И ты был с Ним?
Рубрика в газете: Момент истины, № 2018 / 46, 14.12.2018, автор: Михаил КИЛЬДЯШОВ (Оренбург)
Поэт – самый искусный реставратор. Он восстанавливает то, что время растворяет, как вода, разъедает, словно кислота, разрушает, подобно землетрясению. Человеческая память коротка. Ей не удержать всего, что перестало быть зримо, не передать грядущим поколениям того, что уже невозможно осязать.
Но память поэта иная. Мифотворец и сладкопевец, он сохраняет и перевоплощает в слове всё. Поэт живёт в двух мирах: в одном «временем закован», в другом – «связан памятью и сном» – таково поэтическое измерение Олега Чухонцева.
Память поэта сновидческая и оттого бесконечная. Сон беспределен: в нём воскресают эпохи, которых наяву не застал, люди, которых в реальности не встречал, события, свидетелем которых не был. Прошлое – «и долгий день, и краткий век» – спасается во сне поэта. Там оно живо, как настоящее, желанно, как будущее. Сон поэта дарует прошлому образ, который уже никем и никогда не будет разрушен.
Между сном и действительностью зыбкая грань: то ли марево, то ли дым, то ли хрупкое стекло воды. Душа покатилась… или полетела… или поплыла… Вдох – и поэт ныряет в глубину рукотворного потопа.
«Воды многие» поглотили старинный храм:
с победным маршем, поднимайте якорь
над жизнью той, что под воду ушла,
над косточками русскими, где пахарь
почил на дне, и пусть колокола –
подводные – звонят, пусть бьются била
у побережий новых атлантид,
над Китежем, вздымающим стропила,
где хриплый петушок еще кричит…
И в храме том фреска, на ней явлено всё знание о жизни, тайна её неизбывности. Нужно спасти эту фреску, спасти тайну. Поэт-реставратор запомнит её во всех деталях, наполнит её ликами свои очи, перенесёт её немеркнущие краски в строки, чтобы, вынырнув из глубины вод, пробудившись, не дать умереть прошлому.
На фреске той – провинция в двух часах езды от столицы. Здесь время никого не гонит, не торопит: «не спеши, оглядись, не пропусти главного, сокровенного». Земля и небо на фреске соприкасаются. Оратаю осталось допахать узкую полоску горизонта. Пахарь уже постиг суть земли, но небо для него ещё загадка:
Да что об этом! Жизнью и корнями
мы так срослись со всем, что есть кругом,
что кажется, и почва под ногами –
мы сами, только в образе другом.
На фреске «серп и молот, перекрестившись, сочетались в герб». На площади всех русских империй репетируют парад, и сколько ни отводи глаза, история тебя настигнет, всмотрится в тебя, сделает тебя сопричастным времени, где «чего-то высшего мы коснулись своей бедой и своей Победой», где «не в мести правда, а в искупленье».
Но не только что было узрит на фреске поэт, но и что будет. Грядущее не в том времени, что идёт за пахарем, сеятелем и жнецом, и не в том, что огненными днями отмечено в календаре. У будущего небесное время, небесный календарь. Сретенье, Рождество, Крещение – дни будущности. В них сидят за трапезой «как одна семья, в одних летах отцы и сыновья».
Среди двойников и однофамильцев поэт ищет в этом будущем себя. И вдруг понимает, что жизнь его пришлась на Страстную неделю. Среди многолюдья он греет руки у костра, слышит, как уже в третий раз прокричал алектор. Неведомый голос задает самый главный для поэта вопрос: «И ты был с Ним?» И вот он – момент истины, когда наступает «сознанье смерти или смерть сознанья», когда ты сам перед собой как на ладони. И если ты не дрогнешь, не отречешься, признаешься, что был с Ним, со Словом, предстоит держать ответ за всё: за празднословие и немоту, за неточную строку и недописанное стихотворение, за невоплощённый сон:
Но тот, кому Слово дано,
себя совмещает со всеми,
поскольку Оно зажжено
для всех, как и там, в Вифлееме.
И на глазах поэта будет не умирать, а рождаться Слово. Только через муку и великое терпение придёт долгожданная Пасха:
И чудо свершилось сполна:
к рассвету или воскресенью
увидели новую землю
и – ахнув – узнали: весна!
И спала вода, и траву
покрыла белёсая плёнка,
как мокрую кожу телёнка,
рождённого в тёмном хлеву.
И вот уже вниз по реке,
по взгорьям и падям весенним –
шла Пасха застольным весельем
со сдобной ковригой в руке.
И день, освящённый впотьмах,
светился во славу творенья,
и радостно, как Откровенье,
горел поцелуй на губах!
Из вод потопа возникнет дивный храм. Храм окажется ковчегом, воды – небесами. Все увидят, что поэт сохранил в слове фреску и она озарилась Пасхальным светом. Над ней золотом сияет уже не вопрос, а радостное восклицание: «И ты был с Ним!».
Чистота души. Отрыв от реальности. Словно песня спета в дивном зимнем лесу. От зарождения слова возвышается душа. Птицы-образы устремляются в высь, а мирные граждане восхищены чудом поэзии.