Фантастика кроется в обыденном
Рубрика в газете: Хруст костей, № 2020 / 34, 16.09.2020, автор: Дарья БОБЫЛЁВА
«Смерть – это мой постоянный бой. Я вступаю с ней в схватку в каждом новом рассказе, повести, пьесе… Смерть! Я буду бороться с ней моими произведениями, моими книгами, моими детьми, которые останутся после меня».
Таково литературное завещание великого фантаста Рэя Брэдбери, которому верно следуют многие талантливые писательницы. Мы встретились с одной из них – автором ужастиков Дарьей Бобылёвой, сочетающей в своих историях уютную фантастику и каждодневную рутину. Русский хоррор, дачная проза, аудиопьесы и встреча с Рэем Брэдбери – в интервью с Александром Рязанцевым.
– Вы любили в детстве ужастики?
– Да, очень! Особенно Стивена Кинга – на мой взгляд, это отличный детский и подростковый писатель.
– Я хорошо помню те времена, когда Кинга издавали в страшных обложках…
– Да, в диких, ужасных обложках! У меня осталось несколько томиков, выпущенных в той старой серии, и, несмотря на их безобразное издание, очень люблю. Беру в руки и вспоминаю, как читала их в детстве…
– А читали Говарда Лавкрафта, Дина Кунца?
– Да, но с ними всё посложнее. Дин Кунц мне изначально не зашёл, а Лавкрафта в те годы библиотеках не было, я про него узнала только в подростковом возрасте. Сейчас он очень популярен.
– Вы работаете на стыке двух видов литературы: фантастики и реализма. Сложно их объединять? Какой вид сильнее?
– Мне кажется, фантастика набирает силу; она перестаёт быть маргинализированной, как мне говорили во время обучения в Литинституте (Литературный институт имени А.М. Горького – прим. ред.), ненастоящей, несерьёзной… Будто бы реализм – это настоящее, а всё остальное несерьёзно, развлекаловка… Мне кажется, что вот эти два вида – реализм и фантастика, были насильно разорваны, во многом благодаря гегемонии соцреализма, но в последние годы швы снова стали срастаться, происходит смешивание жанров. Иногда это получается странно, иногда классно, но это живой процесс, и мне кажется, что с ним сейчас всё в порядке.
– Ваш роман «Вьюрки» как раз написан на стыке двух жанров: мистики и «дачной прозы». Почему именно дачная, а не деревенская?
– Дачная – городская проза, которая мне гораздо ближе, чем деревенская. Последнюю я попросту не читаю.
– То есть, Шукшин вам не близок?
– Нет, это не моё, к сожалению. А вот дачная проза, проза горожанина – совсем другое дело. Я долго жила на разных дачах, часто там писала, и решила объединить свои «дачные» рассказы под одной обложкой – так родился роман «Вьюрки». Дачная жизнь, она ведь очень интересная, она таит в себе множество сложных взаимоотношений – между старыми дачниками и молодыми, между человеком и природой, непривычной для горожанина… Он попадает в её хитроумные ловушки, порой опасные – может, например, утопить сапог в болоте или встретить волка. Это и страшно, и абсурдно, и смешно, и опасно – достаточно просто понаблюдать за жизнью своих соседей (смеётся). Собственно, меня больше интересует феномен «постсоветской дачи», про который не написано ни одной книги. Я решила это исправить. Дача – это всё-таки феномен.
– То есть, мы часто пишем те книги, которые сами хотели бы прочитать?
– Да, именно! Я такие книжки и пишу.
– Когда вы поняли, что хотите писать ужастики?
– Мне критики сказали, что я пишу ужастики! Мне-то казалось, что у меня всё там мило, спокойно… Я начала в 25 лет, составляла сборник городских сказок. Что если сказочные готические мотивы перенести в современную Москву? Что бы стало делать привидение в однокомнатной квартире? Про легенды старого центра Москвы, про страшных бабушек, которые пекут пирожки из детей… Мне казалось, что я пишу современные сказки про Москву, но критики решили иначе.
– Существует ли русский хоррор? Если да, то чем он отличается от западного?
– Существует, а какая разница… На мой взгляд, между западным и русским хоррором существует одно большое различие: западные ужастики универсальны, тогда как российские, чаще всего, связаны с каким-то нашими проблемами и страхами, присущими именно нашей стране. Если же мы пытаемся копировать западные образцы, то получаются простые, милые сказочки, но не больше.
– Русские классики часто писали ужастики: Гоголь, Тургенев, Одоевский, Загоскин… У вас есть свой любимчик?
– Я очень люблю святочные рассказы Алексея Ремизова. Он настолько ярко использует характерный для русской литературы абсурд, макабр… Это настоящая находка. Ещё у Тэффи есть совершенно неожиданный рассказ про молодую женщину, к которой приставлена молчаливая служанка, в итоге оказавшаяся водяным…
– Немного отойдём от литературы. Вы работаете актёром закадровой озвучки. Как сейчас озвучивают фильмы и сериалы – по одиночке, как на Западе, или в компании, как это было в Советском Союзе?
– По-разному. Мне больше нравится, когда я свои реплики прописываю одна, но такое бывает редко из-за высокой стоимости подобной работы. Закадровые переводы делают в основном в компании, где есть три-четыре актёра, и каждый произносит свои реплики по очереди.
– Вам дают посмотреть кино перед работой?
– Нет, всё делаем с чистого листа (смеётся).
– Опыт работы актёром озвучки помогает вам в творчестве? Хотите написать про это ужастик?
– Да, я думала об этом, но такой опыт, как ни странно, настолько невербальный по ощущениям, что мне пока сложно придумать, как бы его перенести на бумагу. А написать про это стоит, так как, действительно, мало кто знает, как устроена внутренняя кухня студий по озвучиванию фильмов. Там много забавного.
– Над чем сейчас работаете?
– Пишу серию ужастиков «Наш двор». Это сборник городских московских легенд, посвящённый двору моего детства. Параллельно с этим делаю вместе с коллегами аудиосериал-хоррор в жанре «мокьюментари». Будет называться «Если вы услышите эту запись», там много персонажей, у кого-то дневник, у кого-то набор документов или описание событий, аудио – и видеозаписи… Это будет 11 таких вот рассказов, их уже начинают озвучивать.
– В последнее время я довольно часто пишу про аудиосериалы, откровенно скажу – довольно скептично отношусь к этому слову. Не потому, что не люблю слушать – я фанат аудиокниг, – а потому, что не вижу разницы между громким словом «аудиосериал» и старой-доброй аудиокнигой. У вас и вправду что-то масштабное, вне рамок «говорящих книжек»?
– Мы постарались уйти от аудиокниг, так как у нас мокьюментари – псевдодокументалистика, это по большему счёту каждый рассказ – аудиопьеса, аудиоспектакль. Там всё происходит «здесь и сейчас», там текста повествователя, по большей части, нет, это ближе к аудиоспектаклю – но очень продвинутому, где огромную роль играют звуки и затаившиеся в них смыслы.
– А вы сами не пытались озвучивать свои книги?
– Ну, для того, чтобы озвучивать, нужен, как минимум, хороший микрофон. У меня такого нет, а записывать на студии, за свои кровные, я не буду. А так мне пишут периодически разные блоггеры, которые читают страшилки на камеру. Спрашивают разрешения прочитать мой рассказ – я им никогда не отказываю.
– А любите читать книги «ушами»?
– Честно говоря, я этого не умею. Начинаю слушать, пройдёт минуток пять – и вжух!, я уже думаю о чём-то своём, книга читается сама по себе, и я из неё «вываливаюсь» – у меня не получается! (смеётся)
– Каких бы писателей вы бы назвали самыми для себя близкими?
– Как ни странно, все мои самые любимые писатели уже давно померли (смеётся). Рэй Брэдбери, Филип Дик… Надо бы и русскоязычных… Вот как выбрать между Тэффи и Набоковым?
– Взять обоих. А современных писателей любите?
– Да, могу назвать Людмилу Улицкую и Салли Руни. В последнее время много говорили про её роман «Нормальные люди», я его прочитала – нормальный роман! А ещё очень люблю Владимира Сорокина.
– С кем бы из своих любимчиков хотели бы встретиться?
– С Брэдбери. Но надеюсь, что наша встреча произойдёт нескоро… У него, кстати, есть потрясающие ужастики – например, «Ребята! Выращивайте гигантские грибы в подвалах!», «Гонец», «Лаз в потолке».
– Я слышал, что в свободное время вы переводите произведения современных немецких авторов. Есть разница между книгой в оригинале и в переводе?
– Конечно! Как будто две разные книги читаешь. И не всегда знаешь, какая лучше.
– А хороший перевод может спасти плохую книгу?
– Хороший перевод – это не спасение, а продолжение утопления; так часто делали советские переводчики – не просто переводили произведение, а становились соавторами. Мне кажется, что так нельзя делать, ведь это не твоё, не трогай… Пусть оно плохое, но зато какое есть; это право автора написать плохую книгу.
– Какой у вас любимый киноужастик? Есть фанаты «Кошмара на улице Вязов», есть любители «Крика» и «Хэллоуина», есть ценители итальянских джалло – вы на чьей стороне?
– Я на стороне «Нечто».
– Почему? Мерзкий же фильм!
– Не мерзкий! Там как раз очень близкая мне идея того, что монстр, как оппонент человека в ужастике, должен быть обезличен, чужд, максимально недоговороспособен… Вот это самое страшное. Иное. Его никак не понять, с ним никак не договориться – оно просто тебя ловит и убивает.
– Писательство элитировано?
– Не думаю, наоборот, писательство теряет свою элитированность. Пожилые мэтры ещё пытаются изображать из себя такую вот элиту, у которой и дачи в Переделкино, и дома творчества… Мне кажется, что литература со своих высот спускается, и это правильно. С пришествием Интернета писателей стало дикое количество – как и читателей. Литература – это живой организм; то, что было в ней низкосортного, рано или поздно исчезает, остаётся лучшее.
– Она выплюнет лишнее, словно монстр – человеческие кости. Скажите, а писатель – это тот, кто написал книгу (не важно, сборник ли это рецептов или исповедь книголюба) или, всё же, тот, кто пишет романы?
– Писатель – это тот, кто пишет художественные тексты. Рецепты – это всё же немного из другой оперы…
– Как понять, что перед твоими глазами – качественный текст?
– Нам пока рановато судить, какие тексты сейчас качественные, а какие нет… Не нам это определять. Они сами заявят о себе, в нужный момент.
– А если блоггер напишет книжку, не роман, то это делает его писателем?
– А он может написать гениальный текст, которому название дадут только многие годы спустя; он может невольно изобрести жанр – как Монтень придумал жанр «эссе», который был отмечен критиками гораздо позже смерти автора. Так и с блоггером может случиться. Но, конечно, любому пишущему человеку надо развивать свои навыки, например, ходить на литературные курсы.
– А в чём их польза?
– Они хороши тем, что дают возможность любому начинающему автору войти в среду. В Москве-то ладно, человек может записаться в специальный кружок или «постучаться» в толстый журнал, но если автор живёт в другом городе, то ему будет крайне сложно понять, как, где, что и как в нашей литературе устроено. У таких ребяят очень мало возможностей, им некуда пойти. Тем курсы и полезны – для вхождения в среду, обмена контактами, участия в соавторских проектах. Не надо стесняться, а надо двигаться и пробовать, искать своих.
– Истинно так. Всегда надо пробовать – и не бояться призраков.
Беседу вёл Александр РЯЗАНЦЕВ
С каждым подобным интервью я всё больше и прочнее убеждаюсь, что для сегодняшнего (молодого) поколения литературное сочинительство это ЗАБАВА. Что тоже неплохо ( в смысле. безвредно для себя и окружающих). Как говорила моя покойная бабушка Василиса Ивановна, “всё лучше чем водку жрать”.
1. Поскольку Д. Бобылёва упомянула Монтеня, напоминаю Его классическое высказывание: “Нравы и рассуждения крестьян я нахожу обычно более соответствующими наставлениям подлинной философии, чем нравы и рассуждения наших философов.
2.1. Предполагаю, что у “писательницы” нет детей и потому она развлекается “ужастиками”. Чему только не научат в Литинституте! 2.2. Лучше не мудрить, спросить у мамы, в чём Смысл жизни? То есть выйти замуж и понять, в чём предназначение женщины, в том числе переначитанной.
3. А других повеселее Александр Рязанцев не может отыскать для интервью?
“Дин Кунц мне изначально не зашел…” Мне почему-то кажется, что такие откровения надо публиковать под грифом 21+. Для детской сочинительницы это чересчур. И в смысловом, и в языковом плане. Или это особый детский жаргон, которому учат на творческих семинарах в Литинституте? Кто у ей был мастер? Кто? Кто? Откликнитесь, не томите? Впрочем, пассаж “все померли” с уточнением (смеется) тоже особ.
По большей части, писанина ради писанины. Хотя о серии ужастиков Стайна наслышан.
Очередная ложь вне времени и пространства. Лавкрафта в библиотеке не было, а Дин Кунц, значит, был, если “изначально не зашел”. Лавкрафта в коллективных сборниках начали публиковать на русском задолго до этого самого Дина Кунца. Не надо считать всех пораженными амнезией. “Лжет так подло и ненатурально…” – сказано в старом фильме “Алые паруса”.
Леопольду.Согласен с вами. “Ужастница” не вызывает чувства серьёзности. Совершенно обыкновенная барышня с набором заштампованных фраз.
Дарья Бобылева закончила Литературный Институт в 2004 году. Руководителем ее семинара был Руслан Киреев.
1. Интересная информация от “Анонима”: “Руководителем ее (т.е. Дарьи Бобылевой, прим. Ю.К.) семинара был Руслан Киреев”.
2.1. Напомню, посетителям сайта “ЛР”: это тот самый Руслан Киреев, который был в 2010 году председателем жюри премии “Русский Букер”, который присудил Первый приз Елене Колядиной за порнороман “Цветочный крест” , написанный к тому же на псевдославянском языке. Попутно отметим в составе жюри: критики Марины Абашева и Мария Ремизова, прозаик Валерий Попов, режиссёр и сценарист Вадим Абдрашитов.
2.2. Из интернета: “Антипремия “Абзац” поставила жирную точку в истории прошлого литературного года: главный приз “Полный абзац” жюри присудило роману Елены Колядиной “Цветочный крест”
Тогда понятно. Чему научит мастер, который сам писать не умеет – темно, вяло, заунывно. Вообще поговаривали, что его фамилия это псевдоним и происходит от слова “кирять”. Тут он непревзойден. Видел лично. Выпил все, что имелось.
Она говорила в интервью, что как раз семинар не дал ей много мастерства, а успехов она добилась, по ее словам, от других писателей. но я не помню, кого она называла. а эти её интервью можно найти в Сети. Со своей стороны могу только сказать, что её рассуждения не вызвали у меня желания знакомиться с её творчеством. Возможно, что я неправа.
Ну, раз успехов добилась от других писателей, а мастера в грош не ставит, то и спроса с нее нет. Растет ихняя смена. Врет и не сморгнет. Вот это и есть фантастика, что кроется в обыденном. Постоянная и вечная готовность ко лжи. Дас ист фантастиш!
Стивен Кинг, Говард Лавкрафт, Дин Кунц… Героиня интервью (Д. Бобылёва) и интервьюер неплохо знакомы с западной литературой… Но заметны и пробелы: они, видимо, не знают творчество замечательных американских писателей и писательниц Норы Редгрейв, Кена Болски и Майкла Макдугалла… Пробел, однако!