленко, что автор решил на этом вопросе не заострять внимание?
ну, если такие персонажи стояли на самой вершине советской империи, не удивительно что она грохнулась в один момент. туда ей и дорога.
Спасибо за очень интересный материал. Не всё бесспорно (что, в частности, показываюь и хорошо подобранные цитаты из мемуаров), но изложено отлично.
Да, его очень долго рассматривали как возможного преемника, учитывая возраст Суслова. И его отставка в ноябре 1982 года воспринималась сначала как “убирание конкурента” новым генсеком – о состоянии здоровья элиты почти ничего известно не было…