Емельян Марков: «Русский язык жив и полон сил»

№ 2022 / 30, 05.08.2022

Иногда полезно взглянуть на литературный процесс изнутри. Сделать это возможно только в искреннем общении с авторами.  О тенденциях и личном отношении к литературе корреспонденту интернет-портала «Литературная Россия» рассказал востребованный (что сегодня уже редкость), но с большим безграничным потенциалом, поэт и писатель Емельян Марков.

— Емельян, что вы находите в литературном творчестве, своём и чужом, и как читателям ориентироваться в книжном пространстве?

— Ориентация эта обычно формируется спонтанно. В пустыне цвета кажутся ярче. Важен момент метафорического восприятия действительности и религиозный импульс. Пустыню я упомянул не в качестве примера метафорического восприятия. Необходима пустыня, или пустынность. Осознанный опыт одиночества, в котором и возникает единственно верный читательский выбор. Есть такое известное заявление, что книги сами находят своего читателя. Это так же, как – язык сам находит своего поэта. И вот в детстве, юности, старости – книга тебя сама находит, точнее, она тебя поджидает. Важно настроиться, чтобы не пройти мимо. Ты ее открываешь и уже тут начинаешь находить сам. Моей первой заглавной книгой в десять лет был «Остров сокровищ». Причем я тогда прочитал эту книгу шестнадцать раз подряд. Сокровищем была сама книга. Я открывал ее жадно, как ларец, и не мог насытиться ее сокровищами. Это было почти невыносимо, такое счастье. Когда человек такое испытает, он становиться одержимым, для него сама реальность в большой мере источается книгами. Впрочем, реальность действительно источается книгами, для нас, прежде всего, Библией. Но религиозность я упомянул в неограниченном смысле. Религиозность это, прежде всего, духовно-эмоциональное качество человека, такой человек на цветок шиповника может смотреть молитвенно. И только так я обретал книги, натыкался на них, обретал – в них. Жизнь читателя – это вообще захватывающее приключение. И писать я начал от этой самой жажды. Сколько можно перечитывать тот же «Остров сокровищ»? Полного утоления не происходило. Так я начал писать собственные книги.

— Является ли литература выразителем идей народных масс?

— Является. Но не столько в пространственно-демографическом, сколько во временном масштабе. Тут речь сразу заходит об истории языка, о его огромной жизни. Язык решает проблему времени, делает он это более кардинально и напряженно через молитву, но более ситуативно и социально через литературу. Язык порождает образы. Не только метафоры. Он, как Солярис, присылает князя Болконского, Митю Карамазова, Венечку Ерофеева… Последний – тоже порождения языка, литературы, в отличие от Венедикта Васильевича, рожденного отцом и матерью. И народ одновременно состоит из живых людей и литературных персонажей, и одни без других – первые без вторых, равно и вторые без первых – прожить не в состоянии. Пускай иной человек не имеет никакого представления о Мцыри, но все равно без Мцыри он выжить не может, равно и Мцыри без него. Такая связь большой литературы и жизни. Достоевский и сейчас тревожно скрипит половицами на втором этаже какого-нибудь деревянного барака на окраине Нижнего Новгорода, Достоевский скрипит половицами в любом русском, и не только, бараке.

— Какие художественные средства выражения вызывают позитивные эмоции?

— Если комизм и трагизм — это художественные средства выражения, то они вызывают позитивные эмоции. При условии, что позитивные эмоции это не только физическое удовольствие, хотя и физическое удовольствие они тоже могут вызвать. Самым мучительным негативом в повседневной жизни является ложь. Бродский говорил, что боль – не обманывает. Я же считаю, что если в стихах есть авторская боль, то это более или менее уже стихи. Если же боли нет, то закрадываются сомнения. Что уж тут говорить об Аристотеле с его катарсисом, который вызывается, как всем известно, страхом и жалостью? Такие вот виражи получаются в достижении через искусство позитивных эмоций.

— Что радует или огорчает в литературном процессе? Что бы в нем изменили?

— Как таковом? Литературный процесс – он сродни ноосфере, в нем много радует и кое-что огорчает. Если же говорить о современном литературном процессе, то для меня его временные рамки не совпадают с календарной страницей, они, эти рамки, значительно ее шире. Можно сказать, что и Гомер современный автор, но это будет все-таки трюизмом. Но огромный простор литературного процесса меня, однако же, очень радует. И эта паника по поводу литературной современности, или же, наоборот, излишняя ажитация, мне кажутся эфемерными. Радует, что русский язык жив и полон сил. Радует, что, пусть Довлатов умер, но зато Евгений Попов живет среди нас. Вот такие примерно радости, довольно простодушные.

Меняю я в литературном процессе, по мере своих сил, то, что могу и хочу, собственной литературной деятельностью. Общих реформ я никаких не предлагаю.

— Находите ли в стихах коллег близкие отголоски?

— Зачастую. Поэты вообще сподвигают друг друга к хватательному рефлексу. Строчка, образ хватается, как погремушка ребенком. Тот не очень-то понимает, что перед ним такое, но жадно и радостно хватает. И поэты друг другу в этом очень помогают. Погремушка это уже не погремушка, это что-то невиданное, яркое в своей новизне. Правда, у каждого дельного поэта это все происходит в своей уникальной атмосфере. Вот Мандельштам писал, что музыка Баха пахнет сушеными грибами. И всё это очень близко, очень. Для меня вот музыка Баха пахнет старым паркетом, но и сушеными грибами, конечно, тоже.

— Проходят ли у вас встречи с читателями, помогает ли потом в работе над стихами?

— Проходили. В работе над стихами эти встречи вряд ли особенно помогают. Но какой-либо читательский отклик иногда облегчает первое рабочее движение, помогает лёгкости и быстроте того самого хватательного рефлекса. Впрочем, это необязательно. Зависимость от публики порочна не столько с моральной точки зрения, сколько с эстетической. Точнее, эта зависимость фатальна в несколько другом, более глубоком и благородном, скажем так, смысле. Чуткость к отклику обременяет, а фатальная зависимость от рода человеческого, наоборот, может сделать свободным.

 — Какие романы, вышедшие из-под вашего пера, особенно вам дороги?

— Особенно дорог роман «Третий ход», потому что он первый. И еще потому, что он один, сам по себе. Скажем, романы «Маска», «Мирон» и «Астра», хоть никак не объединены сюжетно, но как-то все же связаны друг с другом, представляют один период. И они поддерживают друг друга. А «Третий ход» сам по себе. Хотя я понимаю, что те последующие более цельные и динамичные. Еще мне дорог роман «Списание», который должен скоро выйти. Дорог тем, что он написан, что называется, онлайн, тогда как другие романы писались больше ретроспективно. Нет, я не пишу исторический хроники, но все же события, на которых основывается действие, чаще уже оказываются в прошлом. В романе «Списание» события обступают и следят за появляющимся на бумаге словами, и тут врать как-нибудь, вилять уже очень трудно.

— Получили ли на них отклики?

— На «Третий ход» я получил достаточно откликов. Особенно мне дорог отклик упомянутого мной Евгения Попова. И не только потому, что он великолепный писатель, а потому еще, что в «Третьем ходе» я заступил на ту территорию, на которой Евгения Попова не проведешь. Вообще, дороги отклики от людей, которых в том или ином моменте, затронутом в книге, не проведешь.

— Используете ли в поэзии современные художественные средства?

— У меня есть две книги верлибров… Но это уже совсем не показатель современных художественных средств. По-моему, – может я о чем-то, конечно, не знаю, но – собственно современные художественные средства еще специально не выкристаллизованы, теория, как чаще бывает, отстает, и современностью считается вчерашний день.

— С чего начинается путь в литературу, для возможно, ещё ребёнка?

— Путь в литературу начинается с того, о чем я уже сказал: с пустыни, с жажды. Или же с первого оазиса в этой пустыне, который и дает понимание того, что ты шел по пустыне. Это такая жажда, которую утоляет только язык, только поэзия в широком смысле. Проза ведь тоже поэзия, и Белинский приветствовал поэта Гоголя, не имея в виду поэму «Ганц Кюхельгартен». Борхес развивал ту концепцию, что весь мир это книга… В общем, надо в какой-нибудь книге найти слова, и всё, дело двинулось. Книга идет от слова, а не от сюжета. И хороший сюжет идет от слова.

— Как заронить семена литературных открытий в будущих поколениях?

— Писатель для этого должен лучше писать. Родители должны ребенку побольше читать вслух. Сам человек должен понимать, что у него ответственность перед языком, перед писателем как механизмом этого языка, перед своими же чувствами и мыслями. Человек должен быть по-настоящему счастлив, а для этого ему необходимо больше читать.

— Спасибо за ответы, желаем вам, Емельян, неиссякаемого оптимизма, преданных читателей и сил в трудах на благо российской литературы!

 

Вопросы задавал Николай ПАЛУБНЕВ

 

 

2 комментария на «“Емельян Марков: «Русский язык жив и полон сил»”»

  1. ЭПИГРАММА

    В ЛР, № 2022 / 30, 05.08.2022 Урра! – за словом слово
    Е. Марков хвалит Е. Попова…
    А почему? Да потому,
    Что так положено ему…

    Николай ЕРЁМИН, Доктор Поэтических наук
    КрасноЯрск 5 августа 2022 года

  2. Еремин пишет эпиграмму Что встал у нас брат на брата! А судьи, кто, спросите Вы? Читайте басни русских витязей!

Добавить комментарий для Николай ЕРЁМИН Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.