«ГУЛАГ НКИД» и другие причуды сотрудников Госархива
Для архивного начальства главное – извлечение прибыли. А потому на всё, что не даёт им денег, накладывается табу
Рубрика в газете: Бардак в архивном ведомстве, № 2019 / 27, 19.07.2019, автор: Олег КАПЧИНСКИЙ
С большим интересом прочитал публикации в «ЛР» В.Огрызко и Л.Максименкова о порядках, царящих в РГАНИ, РГАЛИ, других архивах и в архивном ведомстве. В свете прочитанного хотел бы поделиться тем, с чем мне лично довелось столкнуться в Государственном архиве Российской федерации (ГАРФ).
В свободное от преподавательской работы время я уже шесть лет как работаю над монографией на весьма сложную тему о взаимоотношении ОГПУ и кинематографии в 1920-х – начале 1930-х годов. Немало места в монографии уделено бывшим чекистам, перешедшим на работу в киноорганизации Москвы и Ленинграда, а также сотрудникам ОГПУ, осуществлявшим контроль за кинематографией. В ГАРФе о тех из них, кто окончил свои дни персональным пенсионером Союзного значения, сведения отложились в фонде Комиссии по установлению персональных пенсий при Совмине СССР, а о тех, которые в 1930-е годы в силу разных причин были переведены на службу в систему ГУЛАГа – в фонде МВД СССР (Р. 9401). Соответственно я предпринял попытку ознакомиться с материалами из этих фондов, но не тут– то было.
Так, например, мне было отказано в ознакомлении с делами персональных пенсионеров СССР, ответственных киноработников 1920-х годов, ранее служивших в центральных и местных органах ВЧК-ОГПУ Юрия Фридмана, Гавриила Болконского, Августа Ауре-Павлуса, Анны Кожуро, знаменитого кинорежиссёра, а в прошлом крымского чекиста Марка Донского (фонд 10249, опись 4, дела 5897, 59834; опись 6, дело14; опись 8, дело 7989; опись 10, дело 3091). Мотивировкой отказа послужило непрошествие с момента создания дела 75 лет и, соответственно, необходимость наличия нотариально заверенного письменного согласия их родственников.
Нужно отметить, что в 1999 году во время работы над институтским дипломом я знакомился в ГАРФе с рядом дел, менее чем 75-летней давности, для чего лишь давал подписку тогдашнему заместителю директора О.В. Маринину о неразглашении сведений личного характера, возможно содержащихся в них. Как тогда, так и теперь, подобных сведений мне было не нужно. Необходимо было лишь уточнить некоторые должности, а также установить год смерти (за исключением Донского, чья дата окончания жизненного пути общеизвестна). Все эти сведения отнюдь не составляют личной тайны. Согласно пункту 3 статьи 25 Федерального закона РФ от 22 октября 2004 г. № 125-ФЗ «Об архивном деле в Российской Федерации», «Ограничение на доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, создающие угрозу для его безопасности, устанавливаются на срок 75 лет со дня создания указанных документов». На сайте ГАРФа приведён примерный перечень указанных сведений, но ни послужной список, ни дата смерти в нём не значится.
Вполне логично было бы для архивистов листы дел, содержавшие личную тайну (если таковые действительно имелись), убрать в конверт, который запечатать, а с остальной частью ознакомить, если и не в читальном зале, то в специальной комнате. Однако всё свелось лишь к информационным письмам, причём отнюдь не на безвозмездной основе. При отказе в ознакомлении заместитель директора – руководитель центра хранения документов Е.В. Анискина ссылалась на некие недавние распоряжения свыше, то есть из Росархива
Но если отказ в ознакомлении с теми или иными личными делами, с момента создания которых не прошло 75 лет, ещё можно объяснить, а действия архивистов, если и не оправдать, то хотя бы понять, то, уже совершенно необъясним и отдаёт элементарным беззаконием отказ в ознакомлении с несодержащими никаких грифов ограничительного доступа регистрационными карточками служебных картотек органов НКВД-МВД СССР и ГУЛАГ НКВД-МВД СССР, которые сотрудники ГАРФа с некоторых пор стали именовать научно-справочным аппаратом к фондам НКВД-МВД СССР. В карточке сотрудника НКВД, как правило, указан год рождения, партстаж (или беспартийность), чекстаж и чекистская должность в момент регистрации. Карточка сотрудника ГУЛАГа более подробная: она содержит сведения о годе и месте рождения, социальном происхождении и положении, образовании, партийности и, наконец, что самое ценное, сведения о службе в системе ВЧК-ОГПУ-НКВД, а также вне её. Никаких сведений о личной или семейной жизни, как мы видим, в этих картотеках не содержится, и к тому же со времени окончания службы нужных мне лиц в органах НКВД и, соответственно, с момента составления этих карточек, прошло более 75 лет. Во второй половине девяностых годов, ещё будучи студентом, и в первой половине нулевых, работая над кандидатской диссертацией по структуре и кадровому составу ВЧК, я относительно просто мог с ними знакомиться. Когда же несколько лет назад после длительного перерыва я попросил разрешения посмотреть карточки на некоторых лиц, то получил отказ.
24 марта 2017 г. в официальном запросе, касающемся Сергея Вепринцева – уполномоченного Секретно-политического отдела ОГПУ, ведущего следствие по ряду деятелей культуры, и Александра Синявского, чередующего службу в войсках и органах ОГПУ-НКВД с работой в кинематографии, я просил в случае отказа в ознакомлении с карточками сообщить номер статьи и название Федерального закона, послуживших основанием к соответствующему отказу. В подписанном за начальника отдела научно-информационной и справочной работы Л.Н. Малашенко ответе от 4 мая 2017 года относительно личного ознакомления с информацией из «чекистских» картотек сообщалось, что в настоящее время ведутся работы по разработке условий, регламентирующих доступ исследователей к картотекам служебного пользования, и рекомендовалось обратиться с повторным запросом по данной теме через некоторое время.
В связи с тем, что в указанном ответе содержались нужные сведения о Вепринцеве и Синявском, с запросом о личном ознакомлении с карточками я обратился только год спустя, когда потребовалась информация ещё на некоторых лиц, фигурирующих в монографии, в надежде что уж за это время необходимые документы разработаны. Но, увы, меня ждало разочарование – сделано не было ничего, доступ исследователей так и не был разрешён.
Впрочем, возможно, сотрудники ГАРФа лишь делали вид, что указанная работа ведётся, и ждали лишь повода объявить об её «остановке». Таким поводом, скорее всего, стала нездоровая шумиха, поднятая в этот период времени некоторыми СМИ по поводу размещения на сайте «Мемориала» базы данных «Кадровый состав органов государственной безопасности СССР. 1935–1939». Составленная историком Андреем Жуковым во многом на ГАРФовских материалах, база данных явилась важным источником для исследователей истории отечественных спецслужб и, конечно же, политических репрессий. Для руководства ГАРФа же она (точнее даже не она, а искусственно поднятый скандал вокруг её публикации) послужила приятным поводом отложить доступ исследователей в долгий ящик, а заодно, и в этом, возможно, кроется главная причина, извлечь прибыль из ответов с информацией, поскольку таковые были отнесены к тематическим запросам и, соответственно, к платным услугам.
В результате в 2018 году за четыре архивные справки из картотек о бывших кураторах кинематографии по линии Секретно-политического отдела ОГПУ Василии Соколове и Фёдоре Емельянове, а также об Люциане Ульрихе-Маляновском и Арнольде Бранденбургском, в перерывах между службой в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД работавших в киноорганизации «Межрабпом-Русь» – «Межрабпом-фильм», пришлось выложить почти четыре с половиной тысячи рублей, поскольку согласно прейскуранту ГАРФа стоимость архивной справки составляет 1151 рубль.
Платность ответа ещё не всегда означала его качество. Так крайне некомпетентным явился ответ от 5 октября 2018 года о Бранденбургском. Исполнительница из отдела научно-информационной и справочной работы в ответе писала: «В партии ВКП(б) не состоял». На самом же деле в партии Бранденбургский состоял с 1925 года. Просто исполнительница перепутала графы и вместо «Партийности» списала сведения из графы: «Состоял ли ранее в ВКП (б)», в которой Бранденбургский вполне логично ответил, что не состоял, поскольку пребывал в ней и на момент составления карточки. Однако данная ошибка просто меркла по сравнению с несуразностью содержащейся ниже: «ГУЛАГ ОГПУ, НКИД – помощник начальника 8-го отделения – с 1933 г., старший инспектор производственно-строительного отдела – с 15 сентября 1934 г.» Из этой строчки получается абсолютная нелепость, что после ОГПУ ГУЛАГ находился в системе наркомата иностранных дел! Вместе с тем любому мало-мальски знающему советскую историю человеку известно, что ГУЛАГ находился в составе наркомата внутренних дел (после реорганизации ОГПУ в НКВД СССР постановлением Политбюро ЦК партии 10 июля 1934 г.).
Довольно символично то, что подобный перл был допущен в канун столетия Александра Солженицына, с чьей подачи слово «ГУЛАГ» вошло в широкий обиход! Получив подобный «ответ», я незамедлительно обратился с вежливым, но одновременно резким заявлением на имя начальника отдела Н.В. Байковой с указанием этих непростительных «ляпов», после чего уже получил справку, составленную куда более грамотной исполнительницей, естественно, уже с ГУЛАГ не НКИД, а НКВД.
Нужно отметить, что после скандала вокруг мемориальской базы данных архивистами ГАРФа был перекрыт доступ не только к картотекам фондов НКВД-МВД СССР, но и к документам других фондов. Так, исследователям перестали в читальный выдавать из фонда Верховного Совета СССР (Р7523) – документальные материалы отдела по учёту и регистрации награждённых за 1936-1937 гг., а именно – личные дела героев Советского Союза, Социалистического труда, награждённых орденами Ленина (дела описи 7) и переписку с учреждениями о лишении награждённых орденов и медалей СССР (дела описи 44). При этом большинство этих дел состоят лишь из учётной наградной карточки, анкеты, иногда автобиографии и представления к награде, а в делах 44-й описи присутствует иногда ещё и выписка из протокола Президиума Верховного Совета о лишении награды, в которой мотивы не указаны. Соответственно, никаких сведений, составляющих тайну личной жизни, ни в делах по лишению наград, ни уж, тем более, по награждению – нет. Самым же абсурдным в данной ситуации является то, что в каждом из таких дел содержатся сведения в среднем на 20 человек, и если для ознакомления с делом того же персонального пенсионера нужно получить согласие родственников только одного человека, то здесь, выходит, нужно заручиться «добром» примерно двух десятков родственников?!
Помимо запретов палки в колёса исследователям руководство ГАРФа в последние годы вставляет и другим способом: путём отправки большого массива немикрофильмированных и неоцифрованных архивных документов в Центр хранения страхового фонда, находящийся в городе Ялуторовск Тюменской области. Город, известный как место ссылки декабристов, стал местом ссылки архивных материалов, и каких! Назовём лишь некоторые из них: Комиссия по делам частной амнистии при Президиуме ВЦИК за 1923–1938 гг (фонд Р3917), личные дела лишённых избирательных прав фонда Центризбиркома за 1926–1936 годы (фонд 5248, описи 3-17), дела отдела наград Верховного Совета РСФСР за 1937-1990 годы (фонд А385, опись 21), ВАК при Совмине СССР (Р9506). А ведь те же дела амнистированных и лишенцев – важнейший источник по истории репрессий второй половины 1920-х – первой половины 1930-х годов. И это при том, что до сих пор в обществе не утихает дискуссия о числе репрессированных, и кого считать таковыми, а эти документы могли бы несколько приблизить истину, но, увы, архивисты ГАРФа сделали, как будто нарочно, так, чтобы наоборот её отдалить. Излишним будет говорить, что «сосланные» дела по присвоению учёных степеней, учёных и почётных званий практически лишили исследователя важнейших материалов по истории отечественной науки и культуры.
Нужно отметить, что заказ ксерокопий и вообще исполнение запросов в Ялуторовске – довольно дорогое удовольствие. Так, в январе нынешнего года за исполнение запроса, состоящего в сообщении из Дела о присвоении почётного звания Заслуженного деятеля искусств РСФСР кинорежиссёра Василия Журавлёва (в некоторых публикациях именуемого бывшим чекистом, как оказалось, ошибочно) номера его партбилета (всего-то!), нужного для того, чтобы в Российском госархиве социально-политической истории заказать его регбланк члена КПСС, содержащий сведения о работе с точностью до месяца, мне был выставлен счёт в 509 рублей. Вполне справедливо сочтя подобное обдираловкой, тем более, что никакого поиска не было – номер фонда, описи и дела им были сообщены, я свой запрос снял.
Говоря о всём перечисленном выше, не возьму на себя смелость утверждать, от кого это исходит – от руководства ли ГАРФа или по указке свыше – из Федерального архивного агентства. Зато при всём, казалось бы, абсурде определённая логика всё же прослеживается. Представляется, что в основе всех этих нововведений лежат не столько политические или идеологические мотивы, как на первый взгляд может показаться, и даже не столько тупость бюрократии, хотя и она безусловно присутствует, сколько стремление «закрутить гайки» с выгодой – извлечь прибыль, что мы видели на примере истории с картотеками НКВД. И если так пойдёт дальше, то кто знает, не окажется ли в один прекрасный момент сама работа исследователя в том же ГАРФе (да и только ли в этом архиве?) на «коммерческой основе», то есть, попросту говоря, за деньги?
Олег КАПЧИНСКИЙ,
кандидат исторических наук
Он был сотрудник госархива,
О чем и утверждала ксива.
Для справки: Маринин и Анискина, упоминаемые в статье- муж и жена.
Это что же – семья замдиректоров?