До тишины слова убыстрив…

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2025 / 4, 30.01.2025, автор: Константин КОМАРОВ (г. Екатеринбург)

 

 

Константин Маркович Комаров – поэт, литературный критик, литературовед. Родился 15 марта 1988 г. в Свердловске, окончил Уральский федеральный университет им. Б.Н. Ельцина. Кандидат филологических наук. Как поэт и литературный критик публиковался в литературных журналах «Дружба народов», «Урал», «Звезда», «Нева», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Вопросы литературы», «Дети Ра» и др. Постоянный участник Форума молодых писателей «Липки» (2010-2023). Автор нескольких книг стихов («Почерк голоса», «Только слово», «Невесёлая личность», «Соглядатай словаря», «Фамилия содержанья», «Безветрие», «От времени вдогонку») и сборников литературно-критических статей «Быть при тексте», «Магия реализма». Член Союза российских писателей, Союза писателей Москвы, Русского ПЕН-центра. Победитель «Филатов-феста»-2020. Лауреат премии «Восхождение» (2021). Финалист литературных премий «Дебют» (2013, 2014), «Лицей» (2018, 2021), «Новый звук», «Белла», Премии им. Бажова и др. Лауреат премий журналов «Нева», «Урал», «Вопросы литературы».

---

 

ЯНВАРСКОЕ

 

До тишины слова убыстрив,

до самых ледовитых бездн,

не сможешь совершить убийство –

равно с приставкой или без.

 

И не натравишь стаю гончих

на вымерзающий свой след,

поскольку этим не закончишь

того, чему начала нет.

 

Найдётся свой реаниматор

на каждый полумёртвый слог.

Январь всегда реальней марта,

в морозе лучше слышен Бог.

 

Поэзия идёт за кровью,

но, без карнизов и петлей,

ты только форточку закроешь,

чтоб стало в комнате теплей.

 

 

* * *

Девятое. Январь. Бескровная суббота,

Гапона не видать, зато гопов полно.

Трезвеет русский люд, уже грядёт работа,

и на пустынный мир распахнуто окно.

 

Летит ленивый снег на игровое поле,

и остывает чай на выцветшем столе.

Чего-то в жизни я, наверно, недопонял,

раз бедный разум мой заходится во мгле.

 

Чего-то не прочёл в тяжёлых умных книгах,

чего-то не узнал о скорби и вине,

иначе б уловил в своих похмельных криках

тот шёпот, что сейчас расходится по мне,

 

как краска по воде, как дым по горизонту,

как звуки – по словам, по мышцам – паралич,

но бесполезны все последние резоны,

как в одинокий пруд заброшенный кирпич.

 

Открыт угарный газ сравнений и метафор,

и, надышавшись им, ты можешь лишь одно:

с помятой койки встать, засунуть ногу в тапок

и совершить себя, не выходя в окно.

 

Не страшно умереть, но страшно, умирая,

отдать себе отчёт, что не сошёл с нуля.

За первою волной всегда идёт вторая.

Даст бог, я буду здесь к началу февраля.

 

 

* * *

Вот первый снег – предзимняя премьера –

стремительно заходит за второй,

и день стоит в серебряном сомбреро –

трагический, как греческий герой.

 

А ты о вечном сне пространство молишь

и время, что с пространством заодно,

и выжатой тряпицей строчек моешь

осенней онкологии окно.

 

 

* * *

Взгляд твой – сувенирный, суверенный,

углублённый в землю, словно крот,

как колонну в чашечке коленной

студит очаёванную кровь.

 

Он своё возьмёт и возымеет,

и проникнет в логово голов.

Только с каждым разом всё зимнее

ненадёжность наших тихих слов.

 

Обожги иль обожди – как знаешь,

у тебя сей навык – на века,

и застынет фразочка сквозная,

чтоб остаться статусом вк.

 

Тишина чиста и непорочна,

как прямая длящегося дня.

Ну а строчка – только лишь отсрочка…

 

Так смотри смертельно на меня.

 

 

* * *

Зашëл чуть-чуть на сайт ум.ру

и взвыл там, как койот,

и внял, что весь я не умру,

мой прах переживëт

 

и сладкий Лермонтов-пророк,

и дикий Мандельштам,

и А. Платонов, что здесь впрок

насобирал про там.

 

Привет, словесная руда,

останься для ворья.

Ерëма, ты со мной всегда

в начале января.

 

 

* * *

День налит, как настойка,

и стоит без утайки,

застывают по стойке

одинокие стайки.

 

Ни вмолчаться, ни крикнуть

пустоте однолицей,

только спичкой чирикнуть,

только чиркнуть синицей.

 

Только крестик нательный

как вместилище света.

Только голем метельный

ходит гоголем где-то.

 

Леденеющей лютней

по периметру ветра,

белизною безлюдной

расстилается вера.

 

И Синай видит синий,

что всех снов расчудесней,

подзаборная псина,

начинëнная песней.

 

 

* * *

Сквозь оловянные недели

горят бумажные нули,

как в металлической метели

соломенные соловьи.

 

Скользит нехитрых мыслей скутер,

привычка к боли не болит,

день судный переплавлен в скудный

под молот бытовых молитв.

 

Секунд нелепое паренье

садится в кислое спаньё,

и веры тусклое варенье

манит слепое вороньё.

 

И вплоть до сказочной субботы,

встав на чугунные коньки,

скользят здесь роботы работы

и деньги крошатся в деньки.

 

А я под тополем тенистым,

у слов несказанных в долгу,

вокруг взираю оптимистом

и пиво пью, пока могу.

 

И лягу в гроб – бухим и чистым.

И никого не оболгу.

 

 

* * *

Слово – олово мыслеформы –

пуповиною от звезды

отпускает сырые корни

в обезвоженные листы,

и выходит с тетрадкой гордо

показать: вот, мол, я каков! –

экземпляр небольшой когорты

маргиналов и дураков,

и выходит потом с карниза,

проклиная больную речь,

а внизу гомонит, прилизан,

перекрёсток спокойных плеч.

Звук любой затихает где-то,

тишина – это звук нуля,

но поэзия – это гетто,

ограниченная земля,

и пока не даёт ответа

ночи шепчущей водосток,

стих, рождённый в порядке бреда,

позволяет пожить чуток,

но когда зазнобит прохлада

новым гитлером без усов,

то погонит в окно прикладом

часовой самых злых часов,

и повесишься, если надо,

на резинке своих трусов.

 

 

* * *

Гладь бумаги водная –

до сих пор суха –

и лежит, как вводная

грузного стиха –

древним белым ящером

с ленточным хвостом…

 

Звука злак проращивать

во поле пустом

 

наступает времечко

и – собой влеком –

вновь бужу я темечко

хлопковым хлопком.

 

Тёмными заносами

заметает мозг,

синими занозами

переполнен воск

воздуха угрюмого –

знать, дела плохи…

 

Я лежу и думаю.

Думаю стихи.

 

 

* * *

Мне вчера приснилось

на постели мятой:

жизнь прояснилась

и запахла мятой.

 

Но скрипит без смазки

дымчатое утро –

бодро сонной сказки

разлетелась пудра.

 

И опять цунами

беглых дел измучен,

волны валунами

катят в мозг сыпучий.

 

В шифре подключичном

оставляешь пропись,

чтобы подключиться

к очереди в пропасть.

 

И стоит бензинных

птиц над полем стая.

И субъект безвинный

исчезает, тая…