Две Нины, или не могу поступиться принципами
Рубрика в газете: Из архива шестидесятника, № 2020 / 32, 03.09.2020, автор: Марк ФУРМАН (г. ВЛАДИМИР)
О том случае, произошедшем в начале шестидесятых, когда был студентом 2-го курса Горьковского мединститута, я написал рассказ, который, к сожалению, не сохранился в моём архиве. Написан он был вскоре после появления в 1988 году в газете «Советская Россия», с которой я тогда сотрудничал, прогремевшей на всю страну статьи Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Помнится, отнёс рассказ в редакцию владимирской газеты «Призыв». Но редактор отдела культуры, дама, претендующая на литературную бесспорность, исчёркала написанное авторучкой (о её безжалостном отношении к авторам, когда машинописные копии уже никуда нельзя было переслать, тогда средь журналистской братии ходили легенды). Не раз корил себя за то, что не сохранил черновика написанного, даже названия того рассказа не запомнилось. И вот, медленно возвращаясь в свою студенческую юность, попробую воспроизвести события тех шестидесятых, тем более, что и в наше время они отнюдь не утратили своей актуальности.
Политэкономию тогда в Горьковском мединституте преподавала Нина Алексеевна (фамилия её в памяти не сохранилась), неулыбчивая, с громким, схожим с мужским голосом, склонная к полноте женщина. Всё то, что она нам рассказывала, должно было восприниматься, понятное дело, с марксистко-ленинских позиций. Следует сказать, что в те годы политэкономии, истории партии и прочим общественным наукам придавалось значение, куда большее, чем самой медицине. Эта наука, оставив в силе формулу общего кризиса капитализма, провозглашала положения о создании в экономике материально-технической базы коммунизма, с перерастанием социалистического труда в коммунистический. Я, будучи политинформатором группы, особо не напрягаясь и со школьной скамьи имевший склонность к выражениям типа: товар – деньги – товар, чувствовал себя по этому предмету весьма уверенно. И на занятиях почти всегда говорил от первого лица, цитатами, типа «Маркс написал», «Ленин сказал», отстраняясь от смысла сказанного. Преподаватели воспринимали это как серьёзность позиций студента и обычно ставили пятёрки или четвёрки. Так, без напряга, сдал зачёт по политэкономии, теперь в начале января предстоял экзамен.
В один из дней перед экзаменом, комендант общежития, держа в руках пару электроламп для замены перегоревших, заметив студента, слоняющегося по коридору, велел мне спуститься в подвал и принести лестницу. Я спустился вниз, было темно, пока шарил по стене в поисках выключателя споткнулся о что-то, а когда включил свет удивлённо замер. На полу среди груды ящиков и разного рода рухляди валялся грязно-белого камня, высотой почти до метра бюст Сталина. Я вгляделся в изображение вождя. Лицо в грязно-тёмных потёках, слой пыли на плечах, погоны генералиссимуса и награды на груди. Уже осведомлённый о зловещей роли Сталина в истории страны и культе личности, помнится, я отнюдь не пожалел, даже порадовался новому жилищу вождя в подвале, погасив свет, отнёс лестницу наверх.
– Там Сталин лежит, – сообщил я коменданту. – Куда теперь его денут?
– Сам не знаю, – ответствовал он. – Велено было убрать его из библиотеки, кому надо – не жалко, пусть забирают.
Прошло немногим более недели, как на очередном занятии Нина Алексеевна не без гордости рассказала нам, что только месяцем назад член Политбюро ЦК КПСС М.Суслов, начинавший свой путь преподавателем политэкономии, удостоен к 60-летнему юбилею звания Героя социалистического труда.
Затем, поведав нам о роли партии и Сталина в истории, Нина Алексеевна с возмущением произнесла:
– Какие-то мерзкие люди, по сути, предатели страны, взяли да и выбросили из библиотеки общежития скульптуру Иосифа Виссарионовича в подвал. Так изображение самого великого человека в СССР, выигравшего войну и разгромившего фашистов, валялось среди разного рода хлама. Но, – лицо преподавательницы стало взволнованным и сдобным, – нашлись люди, которые приведя в порядок бюст вождя, очистив грязь и отмыв, передали его в общество коммунистов – ветеранов нашего города. Это я к тому говорю, товарищи студенты…
Как вдруг, прервав её, встал Толик Горбунов.
– А у меня, Нина Алексеевна, – с покрасневшим от волнения лицом произнёс он, – отец, прошедший всю войну от звонка до звонка и имевший боевые награды после 45-го более шести лет в лагерях отсидел. Говорил, что по доносу, за какой-то анекдот. – Всего-то пять лет, как его освободили и реабилитировали. Он нам о Сталине такое порассказывал …
– Садись, Горбунов! – грубо прервала его преподавательница. – Это к теме занятий не относится.
Но о Сталине она больше не упоминала. Я же, в глубине души, одобряя столь мужественный поступок Анатолия, благоразумно промолчал. И, как показали последующие события, не напрасно.
Помнится автозавод, гигант советской индустрии, на котором ещё до мединститута я успел побывать (армейская часть, в которой до демобилизации служил в Горьком, находилась всего-то в трёх остановках от завода) производил сильное впечатление. Да и было отчего, в те времена на ГАЗе работало около 100 тысяч человек, и к концу рабочего дня толпы, заполнявшие окрестные улицы и транспорт, были схожи с людским потоком после футбольного матча в Лужниках.
Нашей группе показали два главных конвейера, на которых собирались грузовики и только пошедшие в производство «Волги». В грохоте мощных механизмов, хотя экскурсовод использовала микрофон, трудно было что-либо услышать. Прессы на тех конвейерах, если приглядеться к английским надписям на табличках, похоже были установлены ещё в тридцатых, в пору становления завода. Несколько удивлённый этим, когда грохот чуть стих, я без каких-либо задних, то есть антисоветских мыслей, громко, перекрывая шум, спросил у прессовщика, стоявшего у высотой с трёхэтажный дом махины:
– Похоже, тут прессы все американские. А что, наши советские, у вас не работают?
– Пока эти трудятся без проблем и ремонта, сынок. Только, машинного масла пару раз в год просят… – с улыбкой удовлетворил моё любопытство рабочий, ловко толкнув вперёд клещами выползший из под пресса фигурный, сходный с крылом автомобиля, стальной лист.
Надо бы мне промолчать! Ибо, оглянувшись, заметил, что наша преподавательница, некстати оказавшаяся рядом, несмотря на шум, услышала этот краткий диалог.
В тот день я не придал этому значения, но уже на следующем занятии заметил, что Нина Алексеевна, опросившая о впечатлении об экскурсии всю группу, меня проигнорировав, обошла стороной. Кожей, всей студенческой шкурой я заметил изменившееся ко мне отношение, и к экзамену по политэкономии готовился особо тщательно. Вскоре после Нового года погожим январским утром, вместе с ослепительным солнцем, освещавшим сквозь широкие окна кабинета политэкономии, но не без чувства тревоги в душе, я вошёл в комнату. Беру билет, решив: «К Нинке ни за что не пойду, ведь есть и другой преподаватель». Но Нина Алексеевна всё спланировала заранее, едва я привстал, стул перед ней оказался свободным, мы оказались с глазу на глаз. Деваться некуда, пожалте-сь на эшафот. Сажусь, начинаю отвечать. И хотя ответы на вопросы билета я знал, моя участь была предопределена. Вижу тяжёлый взгляд, меня прерывают, следует град дополнительных вопросов. Пытаюсь отвечать и на них, цитирую Маркса, ссылаюсь на Энгельса, но безуспешно. Карательная гильотина занесена, а через минут сорок, показавшихся мне вечностью, и опущена …
Когда выходил из кабинета, вся группа, причём с приличными оценками, ждала меня. В моей же в зачётке стояло чёрное неудовлетворительно … Справедливости ради замечу, что Толик Горбунов, задавший ранее свой смелый вопрос о Сталине, отделался тройкой, видно политэкономша, попросту благоразумно струсив, не захотела вступать в конфликт с его воевавшим и прошедшим ад сталинских лагерей отцом.
Стало быть, предстоит пересдача, иначе не буду допущен к другим экзаменам, иду в деканат за разрешением. Понимая, что к Нине Алексеевне идти нельзя, это равносильно ходьбе по минному полю, узнаю день, когда другой преподаватель по политэкономии и она, на сей раз в разных кабинетах, будут принимать экзамены. Понятно, иду к тому, другому, и за каких-нибудь несколько минут получаю заслуженную четвёрку.
Едва я вышел, вижу в коридоре у двери своего палача. Она, похоже, ждала меня, буквально выдернула из рук зачётку. Увидев новую оценку, громко басом, не исключено, чтобы слышали другие, произнесла:
– Ты, Фурман, вывернулся, видно это у вас в крови, обманул меня. Ведь знал, что пересдавать экзамен, обязан был мне, своему преподавателю…
Покраснев от возмущения и стыда, на адреналине, ведь она явно намекает на моё еврейство, что-то говорю и оправдываюсь. А следующим днём меня вызвали на собрание комсомольского бюро факультета. Политэкономша, представив нерадивого и лживого студента, потребовала на три месяца лишить меня стипендии. Похоже, такая мера наказания была отрепетирована заранее, десяток членов бюро при двух воздержавшихся, проголосовали за неё почти единогласно. Надо ли говорить, что это решение стало для меня, если обратиться к боксу, неким финансовым нокдауном. Но отнюдь не нокаутом, за что спасибо армии и спорту. Пришлось, пропуская занятия, поработать на разгрузке вагонов и барж, к счастью, сила (и немалая) у меня в молодости была, сказались занятия тяжёлой атлетикой.
Больше двоек на экзаменах я не получал, хотя за время учёбы случались и иные проблемы. И вот последняя сессия на 6-м курсе, когда в застойные времена шестидесятых, будущим врачам наряду с десятком медицинских предметов – терапией, хирургией, педиатрией и т.п. надо, как ни странно, было сдавать и политэкономию! Экзамен по ней тогда принимали сразу трое преподавателей, естественно, в ранге старшекурсника я имел право выбора и, минуя Нину Алексеевну, получил пятёрку. Во время ответа по билету боковым зрением я углядел её мрачный взгляд, а когда взял зачётку с отметкой, обернувшись, нагло и победоносно улыбнулся ей.
Шли годы. После окончания мединститута я стал судмедэкспертом, по сей день тружусь в своей профессии. И вот наступают восьмидесятые, перестройка. К тому времени я стал писать, литература прочно вошла в мою жизнь. Вышли первые книги, появились публикации в газетах. Одной из них стала «Советская Россия», которую возглавлял замечательный редактор и человек Михаил Фёдорович Ненашев. С газетой я сотрудничал весьма тесно: писал судебные очерки, регулярно давал информации о нашей Владимирской области. Помню, как по инициативе Гриши Орловского, руководившего более чем пятидесятью корпунктами газеты по России, за авторитетной подписью М.Ненашева ушло письмо во владимирский облисполком, после которого мне, как корреспонденту, была выделена трёхкомнатная квартира, в которой живу до сих пор. Но поруководив третьей, после «Правды» и «Известий» газетой страны около десяти лет, М.Ненашев ушёл на повышение, вместо него издание возглавил его зам. Валентин Чикин. При новом редакторе «Советская Россия» резко сменила свои позиции, став националистической псевдопатриотической газетой. И вот 1988 год, в марте выходит «Советская Россия» со статьёй на целую полосу за подписью преподавателя ленинградского вуза Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами».
Когда я прочёл её, прошлое всколыхнулось во мне. Вспомнились пятидесятые, когда рядовым солдатом в составе отдельного взвода охранял лагерь с «врагами народа», осуждёнными по 58-й сталинско-политической статье. И теперь спустя четверть века мне во всём том прошедшем – всего-то семью годами спустя после смерти вождя несданном экзамене по политэкономии, скульптуре вождя в пыльном тёмном подвале, протестом Толи Горбунова о роли Сталина и статье в «Советской России» видится, как в звеньях одной тяжко-кандальной цепи, некая неразрывная связь. С волнением читая строки в пространной статье Андреевой о месте И.Сталина в истории страны. Н.Андреева, оправдывает своего кумира в массовых репрессиях, называя его выдающейся личностью, человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, едва ли не единолично выигравшим Великую Отечественную! Далее она, защищая идеалы социализма, советует в период перестройки, перейти к его силовым методам руководства государством. «…На том стоим и будем стоять» – так заканчивается статья.
Сейчас культ личности большинством граждан России воспринимается как нечто далёкое и безвозвратно прошедшее. Да и в восьмидесятые, во времена триумфа Андреевой, чтобы пострадать за оппозиционные убеждения, следовало воспротивиться генеральной линии партии, совершив нечто противоправное – напечатать самиздатовскую газету или листовку, участвовать в какой-либо запрещённой демонстрации, попытаться создать экстремистскую организацию.
И вот теперь, мысленно возвращаясь в свою юность, проводя определённые параллели, уже в зрелом возрасте вижу между двумя Нинами (той в шестидесятых и обновлённой – в восьмидесятых) прочную неразрывную связь. Понятно, что обе являлись поклонницами «великого вождя народов», отправившего на тот свет миллионы ни в чём неповинных людей своей страны. И так случилось, что если от Нины номер один пострадал лишь еврейский паренёк (другими сведениями её жертв я не располагаю), то Нина Андреева номер два стала, и по сей день является одним из символов возрождения сталинизма в России. Можно только молить Всевышнего спасти и сохранить нашу многострадальную многонациональную Родину от таких «патриотов».
– Автор Марк Фурман, вы постарше меня.
Излили здесь свою биографию.
И я мог бы написать свою. Мой отец, студент Горьковского пединститута, с 1937 года провел в сталинских лагерях в Дудинке 13 лет.
Я помню статью Нины Андреевой.
Но сталинскому правлению надо давать оценку с сегодняшнего дня. А сегодня я и вы видим, что верхняя власть рулит не туда. Что надо взять от социализма все лучшее.
А я,господа,на днях прочёл прорывную/!/книгу/знакомый философ подсунул/книгу
Абдеева Рифгата Фаизовича,кибернетика,системотехника-“Философия информационной цивилизации”,М,Владос,1994 г и будто бы живой водой освежился,-под большим впечатлением от труда!
Нет,какая Нина Андреева?!Оставим её за скобками.Помнится одна старушка подкладывала хворост в костёр,когда сжигали гениального Джордано Бруно…
А “властителям и судиям” надо быть истинно современными!