Если в холодильнике пусто. Каша из топора
Рубрика в газете: Профанация, № 2020 / 2, 23.01.2020, автор: Евгений ЛЕММИНГ
«Диссернет» и примкнувшие к нему академики борются с «липовыми» диссертациями. Оно и верно. Однако существует другая напасть. Заимствования, плохо ли, хорошо ли, можно обнаружить и заклеймить. Но имеются, и во множестве, как бы научные работы, авторов которых нельзя обвинить в неоригинальности либо в плагиате, а вред от них не меньше. Речь об имитации учёной деятельности, возведении статьи из ничего. Такая статья повествует ни о чём, а ссылаться на неё при работе над какой-либо сходной темой приходится. Такая статья ровным счётом ничего не даёт науке, зато пополняет список научных трудов автора. Создаются такие статьи по рецепту «каши из топора». Как? А вот так. Взял служивый топор из-под лавки, сунул в котёл, что достал с шестка, налил воды, развёл в печи огонь.
Что получается в результате видно, например, по работе профессора Н.А. Богомолова («Литературный факт». 2018. № 8), который предваряет свою публикацию таким пояснением: «В заметках даётся реальный, историко-литературный и поэтологический комментарий к двум песням А.Галича, насыщенным различного рода аллюзиями на исторические события советского периода русской истории и на тексты произведений как писателей-современников, так и классиков русской поэзии. Таким образом делается шаг к лучшему постижению смысла этих песен».
Первая заметка отдана песне «На сопках Маньчжурии».
В матерщинном субботнем загуле шалманчика
Обезьянка спала на плече у шарманщика.
Проголодавшийся автор немедля переходит к приготовлению топорной каши. Его не очень интересует откуда в Ленинграде 1946 года (сюжет условно относится к судьбе Михаила Зощенко после выхода постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград») взялась та самая обезьянка, где она пряталась, когда стучал метроном, возвещая о воздушной тревоге, чем кормилась, если иждивенцам выдавали по 125–200 граммов хлеба в день, как согревалась, то бишь все эти главные мелочи повседневной блокадной жизни. Его притягивает экзотика.
Шарманщик? Вот это сюжет. И тут же делается отсылка к стихам Б.Окуджавы из цикла о детстве в Тбилиси. Но почему, почему? Отчего не И.Анненский с его шарманкой, бьющейся в ознобе, когда крутится усеянный шпеньками вал, не А.Вертинский, сочинивший песню о сумасшедшем шарманщике, не Н.Матвеева с её апологией свободы художника, пусть нищего, зато ни от кого не зависит: тронет рукоять, и короли не указ? Если, впрочем, и Б.Окуджава, то отчего же отсылка именно к этим стихам? А другие? «Шарманка-шарлатанка», «Когда затихают оркестры Земли…». Да и это – «Шарманка старая крутилась…». Возразят, дескать, последнее из названных стихотворений писано значительно позже, чем песня А. Галича. Так интертекстуальный комментарий – а каков ещё, коли это не историко-литературный, не фактический же – позволяет двигаться по времени в любую сторону, брать примеры из любого контекста.
Тбилиси, и точка. Не зря ж ещё поминается хаши, блюдо, которое ест шарманщик, опять-таки, в послевоенном Ленинграде, а ведь для этого блюда необходимы парные говяжьи потроха, свежий чеснок. И варить похлёбку надо на месте, здесь и сейчас, чтобы черпать горячее варево, опохмеляясь. Благоухать рубленым чесноком, обжигаться наваристой жижей, выпив свои 100 или свои же 150 граммов водки ли самогона, под иные напитки хаш (местная транслитерация этого заёмного слова) не идёт.
Был бы комментарий реальным, автор задался бы вопросом: где, собственно, происходит действие? Шалман – шалманом, а буфет – буфетом. Шалман не только отдельно выделенное помещение, когда и в общем здании, то особняком, но и особенная атмосфера (и потому словосочетание «загул шалмана» – глубокая тавтология), система отношений, поведение завсегдатаев, какой шалман без них, отношение к пришлым или залётным. А буфет всегда при чём-то: при ведомстве, при театре, при бане, тут публика сменная, зашли, перекусили и обратно по своим делам, иногда и по досугу.
Оно важно и потому, что в буфете ничего и никогда не стряпают, кроме, разве что, нарезки бутербродов, а реализуют готовую продукцию, салаты-винегреты и те привозные, искрошенные на стороне, а здесь разложенные по салатникам и тарелочкам с казённым вензелем. И здесь особый ассортимент. Если в шалмане минеральной воды быть не может – контингент не тот, питоков-водохлёбов нет, то в буфете тебе – пожалуйста, минералка, крюшон, квас, возможно, соки, вдобавок к шампанскому, которое никто не берёт, дорого, градус мал, только в нос шибает. Почему Тамарка-буфетчица, хозяйка и владычица заведения, говорит, что минеральной воды не держат, ибо тут не столовая? Ведь и в столовой минералки днём с огнём не найти. Не столовский это продукт. И куда она, Тамарка, хочет сбегать за минералкой, вечером-то, в городе, где еда по карточкам?
Почему вечером – можно догадаться. Суббота, день рабочий. Публику, которая, вместо ударного труда, накрепко расселась за столиками и заливает глаза пивом с водкой, вмиг бы перешерстили бравые милиционеры. Но мастер приготовления каши из топора, следуя отработанному рецепту, улучшает вкус заёмными добавками: рассказал, что хаши едят утром, что в Москве его стали готовить в ресторане «Арагви» только на восходе шестидесятых, и там собиралось изысканное общество, Вознесенский, Квирикадзе, Евтушенко, Никита Михалков, Кайдановский. И какие Александр Абдулов, Кайдановский, Михалков-младший за водкой и хаши в «Арагви» начала шестидесятых? Какое отношение эти занятные добавки имеют к Ленинграду 1946 года, речи товарища Жданова? Каша какая-то, зато наваристая, аж ложка замерла, держа «на караул».
Автор, конечно, многого не знает и о многом не догадывается. Вот, например, никак не в силах понять, откуда взялось словцо «обезьянка». На весь зощенковский рассказ такое словцо, по его расчётам, приходится дважды, тогда как «обезьяна» аж 46 раз. И как ему втолковать, что в журнале «Мурзилка», где состоялась первая публикация, рассказ назывался «Приключения обезьянки». И до выхода постановления был этот рассказ напечатан ещё дважды: в «огоньковском» сборнике и в сборнике Лениздата, а там «обезьянка» упоминается по шесть раз. Следовательно, его подсчёты к искусствометрии отношения не имеют, а только улучшают вкусовые свойства упомянутой каши, что пыхтит на огне. Экий смачный кусок маслица-фуяслица положил автор, прямо-таки, не нашёл лучшего примера во всей русской литературе, сослался на роман «Раковый корпус», дескать, там упоминается не обезьяна, не обезьянища, не чего-то, а обезьянка, макака-резус. Между тем, в песне А. Вертинского о сумасшедшем шарманщике есть и обезьянка, похожая на актрису в летах.
И как он станет кашу расхлёбывать, знает ли, куда совать ложку, чтобы не пронести мимо рта? Пишет ведь, что строка «обезьянка сипела спалёнными бронхами» – это явный намёк, дескать, Зощенко был отравлен на фронте газами и с лёгкими у него было не в порядке. И ссылается на свидетельство от 1923 года. Но даже в том далёком году бронхи отличались от лёгких, потому что в первых нет газообмена, бронхи только проводят воздух, который затем поступает в лёгкие, где идёт этот самый газообмен.
С бронхами не в порядке было у иной обезьяны, которая сидела на печке, кашляла и зябла. Однако углубившийся в книги А.Солженицына автор, по-видимому, до сочинений классиков девятнадцатого столетия не добрался. Да и книги А. Брема в руках не держал, иначе знал бы, что макака и мартышка, а у Зощенко упоминается как раз мартышка, это разные обезьяны.
Вообще источники, используемые кашеваром, странно подобраны. Так, ссылается он на запись из дневника К. Чуковского, что живёт Зощенко, сторонясь людей, в Доме искусств. Только заведение это просуществовало до 1923 года, а в песне речь о 1946.
Истинно, как полопаешь, так и потопаешь: выводы, сделанные после вкушения такой каши, чисто топорные. Утверждает автор, что именование «чудак» – прямая отсылка к названию журнала, который выходил в самом конце двадцатых годов и где печатался Зощенко. Интересно, а к какому печатному или непечатному органу отсылает своего героя Шукшин, когда применяет формулировку «чудак на букву м»? «Молдавский коммунист»? «Вопросы истории»? Чудак, он и в Африке таков.
Комментарии к песне «Ночной разговор в вагоне-ресторане» сварганены по тому же рецепту: к незнанию добавлены догадки, приправленные сведениями, не имеющими, в основном, отношения к заявленной теме.
Один-единственный пример. На пробу.
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного, – обращается персонаж к официанту.
Что за «братец» в языке совсем недавнего зэка? Это, скорее, жаргон ресторанного завсегдатая, вальяжного господина, посещающего ресторан ежедневно и не по разу, того же А. Галича. И не странным ли кажется заказ, не водочка (что за немного, когда её разливают в графинчики, рюмками не подают?), а треска? Какой магаданский зэк станет её заказывать, являющуюся в ночных кошмарах?
Надоела она.
Надоела чертовски.
Даже повар вздыхал,
Как от горькой тоски,
Разбивая бочонков
Смолёные доски,
Прикасаясь к просоленным
Спинам трески.
Мы ругались обидными,
Злыми словами,
Мы начальству
Упрёки бросали в глаза.
А начальство в ответ
Разводило руками,
Говорило, что к стройке
Проехать нельзя.
Что машины везут
И консервы и фрукты,
Но дороги в пургу
Не лёгки, не близки,
Что на складе совсем
Не осталось продуктов,
Кроме этой питательной,
Вкусной трески.
Мы работу на выемке
Бросить могли бы.
Но, ломая
Кедрового стланца кусты,
Мы мочили в ручье
Эту жёсткую рыбу,
Ржавым тросом проткнув
Золотые хвосты.
В процитированных стихах тоже не абсолютная правда. Рискнули бы зэки бросить работу, нарушить план выработки. Это бунт, в лучшем случае – открытый саботаж. Но основное – верно. А.Жигулин в эти вот самые годы, о которых рассказывает ресторанный доверитель, был на Колыме и трески съел не один десяток метров.
Автор научной статьи отчего-то обо всём этом молчит. Должно быть, не знает. Или не хочет дезавуировать любимого стихотворца, каковой тоже ни о чём таком не догадывается. Как надо не знать реалий, чтобы написать:
Отодвинул шарманку «ботинкою».
Громоздкий ящик весом килограммов в -цать, столь тяжёлый, что держать было трудно, а потому ставили на козлы или даже катили на специальной тележке, и ботинком, без труда.
Да кому и какое дело до законов физического мира, реалий, правды. Каша сварена, кабы не остыла.
Мне кажется, что статью эту следует посвятить доброй памяти В.С. Бушина, не привечавшего разных кашеваров от литературы, истории и прочих дисциплин. Что и делаю.
Согласен.
Про Галича Нагибин в дневниках всё сказал правильно.
А про Бушина всё правильно сказали Сорокин и Байгушев.