Экспериментальный Чехов на немецкой сцене
Рубрика в газете: Иди и смотри, № 2021 / 20, 27.05.2021, автор: Ильдар САФУАНОВ
Немало писалось о том, что пьесы великих драматургов настолько многослойны и глубоки, что выдерживают любые сокращения и адаптации – всё равно получается нечто содержательное. Особенно это верно, пожалуй, если говорить о чеховских «Трёх сёстрах». Пьеса подвергалась разнообразным переделкам как у нас в стране, так и за рубежом, прежде всего в немецкоязычном театре. Можно назвать спектакли Юрия Любимова, Юрия Погребничко, Константина Богомолова в Москве, Франка Касторфа в Берлине, из недавних – Саймона Стоуна в Базеле.
Однако две немецкие женщины-режиссёра сумели в последних спектаклях по этой пьесе превзойти по радикальности всё, что было до них. Взяв лишь немногие аспекты чеховского произведения, с помощью режиссёрской фантазии они сумели создать необычные и довольно интересные спектакли. Речь пойдёт о постановках Карин Хенкель в берлинском Немецком театре и Сьюзен Кеннеди в мюнхенском Камерном театре (Kammerspiele).
«Три сестры» Антона Чехова в берлинском Немецком театре (режиссёр-постановщик Карин Хенкель) и в мюнхенском Камерном театре (режиссёр-постановщик Сьюзен Кеннеди)
Карин Хенкель стала в своё время «вундеркиндом» немецкоязычного театра, в возрасте 25 лет самостоятельно поставив в венском Бургтеатре «Коварство и любовь» Шиллера. Работала в ведущих театрах, включая, например, Берлинский ансамбль. Режиссёр многократно обращалась к русской классике – инсценировала Достоевского, ставила драмы Горького и почти все большие пьесы Чехова, кроме разве что «Чайки». «Три сестры» она поставила уже во второй раз (десять лет назад была постановка во Франкфурте на Майне).
В спектакле берлинского Немецкого театра перед зрителями открывается крутящаяся сцена, над которой возвышается двухэтажное сооружение, главное место в котором занимает комната с антресолями (художник Рина фон Мехов). На антресолях стоит младшая из сестёр Прозоровых, Ирина, в старости (её играет известная актриса Ангела Винклер 1944 года рождения). Неожиданно дом кренится примерно на 15 градусов по часовой стрелке, и из шкафа у стены слева вываливаются книги, а вслед за ними – молодой офицер с окровавленной головой. Это Тузенбах (Беньямин Лилли), застреленный на дуэли (или застрелившийся – в спектакле упоминаются оба вероятных исхода). Но он поднимается и говорит состарившейся Ирине о своей любви.
Крутится подаренный когда-то Ирине на именины волчок, и, оживлённые памятью героини, прокручиваются давние события. Они предстают в хронологическом порядке, но преломлены через память Ирины. Поэтому не все персонажи пьесы появляются, а те, которые появляются, иногда произносят реплики тех, кого нет в спектакле, и даже производят некоторые действия за отсутствующих. Например, Тузенбах приносит за отсутствующего в спектакле Федотика подарки Ирине, во время пожара оказывается погорельцем, у которого всё дочиста сгорело, включая гитару и фотоаппарат. Андрей произносит некоторые реплики за Солёного, роняет часы вместо Чебутыкина. Сама Ирина раскладывает пасьянсы вместо того же Федотика.
Кроме А.Винклер, в спектакле заняты ещё только четыре актёра, и все – мужчины. Каждый играет по две роли. Бернд Мосс воплощает Ольгу и подполковника Вершинина, Михаэль Гольдберг – гимназического учителя и инспектора Кулыгина и его жену Машу, Феликс Гёзер – Андрея Прозорова и его жену Наташу, Б.Лилли наряду с Тузенбахом играет и Ирину в молодости. Таким образом, на сцене одновременно не могут находиться мужской персонаж и его жена или невеста.
Женщин актёры воплощают в силиконовых масках. Своеобразно выполняются переходы исполнителей от одной роли ко второй. Так, перед приходом Вершинина Ольга рассказывает о нём и одновременно берёт из шкафа офицерский китель, надевает его и к концу своего рассказа превращается в подполковника.
Ольга среди сестёр больше всех говорит, раздражённым тоном, она немолодая, неухоженная, всегда в халате, с растрёпанной причёской. Озлобленной и ехидной выглядит Маша. Уже при первой встрече с Вершининым пересказывает свои ссоры с мужем, например, о том, что не хочет идти в гости к директору гимназии, где работает Кулыгин. Позднее, когда Вершинин говорит ей о своей любви, иронически смеётся.
Кулыгин, недалёкий шутник, одет соответственно шутовскому амплуа – без гимназического мундира, в рубашке в горошек. Но и он не упускает случая уязвить Вершинина: перед отъездом военных говорит подполковнику (а не молодым подпоручикам, как в пьесе), что тот в Польше женится (в третий раз), и «жена-полька обнимет и скажет: Кохане!». В один из моментов хватает Вершинина «за грудки».
Вообще, во многих местах режиссёр «помогает» Чехову, переводя в явное действие или высказывание то, что автором мастерски убрано в подтекст. Кулыгин не скрывает своей ревности, все персонажи много и подробнее, чем в пьесе, рассказывают о своих разочарованиях. Нет ни одного спокойного или добродушного героя пьесы.
Создатели спектакля внимательно сохранили детали – это и яркий крутящийся волчок, подаренный Ирине, и самовар, и «мамины» часы, и колода карт. А рамочку для портрета Андрей в реальном времени мастерит прямо на сцене. Мизансцены лаконичны и убедительны благодаря искусному освещению, в паузах между эпизодами на стенах дома проецируются будто выцветшие фотографии действующих лиц (художник по свету и видео Вокси Бэренклау).
В последнем акте на передний план выходит дуэт Тузенбах-Ирина, которую вновь играет А.Винклер. А когда Тузенбах уходит, на сцене оказываются сразу две Ирины в голубых воздушных платьях – старая и молодая. Таким образом, концовка спектакля связывается с его началом, которое, в свою очередь, служит эпилогом.
Не претендуя на полноценное воплощение чеховского произведения, режиссёр в этот раз, пожалуй, задалась целью в максимально возможной мере передать драматизм пьесы, личные трагедии её героев, и в целом задача была, на наш взгляд, выполнена.
Ещё более радикальной оказалась постановка по «Трём сёстрам» режиссёра Сьюзен Кеннеди в Мюнхенском Камерном театре («Kammerspiele»). Более того, спектакль превзошёл по экстравагантности прежние постановки самой С.Кеннеди, которые тоже были весьма далеки от традиционализма. До сих пор она ставила в основном инсценировки романов и кинофильмов, например, спектакли по лентам «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» С.Поллака или «Почему рехнулся господин Р.» М.Фенглера и Р.В. Фассбиндера.
Режиссёр выработала свой стиль, где нет места живой мимике и даже живым голосам: актёры играют в латексных масках, примерно как у Фантомаса, в ярких синтетических одеждах, обычно в стерильной обстановке. Персонажи напоминают манекенов для крэш-тестов. В программе к спектаклю режиссёр объясняет, что традиционно театр был тесно связан с масками, и она пытается возродить традицию. Голоса заранее записываются в студии, и во время представлений используется фонограмма.
Спектакль «Три сестры» С. Кеннеди состоит из 41 короткого эпизода общей длительностью около 80 минут, с довольно долгими паузами между эпизодами, заполненными тревожной музыкой.
Зеркало сцены занято большим экраном, на который проецируются видеоинсталляции (видео Роберта Бирштекера). В середине этого экрана углубляется в сторону задника трёхмерный объект – небольшая коробка самой сцены, с зеркальными боковыми стенами. Здесь и играют актёры (декорации Лены Ньютон). Порой эта «сцена внутри сцены» тоже закрывается экранами – или полупрозрачным, через который видны персонажи, или непрозрачным. На этих экранах тоже видеоинсталляции: например, в начальной сцене – небо, заполненное летящими облаками; порой живые исполнители заменяются их видеоизображениями, пикселизируются, проходят сквозь стены, исчезают.
В начале спектакля мы видим трёх женщин в юбках колоколом, в платочках, с закрытыми чёрной материей лицами. Звонит телефон в углу, и им что-то сообщают по-английски. В следующей сцене за ними возникает перспектива как будто больничного коридора, и одна из них кружится подобно восточным дервишам. Потом эти три женщины сидят за столом, над ними наклоняется мужчина в синей курточке и произносит по-английски реплики Вершинина: «Как я рад, как я рад! Но ведь вас три сестры. Я помню – три девочки». В следующей сцене уже по-немецки звучат некоторые реплики из первого действия. Можно сказать, что для произнесения взято лишь небольшое число цитат из пьесы, которые едва ли составляют несколько страниц текста. При этом нет определённого соответствия между исполнителями и персонажами. В спектакле задействовано трое мужчин (Вальтер Хесс, Христиан Лёбер и Беньямин Раджайпур) и шесть женщин (Мари Гроотхоф, Эва Лёбау, Анна-Мария Штурм, Мануэла Кларин, Кристин Эльзен и Сибилла Зайлер).
Мужчина в синей курточке в другой сцене может оказаться Кулыгиным и сказать: «Ты ведёшь себя на три с минусом». Потом опять произносит слова Вершинина: «А здесь какая широкая, богатая река! Чудесная река!» При этом перед ним возникает изображение голубого бассейна, облицованного мрамором. Одна из сестёр отвечает репликами Ольги; «Да, но только холодно. Здесь холодно и комары…» и прихлопывает комара у себя на плече. Другой мужчина, в оранжевой курточке, лениво переговаривается с третьим, в коричневом: «Завтракают? Да, уже завтракают…» Потом фотографирует присутствующих на планшет: «Погоди минутку! Раз! Погоди ещё немного… Два! Теперь готово!» Звучат короткие диалоги о наливке на тараканах, о рамочках для портретов, которые смастерил Андрей, слышится замечание: «Ваши часы спешат на семь минут». Есть пара реплик из второго действия: «Отчего же ты пришёл так не рано? Ведь девятый час уже» (слова Андрея Прозорова к сторожу Ферапонту). Ещё: «У вас характер странный, надо сознаться» (Тузенбах к Солёному).
Эти сценки повторяются по несколько раз, потому что главная идея спектакля – это идея «вечного возвращения»: что, если все жизни, все жизненные события повторяются снова и снова? Взяв за отправную точку монолог Вершинина о том, что «через двести, триста лет жизнь будет невообразимо прекрасной, изумительной», С.Кеннеди подводит ход представления к главной цитате – уже не из Чехова, а к афоризму из книги Фридриха Ницше «Весёлая наука»: «Представь себе, что однажды – днём или ночью – к тебе в твоём полнейшем уединении подкрался демон и говорил тебе: «ту жизнь, которую ты ведёшь теперь и которую прожил, тебе придётся повторить ещё раз и ещё бесчисленное число раз; и не будет ничего нового, но всё та же боль, всё те же желания и мысли, и вздохи, и все невыразимо малые и великие события твоей жизни пройдут перед тобой в прежнем порядке и прежней последовательности – и этот паук, и этот лунный свет между деревьями, и этот миг, и я сам. Вечные песочные часы бытия будут снова и снова перевёртываться, и ты с ними, пылинка из пылинок!» – Разве не бросился бы ты на землю, разве не стал бы скрежетать зубами и проклинать демона, который обратился к тебе с такими речами?» Эта цитата несколько раз произносится «закадровым», никому не принадлежащим, голосом, и даже высвечивается на экране.
Разумеется, постановка С.Кеннеди тоже не претендует на то, чтобы передать содержание пьесы Чехова. Перед нами скорее самостоятельное произведение, созданное на основе мыслей и ассоциаций, порождённых чеховским текстом. И надо сказать, что смотрится это интересно и даже увлекательно и, на наш взгляд, спектакль стал незаурядным художественным явлением.
Добавить комментарий