МОНАХ ПОЭЗИИ
№ 2008 / 18, 23.02.2015
7 мая исполнилось ровно семь лет со дня трагической гибели прекрасного екатеринбургского поэта Бориса Рыжего (1974 – 2001), поэта от Бога, «по определению». Удивительный и достойный восхищения факт: в наш жестокий, циничный и пошлый век – век жажды наживы и тотальной ужасающей бездуховности – всё же рождаются порой настоящие Поэты – люди с чистыми, светлыми душами и горячими отзывчивыми сердцами – которые пишут стихи лишь потому, что не могут не писать. Именно таким человеком, в сущности, и был Борис Рыжий…
Посвящается всем монахам…
Кто кончил жизнь трагически,
тот – истинный поэт…
В. Высоцкий
Борис Рыжий – поэт по определению,
поэт абсолютный…
Ю. Казарин
Снег идёт и пройдёт, и наполнится небо огнями.
Пусть на горы Урала опустятся эти огни.
Я прошёл по касательной, но не вразрез с небесами,
в этой точке касания – песни и слёзы мои.
Б. Рыжий
Погиб поэт…
Захожу в «Журнальный зал», электронную библиотеку современных литературных журналов России, щёлкаю мышкой по вкладке «Авторы». Из длинного-длинного списка авторов выбираю: «Борис Рыжий».
На экране чернеют убийственно равнодушные, ледяные строки. «Борис Борисович Рыжий. 8.09.1974 – 5.05.20011. Род. в г. Челябинск в семье учёного. Окончил отделение геофизики и геоэкологии Уральской горной академии…» И так далее. Конец биографической справки: «Жил в Екатеринбурге. Покончил жизнь самоубийством; повесился».
Повесился?! 26 лет, и вдруг – повесился! Жутко и больно становится от этого горького факта.
Поневоле вспоминается исполненное глубинного смысла стихотворение Владимира Высоцкого «О фатальных датах и цифрах». Вспоминаются и его внешне спокойные, а на деле надрывные, разрывающие душу своей жуткой безысходностью строки из «Памяти Василия Шукшина»:Смерть самых лучших намечает –
И дёргает по одному…
Но особенно ярко и живо звучит в памяти собственное пророческое стихотворное предсказание Бориса Рыжего: Погадай мне, цыганка, на медный грош,
растолкуй, отчего умру.
Отвечает цыганка, мол, ты умрёшь,
не живут такие в миру…
Он предчувствовал свою раннюю смерть и предчувствовал задолго до того, как она совершилась…
Продолжатель есенинской традиции
Стихи Борис начал писать рано. В 1992 году, когда ему было семнадцать, состоялась его дебютная публикация в «Российской газете», где были напечатаны три его стихотворения – «Облака пока не побледнели…», «Елизавет» и «Воплощение в лес». С этого момента Борис стал заниматься поэзией регулярно, всерьёз. В следующем году произошла его первая журнальная публикация в «Уральском следопыте» (1993, № 9), а в 1994 году таких публикаций насчитывалось уже более пяти.
Однако для нас представляет интерес в биографии Рыжего отнюдь не сам факт раннего начала поэтического творчества. Наоборот, раннее обращение к стихотворчеству зачастую свойственно как многим настоящим поэтам, так и многим графоманам, пишущим исключительно в стол.
Удивительно другое. Известный поэт Сергей Гандлевский в предисловии к сборнику Бориса «На холодном ветру» писал: «Стихи Бориса Рыжего имеют прямое отношение к замечательной, предельно исповедальной поэтической традиции, образцовый представитель которой, конечно же, Есенин»2. И действительно – уже первые его стихотворения отличаются абсолютной исповедальностью, отчаянной в своей пронзительности:Когда я утром просыпаюсь,
я жизни заново учусь.
Друзья, как сложно выпить чаю.
Друзья мои, какую грусть
рождает сумрачное утро,
давно знакомый голосок,
газеты, стол, окошко, люстра.
«Не говори со мной, дружок».
Как тень слоняюсь по квартире,
гляжу в окно или курю.
Нет никого печальней в мире –
я это точно говорю…
Стихи Рыжего – это прямой, крайне искренний разговор поэта со своими читателями обо всём накопившемся и наболевшем за долгие годы в его чуткой душе и впечатлительном сердце:Как в юности, как в детстве я болел,
как я любил, любви не понимая,
как сложно сочинял, как горько пел,
глагольных рифм почти не принимая,
как выбирал я ритмы, как сорил,
метафорами, в неком стиле нервном
всю ночь писал, а поутру без сил
шёл в школу, где был двоечником первым.
И всё казалось, будто чем сложней,
тем ближе к жизни, к смерти, к человекам, –
так продолжалось много-много дней,
но, юность, ты растаяла со снегом,
и, оказалось, мир до боли прост,
но что-то навсегда во мне сломалось,
осталось что-то, пусть пустырь, погост,
но что-то навсегда во сне осталось…
Впрочем, в своих стихах Борис Рыжий исповедуется не только перед читателями, но и перед Богом, в которого Борис – судя по его стихотворениям – всё-таки верил, хотя, безусловно, не был ортодоксальным верующим:Во всём, во всём я, право, виноват,
пусть не испачкан братской кровью,
в любой беде чужой, стоящей над
моей безумною любовью,
во всём, во всём вини меня, вини,
я соучастник, я свидетель,
за всё, за боль, за горе прокляни,
за ночь твою, за ложь столетий,
за всё, за всё, за веру, за огонь,
руби налево и направо,
за жизнь, за смерть, но одного не тронь,
а, впрочем, вероятно, право,
к чему они, за детские стихи,
за слёзы, страх, дыханье ада,
бери и жги, глаза мои сухи,
мне ничего, господь, не надо.
В сущности, душераздирающая, надрывная исповедальность является основным показателем наличия гения в творческом человеке. Ведь гений предполагает умение творца полностью преодолеть страх быть непонятым и даже осмеянным, безусловно присутствующий в каждом истинном художнике; предполагает способность начисто – без всяких оговорок, кокетства и двусмысленностей – распахнуть душу публике. Этим умением и этой способностью Рыжий был, несомненно, наделён. Более того, они являлись исконными составляющими его поэтического дара. Достаточно вспомнить о том, с каким мужеством, с какой эмоциональной силой рассказал он нам, читателям, о своём самом сокровенном, волнующем и страшном – о своих непрерывных мыслях о близкой смерти…
Зачарованный смертью
Если исповедальность – это главное качество стихов Бориса Рыжего, то их главная тема – это тема смерти. Поэт Алексей Пурин в заметке, посвящённой памяти Бориса, утверждал, что «все хорошие стихи – по существу об одном и том же: о любви и смерти»3, и с этим трудно не согласиться. В поэзии Рыжего чудесным образом накрепко переплелись два с виду совершенно не совместимых, диаметрально противоположных чувства – страстная любовь к жизни и не менее страстная, столь же мучительная любовь к смерти:Поздно, поздно! Вот по небу прожектора
загуляли, гуляет народ.
Это в клубе ночном, это фишка, игра.
Словно год 43-й идёт.
Будто я от тебя под бомбёжкой пойду –
Снег с землёю взлетят позади,
и, убитый, я в серую грязь упаду…
Ты меня разбуди, разбуди.
Борис Рыжий обратился к теме смерти в том возрасте, когда подавляющее большинство его сверстников склонно лишь к наслаждениям и озабочено проблемами исключительно материальными. В 1993 году восемнадцатилетний екатеринбургский поэт пишет стихотворение под названием «Завещание»:Договоримся так: когда умру,
ты крест поставишь над моей могилой.
Пусть внешне будет он как все кресты,
но мы, дружище, будем знать с тобою,
что это – просто роспись. Как в бумаге
безграмотный свой оставляет след,
хочу я след оставить в этом мире.
Хочу я крест оставить. Не в ладах
я был с грамматикою жизни.
Прочёл судьбу, но ничего не понял.
К одним ударам только и привык,
к ударам, от которых, словно зубы,
выпадывают буквы изо рта.
И пахнут кровью.
С тех пор смерть сделалась излюбленной и главной героиней его произведений. Она то появляется в них в образе какого-то навязчивого призрака:…нервным мальчиком маленьким –
всё он ходит и ходит за мною… –
то предстаёт в роли хладнокровных раздумий о самоубийстве («быть или не быть?»):С антресолей достану «ТТ»,
покручу-поверчу –
я ещё поживу и т. д… –
то звучит как пророческое предсказание:Похоронная музыка
на холодном ветру.
Прижимается муза ко
мне: я тоже умру…
А иной раз и вовсе представляет собой свершившийся факт:…Там я умер, но живому слышен
птичий гомон, и горит заря
над кустами алых диких вишен.
Всё, что было после, было зря.
Поэтесса Лариса Миллер как-то заметила, что Борис Рыжий был «зачарован смертью». На протяжении всего сознательного времени своего физического существования он как будто находился перед беспрестанным драматическим выбором между жизнью и смертью, к обеим из которых испытывал одинаково сильное влечение; он словно метался меж двух огней. В стихах он часто воссоздавал свою смерть, и в этом плане действительно непрерывно ходил «по касательной… с небесами», как сказано в эпиграфе. Как бы то ни было, 7 мая 2001 года выбор был сделан окончательно. И, увы, в пользу смерти.
Трагедия русского гения
Итак, на рассвете 7 мая 2001 года екатеринбургский поэт Борис Рыжий покончил с собой, повесившись на балконной двери в родительском доме. Внешне такой исход как будто не предвещало ничто. Писательская судьба Бориса складывалась донельзя удачно. Регулярные публикации обширных стихотворных подборок в толстых журналах, любовь и симпатии многочисленных читателей и журнальных критиков, поощрительный приз престижной литературной премии «Антибукер», удачная поездка в Роттердам на ежегодный поэтический фестиваль…
Так что же всё-таки произошло? В чём причина ужасной трагедии?
Исследователи творчества и биографы Рыжего дают самые разные ответы на эти вопросы. Так, например, Алексей Пурин полагает, что поэт погиб потому, что не смог вынести «немотивированного, «первородного» стыда жизни»4 и в доказательство приводит его уже цитированное нами стихотворение «Погадай мне, цыганка, на медный грош…». Критик Владимир Бондаренко думает, что «Борис Рыжий стремился к смерти, чтобы поскорее обрести какую-то завершённость, цельность»5. Михаил Гундарин и вовсе отказывается анализировать «личностные мотивы самоубийства Рыжего» «прежде всего потому, что у каждого пишущего стихи в России такой мотив появляется сам собой»6. Сходной позиции придерживается и доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Уральского государственного университета Юрий Казарин, подчёркивая в своём замечательном по глубине и целостности художественно-научном эссе «Поэт Борис Рыжий: постижение ужаса красоты»: «поэт всегда трагедия»7. Кстати, отмечу, что более масштабного и интересного исследования жизни, творчества и судьбы Рыжего я пока, к сожалению, не встречал…
А вот как размышляет о причинах гибели Бориса Рыжего его самый близкий друг («кунак», по выражению самого Бориса), екатеринбургский поэт Олег Дозморов. В своих воспоминаниях «Премия «Мрамор»» он ведёт задушевный, исполненный щемящей боли разговор со своим другом, словно воскрешая его для себя и для нас: «Ты взял всю вину на себя, и это она сдавила тебе горло ранним утром ноль седьмого ноль пятого в родительской квартире на улице Шейнкмана. Вину – я знаю за что. За трагическое несовпадение будущего с прошлым. За то, что время не вернуть, и детский рай, и любовь тоже. За то, что всё проходит. Ты захотел назад, поняв, что тут ты бесполезен»8.
В принципе, в каждой из перечисленных версий есть своя несомненная правда. Никакую из них нельзя отметать абсолютно – всё равно однозначного ответа на поставленные вопросы нам уже, увы, никогда не найти…
Есть и у меня своя версия того, что толкнуло поэта на столь страшный решительный поступок. Мне представляется, что Борис Рыжий во многом погиб потому, что был монахом поэзии.
Обратимся к последней автобиографической повести молодого прозаика Романа Сенчина, в которой он, в частности, пишет: «Лет десять назад я услышал в какой-то передаче: «Чтоб объективно показать процессы сегодняшней жизни, писатель должен стать кем-то вроде монаха. Он должен быть в стороне от хаоса и пожирающей остальных суеты. Он должен стать монахом литературы»»9. Борис Рыжий был одним из тех немногих, кто сумел стать таким «монахом», всецело отдавшись мощнейшему водовороту творчества и таким образом превратив свою жизнь в сплошную поэзию и – наоборот – поэзию в жизнь.
Он отдавался поэтическому монашеству всё больше и больше. «…Боря целый месяц сочинял две особенно важные строчки, а меня с детьми на это время выгнал их дому…»10 – вспоминает жена поэта Ирина Князева, говоря о работе мужа над стихотворением «К Олегу Дозморову» (1997). Создание последнего двустишья этого стихотворения проходило в ужасных творческих муках – по свидетельству Ю.В. Казарина, «имеется около двухсот вариантов»11. Вот вам один и, боюсь, далеко не единственный пример тотального ухода Бориса из реального мира в особый, роковой мир – мир сплошной, всеобъемлющей поэзии.
К концу жизни Борис Рыжий сделался монахом законченным и абсолютным. Заключительный этап его творчества отличается исключительной, неземной музыкальностью. По мнению Юрия Казарина, он характеризуется полной свободой поэта от жизни и смерти12. Хрупкая грань между этими двумя понятиями уже окончательно стёрта. Прочитайте, к примеру, такое стихотворение:Я по листьям сухим не бродил
с сыном за руку, за облаками,
обретая покой, не следил,
не аллеями шёл, а дворами.
Только в песнях страдал и любил.
И права, вероятно, Ирина –
чьи-то книги читал, много пил
и не видел неделями сына.
Так какого же чёрта даны
мне неведомой щедрой рукою
с облаками летящими сны,
с детским смехом, с опавшей листвою.
В нём уже подводится некий итог прожитого. Автор абстрактно размышляет о своей земной жизни, словно она уже завершилась. Стихотворение овеяно музыкой с первых до последних строк, только музыка эта какая-то другая, потусторонняя. Складывается даже такое впечатление, будто написал его и не сам автор вовсе, не человек, а лишь душа, вырвавшаяся на свободу из бренного тела.
Хотелось бы уточнить: говоря о творческом монашестве Бориса, я, естественно, понимаю монашество не в буквальном смысле слова. Разумеется, даже поэтам от Бога не чуждо ничто человеческое. У Бориса была любившая его без памяти семья, были и верные и преданные, настоящие друзья. Ему нравилось шутить и разыгрывать, он любил посмеяться от души. Например, главный редактор журнала «Урал» Николай Коляда вспоминает, что когда Борис работал в «Урале», он придумал юмористическую рубрику для графоманов с названием «Граф Хвостов», для которой сам же и отбирал тексты, умирая от дикого хохота13. Однако при всех склонностях к веселью, ко всему, что вызывает смех, Борис Рыжий оставался человеком абсолютно трагическим, оставался, прежде всего, поэтом.
Трагедия Бориса состояла в том, что он слил воедино жизнь и творчество. Молодые поэты прекрасно понимают, как это опасно, и потому с математической чёткостью разграничивают для себя понятия «поэзия» и «жизнь», искусственно отрывая их друг от друга в поисках лёгких путей к почёту и славе. Может быть, именно поэтому их произведения часто лишены души, идеи, пламенной страсти и глубоких чувств? Может быть, поэтому в них нередко присутствует фальшь и наигранность?..
Борис тоже сознавал, что перемешивать жизнь и творчество крайне опасно. Более того: великолепный знаток истории мировой поэзии, он отлично понимал, чем это может кончиться в худшем случае. Но он понимал и другое: без слияния этих двух миров ни о какой настоящей поэзии не может быть и речи. И он рискнул, соединив оба мира в один большой, противоречивый и сложный мир, где всё определяют творческие муки. Рискнул так же, как рискнули в своё время Василий Шукшин, Владимир Высоцкий, Андрей Миронов… И в результате погиб. Но погиб геройски, как человек, беззаветно преданный творчеству и искусству.
Как известно, Марина Цветаева писала о Владимире Маяковском: «…Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, но тринадцатый поэт встал и человека убил»14. Думаю, то же самое произошло и с Борисом. Сгубило же его фатальное для людей искусства одиночество, однажды водворившееся в «бабочке поэтиного сердца» и постепенно заполнившее её до краёв.
Борис Рыжий, в сущности, прожил очень короткую жизнь. Но как верно писал Илья Стогов в романе «Тринадцать месяцев»: «Какая разница: жив ли ты, умер ли… важно, в какую сторону15 ты живёшь, а сколько живёшь – это уже частности»16. Лично я с Ильёй полностью согласен.
Владимир Бондаренко справедливо утверждал: «Борис Рыжий решил войти в русскую поэзию чисто по-русски. Самосжиганием дотла»17 («ЛГ», 2003, 16 – 22 июля). Именно поэтому я и считаю этого екатеринбургского поэта несомненным русским гением.
Правда, думаю, что не все согласятся с таким суждением: ведь мы живём в эпоху тотальной дегероизации, когда под сомнение ставятся не только великие деяния наших предков, но даже кощунственно опровергается божественная сущность Христа (как, например, это делается в безобразном по своей пустоте, бездуховности и бессодержательности романе американского писателя Дэна Брауна «Код да Винчи»). Сын знаменитого советского режиссёра Романа Кармена – Александр Кармен с горечью пишет в статье «Шабаш падальщиков», недавно опубликованной на страницах «Литературной газеты»: «Всё чаще задумываюсь: неужели этот кошмар уже не остановить? Неужели нельзя прекратить поношение имён и дел знаменитых, всеми уважаемых в недавнем прошлом людей? Будь то Константин Симонов, Валентина Серова, Любовь Орлова, Андрей Миронов, Владимир Высоцкий, Зоя Фёдорова, Леонид Брежнев, Наталья Гундарева, Юрий Андропов – никто не защищён от происков современных дёгтемазов. Измусолили, испоганили вождей, теперь взялись за их жён, детей и внуков»18. И дальше: «Целая когорта псевдолитераторов и псевдорежиссёров появилась в последние годы. Я называю их «падальщиками»: создавая свои, с позволения сказать, «произведения», они питаются в основном сплетнями, слухами и наговорами. Как щитом, прикрываясь принципом «свободы слова» или, как теперь стало модным, «необходимостью знать всю правду», они выплёскивают на потребу низменным вкусам толпы то, о чём в приличном обществе принято вслух не говорить, даже не задумываясь над тем, какой урон имиджу их «кумира» наносят своим враньём»19.
Наверняка, в будущем найдутся и такие псевдолитераторы, которые примутся марать грязью и обливать помоями Бориса Рыжего с удесятерённой энергией, с каким-то животным физиологическим наслаждением. Ведь в наш материальный и донельзя бесчувственный век как будто и не нужны новые Есенины и Горькие. Так вот хочу предупредить вас, господа падальщики: опомнитесь, пока не поздно!.. Разрушая светлые идеалы, поганя имена сильных, выдающихся личностей, вы осознанно и крайне цинично превращаете людей в животных, разлагаете их, делаете быдлом, которому ничего не нужно, кроме зелёных американских купюр, пачки чипсов и бутылки пива. Именно благодаря вам, неуважаемые падальщики, Россия опустилась так низко за последнее двадцатилетие и, пожалуй, ещё ниже опустится, вам на радость, ибо без отважных и сильных духом героев её светлое будущее, увы, никак невозможно. Впрочем, вам ведь и не нужно её светлое будущее, как не нужны вам никакие моральные идеалы: они лишь помешают вам зарабатывать бешеные деньги, не гнушаясь ничем…
Надеюсь, читатель простит мне это длинное лирическое отступление, сказанное как будто не совсем к месту. Просто сердце кровью обливается, глядя на современную Россию, когда-то, ещё в недавнем прошлом, являвшуюся средоточием величайшей, непревзойдённой культуры, а теперь – за последние пятнадцать лет – скоротечно растерявшую всё её несметное богатство и бесцеремонно обратившуюся к омерзительной плотоядной наживе, противной всей её христианской сущности.
Завершая статью, я хотел бы попрощаться с её виновником – таким потрясающе близким, словно родным мне человеком. Давайте сделаем это вместе словами поэта Михаила Окуня, написанными – так же, как и эта статья, – на смерть Бориса Рыжего:Бессонной вечности не бойся –
Ты небо исчерпал до дна.
Спи, ни о чём не беспокойся –
Есть лишь поэзия одна.
До свидания, Борис! И пусть земля тебе будет пухом…
ДМИТРИЙ КОЛЕСНИКОВ
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
1 Кстати, число смерти указано ошибочное. Бориса Рыжего не стало в ночь с 6 на 7 мая 2001 г.
2 Гандлевский С. Памяти Бориса Рыжего // Рыжий Б. На холодном ветру. Стихотворения. – СПб.: «Пушкинский фонд», 2001. – С. 5.
3 Пурин А. Памяти Бориса Рыжего // Звезда. 2001. № 7. С. 234.
4 Пурин А. Памяти Бориса Рыжего // Звезда. 2001. № 7. С. 237.
5 Бондаренко В. Поэтическая интонация смерти: О трагической судьбе Бориса Рыжего // Литературная газета. 2003. 16 – 22 июля.
6 Гундарин М. Борис Рыжий: домой с небес: Заметки об одной гибели // Знамя. 2003. № 4. С. 177.
7 Казарин Ю. Поэт Борис Рыжий: постижение ужаса красоты // Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004. – С. 523.
8 Дозморов О. Премия «Мрамор» // Знамя. 2006. № 2. С. 152.
9 Сенчин Р. Вперёд и вверх на севших батарейках // Новый мир. 2004. № 4. С. 55.
10 Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004. – С. 121.
11 Там же.
12 См.: Казарин Ю. Поэт Борис Рыжий: постижение ужаса красоты // Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004. – С. 521–814.
13 См.: Коляда Н. По есенинскому следу // Независимая газета. 2001. 15 июня.
14 Цит. по: Чхартишвили Г.Ш. Писатель и самоубийство. – М.: Новое лит. обозрение, 1999. – С. 305.
15 Выделение моё.
16 Стогoff И. Тринадцать месяцев: Роман. – СПб.: Амфора, 2004. – С. 311.
17 Бондаренко В. Поэтическая интонация смерти: О трагической судьбе Бориса Рыжего // Литературная газета. 2003. 16 – 22 июля.
18 Кармен А. Шабаш падальщиков // Литературная газета. 2006. 29 марта – 4 апреля.
19 Там же.
БИБЛИОГРАФИЯ:
1. Бондаренко В. Поэтическая интонация смерти: О трагической судьбе Бориса Рыжего // Литературная газета. 2003. 16 – 22 июля.
2. Борис Рыжий – Лариса Миллер: Переписка // Урал. 2003. № 6.
3. Верхейл К. Любовь остаётся // Знамя. 2005. № 1. С. 157–166.
4. Гундарин М. Борис Рыжий: домой с небес: Заметки об одной гибели // Знамя. 2003. № 4. С. 177–182.
5. Заполянский Г. Об одной жизни // Знамя. 2005. № 8. С. 215–217.
6. Казарин Ю. Поэт Борис Рыжий: постижение ужаса красоты // Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004. – С. 521–814.
7. Кокотов А. A Sverdlovshire Lad // Октябрь. 2000. № 11. С. 155–157.
8. Пурин А. Памяти Бориса Рыжего // Звезда. 2001. № 7. С. 233–237.
9. Радзишевский В. «Я в мир пришёл, чтоб навсегда проститься» // Дружба народов. 2004. № 11. С. 214–216.
10. Рыжий Б. «Вот и всё, я побуду один…»: Стихи // Знамя. 2002. № 1. С. 129–139.
11. Рыжий Б. «Вырви из «Знамени» этот листок…»: Стихи // Знамя. 2003. № 1. С. 42 – 55.
12. Рыжий Б. Горнист: Стихи // Знамя. 2000. № 9. С. 73 – 75.
13. Рыжий Б. Горный инженер: Стихи // Знамя. 2000. № 3. С. 137 – 140.
14. Рыжий Б. И всё такое…: Стихотворения. – СПб.: «Пушкинский фонд», 2000. – 56 с.
15. Рыжий Б. «Когда б душа смогла простить себя…»: Стихи // Знамя. 2004. № 1. С. 123–140.
16. Рыжий Б. На холодном ветру: Стихотворения. – СПб.: «Пушкинский фонд», 2001. – 80 с.
17. Рыжий Б. «…не может быть и речи о памятнике в полный рост…»: Роттердамский дневник // Знамя. 2003. № 4. С. 120 – 141.
18. Рыжий Б.Б. Оправдание жизни. – Екатеринбург: У-Фактория, 2004. – 832 с.
19. Рыжий Б. Пейзаж с детством: Стихи // Уральский следопыт. 1993. № 9. С. 16.
20. Рыжий Б. Приснится воздух: Стихи // Знамя. 2005. № 1. С. 136 – 156.
21. Рыжий Б. Рубашка в клеточку: Стихи // Знамя. 2001. № 6. С. 52 – 55.
22. Рыжий Б. Стихи. 1993–2001. – СПб.: «Пушкинский фонд», 2003. – 376 с.
23. Рыжий Б. Стихи // Арион. 2001. № 2.
24. Рыжий Б. Стихи // Звезда. 1997. № 9. С. 63 – 64.
25. Рыжий Б. Стихи // Звезда. 2001. № 7. С. 3 – 7.
26. Рыжий Б. Стихи // Урал. 1995. № 2. С. 72 – 76.
27. Рыжий Б. Стихи // Урал. 1995. № 12. С. 121 – 124.
28. Рыжий Б. Стихи // Урал. 2001. № 8.
29. Рыжий Б. Стихи // Уральская новь. 2003. № 16.
30. Рыжий Б. Только белое в синем: Стихи // Урал. 1997. № 4.
31. Рыжий Б. Читаю «Фантазию» Фета: Стихи // Урал. 1996. № 8.
32. Рыжий Б. From Sverdlovsk with love: Стихи // Знамя. 1999. № 4. С. 150 – 153.
33. http://old.russ.ru/krug/20010510a.html
Смысл Жизни – Любовь им был понят Больше в жизни и нет смысла Так и жить нет смысла Гений Борис Рыжий.-жизнью доказал.