Экстремальный провинциал
Рубрика в газете: Многоконтекстье, № 2021 / 31, 25.08.2021, автор: Василий ШИРЯЕВ
Во-первых, я сомневаюсь в существовании Василия Ширяева как реальной личности. Но у меня есть друзья, которые утверждают, что их знакомые, вроде, видели Ширяева вживую. Во-вторых, он якобы с Камчатки. Всё, что я знаю о Камчатке очень малоправдоподобно. Я слишком увлекаюсь логическим позитивизмом, чтобы принять гипотезу о существовании Камчатки без верификации, и, честно говоря, не представляю, как это сделать из московской квартиры. Впрочем, допустим, что Камчатка существует. Но посёлок Вулканный – это вообще какая-то псевдоримская мифология, тут я не пойду ни на какую уступку.
Таким образом, всё, что я знаю о Василии Ширяеве, – то, что таким «говорящим» псевдонимом (?) подписан ряд текстов, наличие которых достаточно убедительно: они у меня перед глазами.
Возможность побеседовать с человеком, в существовании которого я сомневаюсь, очень тонизирует.
– Вася, давай без церемоний и на «ты». Мне больше всего хочется узнать, существуешь ли ты? Или даже так. В индийской философии для любого утверждения есть четыре модальности: 1) нечто существует; 2) нечто не существует; 3) нечто существует и не существует одновременно; 4) нечто не «существует и не существует одновременно». По отношению к тебе, что будет правильным?
– Миша, приветствую! Отвечу цитатой из Франзена. Человек ставит опыт над самим собой (опыт-эссе), чтобы понять – частица он или волна. Я как глубинный провинциал, убеждённый дачник, высказываясь по проблемам онтологии, «напоминаю пьяного на льду». С одной стороны, жизнь – способ существования белковых тел, прожить которую нужно так, чтобы не было мучительно больно. С другой, esse est percipi. Быть – значит быть лайкаемым. Перечитываю сейчас Пятикнижие Достоевского, мне кажется, «есть я или нет меня» – это вопрос в духе «тварь ли я дрожащая?»
Скорее следует говорить о радикальном провинциализме, в гуще которого нет никаких вопросов. Я убеждённый дачник. Дачная культура в России старше даже Рюрика и печенегов. Это такое естественное состояние, когда не формализуешься неврозами по вопросу центра-периферии, а просто действуешь в своей непосредственности. Сейчас не только Россия, но и Европа в целом, – это задворки цивилизации. А Камчатка на этом фоне – край края земли, вроде Аранских островов на западе Ирландии. Ну или с Патагонией можно сравнить. К нам быстрый интернет пришёл в 2015 году, а на материке я последний раз был в 2014 г. и думаю, по состоянию здоровья, больше не получится. Но и на Камчатке я дачник, живу довольно далеко от центра. Это лишает актуальных контекстов. Почитаешь товарищей с материка и в голову лезет ветхозаветная чепуха, вроде: «Для чего мятутся народы и цари замышляют суету?»
Потом следует заметить, я не регулярный филолог, а, что называется, «подкидыш». Я по документам англо-немецкий учил. Отсюда у меня склонность к мелкой филологии, на уровне слова, словосочетания, предложения. А взгляд и нечто на глобальные тренды – не так интересно. Я и в филологии дачник, ковыряюсь на своих шести сотках (на самом деле на нашей даче сотки две всего заняты под культуры, остальное – дикие травы), а какую литературу наши монстры выращивают в своих литагрохолдингах – who cares?
Сейчас занимаюсь Достоевским, членствую в двух книжных клубах: «Читаем вместе» и «Больше книг», веду летовский семинар. Есть идея сделать латинский семинар медленного чтения «Комментариев о Галльской войне» Юлия Цезаря в оригинале.
А вообще как вольный читатель, читаю, что в руки попадёт, – из 3-х библиотек и 2-х бук-кроссингов. Недавно открыл для себя Элис Манро. Нобелевская премия 2013 – это клеймо, но зато её рекомендовал великий Игорь Манцов. Ласло Краснахоркаи открыл для себя совершенно случайно. Это по сути реальный эпос, мимикрировавший в роман, – чувак сочинял всё в голове. У меня слабость к эпической архаике вроде «Песни о Роланде», её гениально переводил Мандельштам, Оксимирон обосцытся от зависти. Албанские шансонье до сих пор слагают эпос в прямом эфире.
Нас же как учили? Прошиваешь себе на подкорку 500 слов и можешь уже какие-нибудь предложения из них составлять, вроде «мама мыла раму» или «глокая куздра булданула бокра». Или «будланула»?.. Ну, неважно. А слов ещё выучишь, повысишь словарный запас, и про постструктурализм можно статейку накропать. Тут есть опасность глоссолалии, но грядёт и спасение. Внимание к слову на самом первичном уровне: словосочетание, фраза, интонация.
Забегая вперёд, могу сказать, что спасение книжной культуры стоит на путях медленного чтения и герменевтики. А блоги и вот это вот всё – очередное коллективное преступление перед культурой. Просто проедают остатки словесности на книжном фетишизме.
– А можно ли стать провинциалом? Вот я три года жил в Дзержинске – работал школьным учителем, но ведь в провинции невозможно прожить, я еле на хлеб зарабатывал. Как у тебя получается заниматься творчеством?
– Миш, у меня сейчас один глаз остался рабочий, я ослеп на один глаз, иронично это, хотя если человек думает, когда читает, а не просто бегает глазами по буквам, глаза у него чаще отдыхают, чем у читателя пустот, я бы вообще не хотел этой темы касаться.
– Ты определил меня как экзистенциалиста, только такого, который (для экзистенциалиста) слишком много обобщает. Я долго недоумевал: что бы это значило? А потом понял, что так оно и есть! Лучше не скажешь! Но ты себя как-то назвал «вульгарным материалистом». Мне, естественно, нравится слово «вульгарный», но слово «материалист» – как-то не особо нравится. В моём понимании, «материя» – это какой-то духоподобный эрзац сил природы. Я окончил физфак МГУ и ни разу на лекциях не слышал этого слова…
– Мне очень нравятся вульгарно материалистические ходы в духе Михаил Леоновича Гаспарова, например: память у людей была крепка, пока они держали свиток обеими руками и не могли делать «записей и выписок». Я «швах» в философии, по-моему, мы с тобой такие два Родиона Раскольникова от критики, которые возомнили, что можно уконтрапупить старуху-процентщицу литпроцесса критическим топором в темя, но – «натуры не выдержали». Надо было, как говорил Чапаев, «ещё маленько подучиться». Вся мудрость черпается, как у Евгения Онегина, из анекдотов. А Чапаев он тоже наш, камчатский, его 28-я дивизия, первая дивизия, которой он командовал, окончила свой боевой путь на Тихом Океане.
– Нас не двое: есть ещё несколько дон-кихотов, разве не так?
– Глобально взять, даже самые известные в нашей отрасли люди – это никто. Мне нравится критическая жилка в высказываниях Моргенштерна, помнишь, как он срезал зануду Дудя? Тот ему говорит: «Поясни, я не понимаю!», а Моргенштерн: «А зачем тебе понимать?» Это отсылка к салтыковскому «даже не понимаю, зачем это следует понимать» и говорит о знакомстве Моргенштерна с русской классикой 2-го ряда. Но даже Моргенштерн, собственно, кто он вне своего контекста?.. А если вспомнить судьбу Бахтина? Саранск-Сауронский сиделец, а потом всемирное признание. Хотя кто-нибудь спросит «а кто сей?», кто сейчас читает Бахтина? А про «донкишотство» – это ты очень хорошо ввернул. Признаюсь, так и не прочёл я Сервантеса, но мне очень импонирует гипотетический его читатель, который всё принимал за чистую монету. Донкишотство – это дурь молодецкая, при наличии которой «водки нужно только для запаху». Нельзя объять необъятного. Но и унывать по этому поводу было бы «непреодолённым ремаркизмом». Надо скромно возделывать своё дело. А там, куда ни шло…
И знаешь, надежда всё-таки есть. Соцсети, убивая книжную культуру, они рубят в том числе сук, на котором сидят. Открой Ютюб. Нечего же смотреть! Открой Фэйсбук. Маразм на уровне архитектуры. Тут с одной стороны, им контент вообще безразличен, – это сеть. Они в целом пришли отнять у нас язык. Любой язык. Целиком. Но, с другой стороны, если б была честная считалка, которая б показала, насколько это всё вникуда, – они обанкротятся сразу. Я думаю такой гамбургский киберсчёт уже есть, но его попридерживают, чтоб щёки красиво надувать. Как Достоевский написал: «Дай другому соврать, и тебе дадут соврать!»
Продолжает писать великий Игорь Манцов, он библиотекарем в Туле сейчас. Кирилл Анкудинов защитился, пишет и читает. Саша Карасёв, автор «Чеченских рассказов», развивает очень интересные идеи о том, насколько каждый из наших литераторов кшатрий или брахман, и в каком поколении перерождения. Готовил недавно свою книгу статей – надеюсь скоро появится – перечёл твои вещи и сам изумился, насколько много утащил оттуда! Ну и дух Виктора Леонидовича незримо присутствует с нами, где только соберутся пара критиков!!
– Ты написал обо мне, сразу после моей статьи про Прилепу. Но ты написал как-то странно, не чувствовалась рука Хозяина. Вот наш замечательный коллега Рудалёв расторопно выполняет задания – наверное, пошаговой инструкцией пользуется. А ты? Рудалёва я понимаю. Если бы мне нравилась хоть одна строчка Прилепы, я был бы его холуём, но, блин, я считаю его бездарным графоманом! Что делать?
– Давно не перечитывал его, говорят, он стал хорошим стендапером и неплохим политиком. Но я не следил, вот те крест! Кстати фамилия Прилепина – это же буквальный перевод «Леви», от глагола «прилипнуть». Левиты были личной гвардией (Тут)моса, именно поэтому – не наследовали землю. Так что ждём от Прилепина кавер на песню «Будто я египтянин»!
Старик стал такой суперзвездой, что и читать и обсуждать его совершенно незачем. А вот «критического Винни-Пуха» Рудалёва я за «4 выстрела» предал самому себе на поругание и подверг жесточайшему раздракону.
– Где? Почему я не знаю?
– Статья представлена на Волошинский конкурс, это стилизация под прот. Аввакума, отца русской прозы и критики, его же сожгли в рудалёвских палестинах. Такая вот геокритическая рифма.
– После своей блестящей «метакритической» серии статей, чем ты вообще занимаешься? Что для тебя самое главное? Периодически говорят, что ты «сдулся», но и про меня так говорят, когда я надолго исчезаю.
– Кризис середины жизни, – понятней по-английски, midlife crisis, – совпал с наступлением сетей и дальнейшим закатом литературы. Метакритика – это просто: надо лишь выявить предпосылки установок, – там всегда можно найти противоречия, оттого что человек противоречив по природе своей. В молодости это очень бесит-веселит, а с годами понимаешь, что это – нормально! Я окунулся в живую жизнь, и к 40 осознал свою конечность. Впереди только одиночество и смерть, как у любого человека. Главное – учиться, учиться и ещё раз учиться. Силы наши мизерны, но надо как-то спасать книжную культуру. Это я считаю главным. Книга, язык – то, что делает человека человеком.
– Блин, ты тоже экзистенциалистом заделался? Только я больший пессимист, кажется, – уже не хочу ничего спасать, только самовыражаюсь… Уточню твою формулировку: я – декадентствующий экзистенциалист.
– Да, мы все после известного возраста – профессиональные экзистенциалисты. Биологи говорят, что мальчики к жизни после 40 лет не предначертаны. Отсюда выход либо в смерть, либо в хобби, либо ещё какие стимуляторы: игра, семья, алкоголизм. И наше общее безнадёжное дело, спасение книжной культуры – я думаю, достойный выход.
– Мне кажется, ты единственный, кроме меня, любишь всяких литераторов-маргиналов, у который нет шансов пробиться в мэйнстрим. Так ли это? Почему?
– Сейчас и мэйнстримов много. Я вот написал о Ласло Краснахоркаи, для Европы это один из мэйнстримов, наверное. Тут, скорее, у меня склонность к чистой филологии – вот текст, вот я его разбираю, а статус автора, да и сам автор как личность, мне неинтересен. Я же воспитывался на формалистах и не до конца эту парадигму в себе переборол. Я раньше думал, что формальный метод всесилен. Оказалось – нет, не всесилен.
А мы с тобой, я думаю, снобы антиснобизма. В духе «я всегда буду против» пророка нашего Егора Фёдоровича Летова. Противно читать то, что читают все. Миллионы мух ведь не ошибаются ни разу.
Мне как раз в тему скинули житие Василия Блаженного, как он «наг и с посошком» ходил и всё опрокидывал, переворачивал и даже икону разбил, а потом оказалось, что и квас отравлен, и хлеб отравлен, и икона – лжеикона. Вот – критик!
– Придуманная мной и главным редактором «Независимой газеты» премия «Нонконформизм» на девятом году жизни закрылась, пожалуй, из-за лени моих бывших коллег. А как поживает твоя премия им. В. Ширяева?
– Знаешь, по здоровью не могу выехать с острова Камчатка, не могу физически её вручить, а вообще – больше премий хороших и разных. Я вручал в основном тем, кого считаю своими учителями, как дань уважения. Игорю Манцову – в первую очередь. Кстати, к слову, слушай, не знаешь, как он, что он, чем занимается?
– Наведу справки. И в заключение: ты сам хочешь о чём-то меня спросить?
– Миша, расскажи попросту, что думаешь о судьбах мира! Когда планируешь апокалипсис, что читаешь, что любишь из классики. Чем вообще занимаешься?.. Ты, говорят, в школе преподавал, как это, имеет вообще смысл?.. Я таки думаю – надо спасать литературу через критическо-герменевтическо-философский синтез. А писателей – побоку!
– Как сказал спятивший граф де Гобино: «у человечества нет другого будущего, кроме небытия». Признаюсь, у меня тоже жестокий кризис среднего возраста. Ты знаешь, я запутался. Кто я? Циник-ханжа, гуманист-мизантроп, эстет безобразия, закоренелый женоненавистник, который пишет только про любовь и женщин. У меня есть учителя, но все они от меня отреклись. С незабвенной Витухновской мы вообще стали диаметрально противоположными по мировоззрению, хотя никого гениальней её я так и не встретил. Из чтения – я постоянно перечитываю Егора Радова, Игоря Яркевича, Юрия Мамлеева (мои покойные друзья), из западных – только XIX век: Гюго, Теофиль Готье, Бодлер, Малларме, Гюисманс, Поль Бурже. Моя алгософия, особая философия боли, нафиг никому не нужна: кажется, я один интересуюсь болью и страданием, а все другие – думают только об удовольствиях. И всё же, я бы потягался с любым из этих современных литераторов по гамбургскому счёту, на спор. Ты веришь в гамбургский счёт в литературе (ты сам упомянул влияние формалистов)?
– Тут бы я с тобой поспорил. Я занимаю позицию вольного читателя, ближе к литературоведам, чем к критикам и писателям. По-моему, никакая текущая литература, в сущности, не нужна. У нас есть канон, Аввакум-Толстой-Достоевский. Есть советские классики, вроде горячо любимого Трифонова. Тот же Летов. Никакая новая словесность не нужна и даже вредна, она размывает канон. Хотя, конечно, тут гораздо более вредят соцсети, сериалы, – в целом визуальная ветвь всего этого содома, рекомого шоу-бизнес.
Возможность «гамбургского счёта» можно вывести математически. Основа гамбургского счёта – общий канон. А канон – не резиновый. Чем больше желающих быть оценёнными по гамбургскому счёту, тем меньше самого гамбургского счёта. Это было реально во времена Людовика XIV, короля-солнце. Тот, кого читает король, тот и есть правильный автор, вуаля ту. А с тех пор как королю отрубили голову, ну какой вы хотите гамбургский счёт? Многоконтекстье многоконтекстьем погоняет. Потом у меня склонность к мелкой филологии, а даже графоман, вроде графа Хвостова может, по выражению Крылова, провраться хорошими стихами.
Кстати, характерная деталь, я тоже очень люблю французов, но – Монтеня, Бальзака, Флобера и «Песнь о Роланде». Кстати, твои рассказы напоминают мне философские сказки Вольтера. Гюго – огромнейшая уважуха за то, что он спас своей книгой Нотрдам на какое-то время. Поп-французы тоже хороши: на Милен Фармер пора кинуть кансел от BLM за имитацию убийства афроамериканца.
Разумеется, если я всем буду говорить, читай Толстого и всё у тебя будет хорошо, это будет натяжка. Гарантий вам никто не даст. Но – культура наша создана людьми, которые читали книги. Если вы хотите какой-то перспективы для детей ваших, надо начинать читать прямо сейчас. Детей можно научить только личным примером.
Я иногда шучу, что наша последняя надежда – когда кончится бензин и электричество, и мы опять вернёмся к письменной культуре. А потом конечно и небытие, своим, то есть, чередом, когда Земля налетит на небесную ось.
Беседу вёл Михаил БОЙКО
Новая интеллектуальная элита не поведёт за собой народ, но время провести весело можно, за каждым словом стоит прожитый опыт, но жизнь такая сейчас, что он почти бесценен, в худшем значении этого слова.
Я мог бы. конечно, написать слово, которым могу определить этого гражданина Ширяева, но это слово редактор не пропустит. По-моему, приведённый здесь разговор есть пример типичнейшего “разговора для разговора”. Ну, что можно ответить хотя бы на то, что “канон- не резиновый”? Только улыбнуться. Потому что “резиновость” это из несколко другой области, причём совершенно практического применения.
Мне очень нравится наблюдать за такими сторонами литературного процесса 🙂
Особенно, протекающими на Камчатке.