Галина Андревна

Рубрика в газете: Проза, № 2025 / 1, 10.01.2025, автор: Александр БАЛТИН

Калуга – вполне мистический город: город, пронизанный тайными лучениями, чего никак не ждёшь, бродя по кривым его, гнутым, скатывающимся к Оке улицам… Покатым переулкам…

 

 

Лет десять спустя после знакомства Галина Андревна говорит:

– Калуга на месте древнего вулкана стоит, впитала в себя многое. Не задумывался, почему два космических гения – Циолковский и Чижевский так прочно были с городом связаны?

– У Циолковского было открытое внутреннее зрение?

– Да.

– Но… не принято об этом говорить? Это вариант дара с рождения?

– У мужчин – да. У женщин, как правило, проявляется, когда чрево открыто…

– Как?

– После родов.

– А получить этот дар невозможно?

Она улыбается.

– Можешь до Тибета дойти. Если посчитают тебя достойным, они откроют тебе внутреннее око.

 

За много лет до этого входишь в пятую калужскую горбольницу, и привычно направляешься к кабинету сестры, чью медицинскую специфику не помнишь, и Маринка – высокая, нервная, доброжелательная, с гривой светлых волос, встречает привычно:

– Привет, привет, Сашечка. Пойдём, пойдём!

Говорила, что рядом с ней работает необыкновенная женщина, к ней ездят из других городов, способна видеть то, что закрыто от других; обещала отвести, поскольку полагал жизнь свою затянувшейся неудачей, и вот, пересекли не большое коридорное пространство, и вошли в кабинет Галины.

Маленькая, компактная, ощущение – очень резкая женщина с сине-стальными глазами пулемётчика…

– Вот, Галина Андревна, братика своего привела!

– Садитесь, садитесь, красивый мужчина. – Почему-то так обращается ко мне. – Марина, вы нам не нужны.

– Понимаю, понимаю. Упорхнула…

Я кошусь на стены. Пентаграмма. Непонятные знаки и символы, словно сплетающиеся в экзотический орнамент.

На столе – сияет, посверкивая, и странно переливаясь, хрустальный шар.

– Что-то вас не устраивает? – Спрашивает Галина. Явно почувствовав мою насторожённость.

– Почему у вас на стене пентаграмма?

– Ах, это, – рассмеялась, нитки серебряные замелькали. – Это – символ человека. Впишите мысленно. Сатанинский знак – перевёрнутая.

Я не знал тогда.

Свечи на первых встречах она зажигала, потом, когда спросил, почему перестала делать сие, ответила – внутренне можно больше зажечь. И эффективней. А тогда…

Вызвала доверие, и ощущение загадочности: одной фразой:

– Когда с вами с колокольчиком работали, что вы испытывали?

Я ходил до неё в магический салон, никто, кроме мамы, не знал об этом.

– А как вы?..

– Ну, – улыбается. – Я же вижу…

И я стал рассказывать, захлёбываясь и давясь клоками себя – об одиночестве, о невозможности попасть в печать, о страшных своих ощущениях…

Спросила: «Стихи постоянно пишите?» – и я отозвался эхом: «Да».

– Дайте руку.

Протянул.

Её показалась и мягкой, и жёсткой одновременно.

– Ерунда, – сказала, прочитав нечто. – Скоро вы женитесь. И стихи скоро в печать попадут. Подождите, сойдёт снег, уйдут ваши проблемы…

– Женюсь? Это всё равно, что сказали б – в космос полечу.

Её глаза словно проваливаются в некоторый непонятный круговорот.

Потом говорит: До 31 года вы женитесь.

 

Всё сошлось, Галина Андревна, вы помните?

 

Тянуло к ней: в Калуге бывал часто: благоухающий душевно букет родственников и знакомых манил…

С Галиной встречались только у неё в кабинете.

Шар поблёскивал мистично, но она не касалась его, и свечи больше не зажигала.

– Вы знаете, я реинкарнацию в себе чувствую, – говорил. – Византия манит, как духовная родина, будто представляю улицы её, мастерские, где постепенно проявляются эмали: такой сини, что, если разбавить, можно небо окрасить…Я был кем-то вроде переписчика. Потом – картинка меняется, и вижу тропы Тридцатилетней войны, понимая, что был вожаком наёмников, и убили меня ударом меча, не успел прочитать молитву. А дальше – по белым коридорам консистории идёт молодой иезуит…

Когда она отвечала на вопросы о будущем, её глаза проваливались.

Так они казались жёсткими и мягкими одновременно, сине-стальные, лукавые иногда…

Она листает книжку, читает стих «Метемпсихоз».

– Тебе страшно?

– Нет, скорее интересно. Не выяснить – правда ли это.

– Не выдумать то, чего не было. Как ты стихи пишешь?

– Обвалами. Находят, сносят реальность.

– А восстанавливаться… сколько потом нужно?

– Нисколько. Можно сразу другое писать.

Молод был.

Словно шёл по воде и ловил волшебных золотистых стрекоз.

 

Волшебные стрекозы мгновений улетают вдаль.

 

Общались с Галиной больше десяти лет.

Мог позвонить ей пьяным, задавать вопросы; однажды попросил снять опьянение, засмеялась, сказала: Подожди…

В голове пошёл сильный круговорот, и я почувствовал, как трезвею.

– Ну, легче?

– Да, намного.

 

Её кабинет просторен, лохматые и лопушистые растения на подоконнике; за окном мерцал и плыл внутренний двор больницы, за которым открывались части улицы с частными домами.

Ступенчато шли крыши, круглые уши антенн вслушивались в прозрачность неба.

Порой пили чай: мама посылала Галине, воспользовавшись её услугами один раз, коробки конфет, шампанское, чай…

– А об Атлантиде…мои фантазии?

– Ох, как нам хочется в иерархию! – засмеялась, играя круговоротом глаз.

– В какую? – удивился…

– Очень древнее существование души, набравшей столько опыта, что уже не надо воплощаться здесь…

– А здесь?..

– Все мы отрабатываем свою карму…

– И только-то?

– Но это ж интересно – сам посмотри?

За окном могло быть темно, как в депо, или светло, как после хорошего события, неважно в принципе, коли речь слоилась о существование души.

– Джон Донн видит с того света, что стал классиком?

– А кто это?

– Джон Колокол, – здесь улыбнулся я, чувствуя, как Донн укоризненно мотает головой. – Английский поэт с запутанной судьбой, мало известный при жизни.

– Оттуда многое можно видеть, – ответила загадочно.

 

В сущности, я мало знал про неё – маленькую изящную женщину с тяжёлым даром. Родилась в Воронеже, в разводе, двое детей. Мерцала пунктирная линия общего плана…

Маринка, двоюродная сестра, рассказывала:

– Она, Галина, пришла… словно из ниоткуда, встретилась с заведующим больницы, и рассказала ему про него такое, что он сразу её на работу взял.

На кабинете была надпись – «Биоэнерготерапевт».

– Галина Андревна, вы ясновидящая? – Я продолжал называть её на вы, хотя она давно перешла на более уютный вариант – ты.

– Неважно. Земная, грешная женщина.

Грех, округло хлюпая животом, часто перекатывался в её словах.

– С тобой удобно, знаешь, и уютно…

– В смысле?

– Не пытаешься раздеть. Заглянуть, куда не следует…

 

Уже не спрашивал о будущем, давно женат, печатаюсь.

Жена заходит к Галине: иногда с вопросами, иногда просто так.

Я появляюсь у неё всякий раз, бывая в Калуге, тогда это случалось довольно часто.

– А можете ответить, откуда вы информацию обо мне берёте?

– С твоего энергетического двойника.

– А… что это?

– Он есть у каждого человека. Интуиция – это его подсказки. На нём записана основная информация о тебе.

– А после смерти?

– Он распыляется в других пространствах. Ничего страшного. Для него это не трагедия. Кстати, когда ты пьян, он переворачивается…

– Он как-то выглядит?

– Энергетический сгусток, похожий на человеческое тело.

– Вы можете сказать человеку о его смерти?

– В редких случаях. Как правило это запрещено.

 

Как-то сказала – тень лежала на челе:

– Мой дар тяжёл. Твой – более солнечный. Я знаю, когда умрут мои дети. Я говорю с тобой, и знаю, когда умрёшь ты.

Не спросил, знает ли про свою смерть.

 

На даче у двоюродного брата пили – шумно и весело.

Правобережье, огромная дачная, шестисоточная страна, где живут сплошной коммуной, и вьющийся шашлычный дым привлекает соседей, приносящих… кто чем богат.

Стол, врытый рядом с перепутанными орнаментами ветвей вишнями; андреевский флаг – брат служил в подводном флоте – наброшенный на ветки. Живой и трепещущий, словно плоть.

Сильно пили у брата.

Утром, чуть похмелившись, не окончательно, не придя в себя, понимая, что надо бы вернуться в город, к жене, замычал что-то, и брат засмеялся:

– Сейчас Маринка в город поедет, тебя заберёт.

Шуршит щебёнка, ею засыпаны здесь все дорожки – тянущиеся между штакетин, из которых выглядывают то мальва, то колючка крыжовника…

Маленькая иностранная машина Маринки, никогда не разбирался в метах марок.

Мы едем в Калугу. Вот она – открылась пейзажем: с соборами, зелёными островами, нелепо-огромным, сияюще-белым зданием обкома, многоярусно-мраморным.

– Марин, никак до Галины что-то не дойду…

– Не ходи к ней сейчас, не звони.

– А что?

– Да, она болеет сильно.

Не придал значения.

Через неделю, когда уже был в Москве, жена, оставшаяся в Калуге по делам, позвонила, сказала: Галина Андревна умерла.

– Как?

– Две недели как…

Маринка решила поберечь меня, не сказав.

Пошёл к маме, на кухню:

– Ма, Галина умерла.

– Я знаю, Саш.

– Что ж мне не сказали?

– Ну вот… Маринка…

– Всё равно узнал бы… Эх…

 

Лето бушевало вокруг, текло и струилось, сияло зеленью и солнцем…

 

Вы видели свою смерть, Галина Андревна?

Видите меня?

Знаете, как мне не хватает вас?