ИСТИННАЯ ПРИЧИНА КРАХА СССР
Рабочий класс против бюрократии
Рубрика в газете: Загадки истории, № 2018 / 26, 13.07.2018, автор: Евгений МИЛЮТИН
«Суть спора – будем ли мы осуществлять коммунизм через рабочих
или через их головы руками советских чиновников.
И пусть товарищи призадумаются: возможно ли осуществить,
построить коммунистическое хозяйство и производство
руками и творчеством выходцев из чужого класса?»
(Александра Коллонтай)
Истина не всегда рождается в споре. Бывает и так, что сам предмет спора становится средством сокрытия истины. Яркий тому пример даёт так называемая «дискуссия о профсоюзах» в РКП (б) в 1920–1921 гг.
Начитанные российские марксисты берут за путеводную нить статью В.И. Ленина «Ещё раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина». И сразу впадают в заблуждение. Им кажется, будто ошибались Троцкий и Бухарин, и именно по поводу профсоюзов.
Кажущаяся ясность (и ничтожность!) темы и есть наш обычный способ впадать в заблуждение, как сказал об этом Л.Н. Толстой: «русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет».
Разве что уцепишься за странное противоречие: ошибались, судя по заголовку, Троцкий и Бухарин, нападавшие на рабочее движение, а итогом спора стало наказание лидеров рабочего движения – таково было солидарное решение Ленина, Троцкого, Бухарина. Что-то тут не так.
Если заглянуть под заголовок этой темы в т. 42 полного собрания сочинений Ленина, то можно увидеть, что этого «не так» в разгроме «рабочей оппозиции» гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Что дискуссия была не только и не столько «о профсоюзах», а касалась фундамента коммунистического движения в целом.
Мы услышим, как в пылу полемики Ленин проговорился об истинной подоплёке спора:
«Это ошибка. Тов. Троцкий говорит о «рабочем государстве». Позвольте, это абстракция. Когда мы в 1917 году писали о рабочем государстве, то это было понятно; но теперь, когда нам говорят: «Зачем защищать, от кого защищать рабочий класс, так как буржуазии нет, так как государство рабочее», – то тут делают явную ошибку. Не совсем рабочее, в том-то и штука. Тут и заключается одна из основных ошибок т. Троцкого. У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское – это, во-первых. А из этого очень многое вытекает (Бухарин: Какое? Рабоче-крестьянское?). И хотя Бухарин сзади кричит: «Какое? Рабоче-крестьянское?», – но на это я отвечать ему не стану.
Из нашей партийной программы видно – документ, который автору «Азбуки коммунизма» [Бухарину] известен хорошо – из этой уже программы видно, что государство у нас рабочее с бюрократическим извращением. И мы этот печальный, – как бы это сказать? – ярлык, что ли, должны были на него навесить. Вот вам реальность перехода. Что же, при такого рода практически сложившемся государстве профсоюзам нечего защищать, можно обойтись без них для защиты материальных и духовных интересов пролетариата, поголовно организованного? – Это совершено неверное теоретическое рассуждение…. Наше теперешнее государство таково, что поголовно организованный пролетариат защищать себя должен, а мы должны эти рабочие организации использовать для защиты рабочих от своего государства и для защиты рабочими нашего государства».
(Речь на соединенном заседании делегатов VIII съезда Советов, членов ВЦСПС и МГСПС – членов РКП(б) 30 декабря 1920 г. под общим заголовком «О профессиональных союзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина»//В.И. Ленин, ПСС, т. 42, с. 207–208)
Как много тут всего! Текст явно избыточен, если у читателя нет отправной точки, – а её мы в шумном многоголосье съезда не отыщем. Зато эта цитата прекрасно передаёт накал страстей, живое дыхание эпохи.
С чего бы это вдруг коммунистам начать спорить о роли рабочего класса в рабочем государстве? Диктатура же пролетариата! Или нет? Разве не были поставлены все точки над «i» ещё в марксовом «Манифесте»?
Дорогой читатель! Тебя ждёт экспедиция в неведомое известное.
Подавляющее большинство русских марксистов ценило у Маркса постулат о том, что коммунизм есть неизбежное следствие законов истории. Но какой знак должна подать история, чтобы коммунисты поняли, что их время пришло?
Попытки ответить на этот вопрос разделили социал-демократов на меньшевиков и большевиков, а затем разрушили великий шахматный союз В.Ленина и А.Богданова. Тот же «проклятый» вопрос лишил Ленина поддержки соавторов Октября – А.Г. Шляпникова и А.М. Коллонтай, ставших «рабочей оппозицией». Ответ так и не был найден, что предопределило историческое поражение СССР.
Что означает, что время коммунизма пришло? И для кого оно должно прийти?
Три точки зрения охватывают весь спектр ответов, предложенных когда-либо марксистами.
Социал-демократия
После недолгих романтических исканий Первого Интернационала, мейнстримом марксизма стала точка зрения, что переход к коммунизму станет исторически длительным, почти незаметным процессом расширения политических и экономических прав трудящихся в рамках буржуазной политики. Из советских вождей к этой точке зрения больше всего склонялся Н.И. Бухарин: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство! Социализм бедняков – это паршивый социализм!»
Соглашаясь с НЭПом, и, в контексте НЭПа, с Бухариным, Ленин всё же не рассматривал социал-демократический путь к коммунизму в качестве магистрального, а взгляды Бухарина характеризовал как «не вполне марксистские». Там, где Бухарин и его сторонники видели стратегию, Ленин усматривал лишь тактику: «Я знаю, есть, конечно, мудрецы, считающие себя очень умными и даже называющие себя социалистами, которые уверяют, что не следовало брать власти до тех пор, пока не разразится революция во всех странах. Они не подозревают, что, говоря так, они отходят от революции и переходят на сторону буржуазии. …это значит всем застыть в ожидании. Это бессмыслица. Наша задача заключается в выдержке и осторожности, мы должны лавировать и отступать, пока к нам не подойдут подкрепления».
Большевизм В.И. Ленина
С точки зрения Ленина, сигналом к коммунизму было появление идеи коммунизма. Время коммунизма уже пришло! Свидетельством тому являлось наличие коммунистической партии, ведущей борьбу за коммунизм. Ленин высмеял преклонение социал-демократов перед законами истории и противопоставил ожиданию поезда истории волю к коммунизму просвещённого его идеей меньшинства.
Пусть Г.В. Плеханов и иже с ним упрекали Ленина в отходе от теории марксизма, но что, если нет законов истории в том смысле, в каком говорится, например, о законе всемирного тяготения? В таком случае, Ленин был ближе к истине, чем большинство марксистов.
Если предложить философскую дефиницию, то Ленин видел историю как платоник: её формирует идея, материализующая себя в воле политического субъекта истории, а из этой воли проистекает практика идеального государства.
Помимо Ленина, пламенным сторонником политического коммунизма был среди советских вождей Л.Д. Троцкий, выражавший идею диктата над историей более грубо и прямолинейно. Если Ленин, по выражению его некогда друга и партнёра по игре в шахматы А. Богданова, был «грубым шахматистом», то Троцкий был просто грубым.
Организационный коммунизм А.А. Богданова
Ответ Богданова на вопрос о сигнале к коммунизму – это ответ не политика, а учёного. Предваряя этот ответ, нужно напомнить, что речь идёт о мнении человека, который, как и Ленин, был на голову выше своего общества. Богданов вовлек в большевизм А.М. Горького, Л.Б. Красина, А.В. Луначарского, Н И. Бухарина. Будучи в начале XX века самым популярным в России обществоведом, он сделал большевизм модным интеллектуальным течением.
«А.А. Богданов – это был великий визирь этой большевистской державы. Поскольку он управлял непосредственно и постоянно сидел в России, тогда как Ильич до революции 1905 г. был в эмиграции, постольку Богданов больше влиял на политику партии», – писал о Богданове первый официальный историограф СССР М.Н. Покровский.
С 1911 г. пути Богданова и РСДРП разошлись, но не распались его дружеские связи с партийными интеллектуалами.
Богданов считал, что коммунистический уклад жизни может победить лишь опираясь на более прогрессивную, нежели буржуазная, культуру. Приёмы речи, понятия мышления, обычаи, право, мораль, искусство и способы производства материальных благ являются, согласно этому учению, орудиями борьбы за господство определённых классов. Если рабочий класс в культурном отношении окажется выше буржуазии, только в этом случае возможен и коммунизм.
В противном случае политический коммунизм Ленина будет неизбежно подавлен прежним культурным полем изнутри СССР или извне.
С холодной страстью ученого А.Богданов искал… и не нашёл никакой особой пролетарской культуры, отличной от буржуазной.
Этот вывод, когда он его обнародовал, потряс советские верхи. Им стало ясно, почему социалисты в Европе поддержали империалистическую войну, а в России стояли горой за соглашение с буржуазией и тоже за войну, и почему наиболее передовые рабочие (железнодорожники, телеграфисты, оружейники, печатники) поддержали не большевиков, а именно социалистов: оборонцев, соглашателей. Тому пример – длительная борьба большевиков с железнодорожными профсоюзами, победить в которой оказалось сложнее, чем свергнуть Временное правительство. Всё потому, что рабочий класс тоже буржуазен.
В 1917–1918 гг. А.А. Богданов оказался в очень странной (с т. з. советских порядков) ситуации. Не будучи руководителем или даже членом партии, он стал главным возмутителем спокойствия, вокруг его идей разгорелась нешуточная верхушечная борьба. В печати и на съездах ему возражали не только «простые» наркомы, но даже сам товарищ Троцкий.
Характеризуя положение большевиков в России с позиций изобретённой им науки тектологии (первая попытка коммунистической теории управления, так и оставшаяся первой) Богданов в своих статьях и личных обращениях к советским вождям утверждал, что рабочий класс – не только в России, но и в Европе – не достиг необходимого для победы над буржуазией уровня культуры и организованности, а революция под знаком военщины вдобавок опустила фабричную культуру в России до уровня казармы и глубоко исказила природу большевистской партии.
Партия стала объективно-солдатской. Почему? Существует такой тектологический закон: если система состоит из частей высшей и низшей организованности, то её отношение к среде определяется низшей организованностью, самым слабым её звеном. Так, скорость эскадры определяется самым тихоходным кораблем. Позиция партии, составленной из разнородных классовых отрядов, – её отсталым крылом. Большевизм усвоил логику казармы, всё её методы, специфическую культуру и идеи. Логика казармы, в противоположность логике фабрики, характеризуется тем, что она всякую задачу понимает как вопрос ударной силы, а не как вопрос организованного опыта и труда. Разбить буржуазию – вот и социализм. Захватить власть – тогда всё можем. Казарма знает только паёк. Её «коммунизм» является потребительским и, в сущности, мало чем отличается от буржуазной жажды наживы. Разве что большей грубостью, меньшей изворотливостью.
Вывод Богданова: борьба за коммунизм с опорой на рабочих, в любом случае, невозможна.
Будь Ленин теоретиком, он, несомненно, кинулся бы в бой. Но, к счастью для большевиков, их лидер ставил доводы практики выше любых теорий, даже своих собственных.
Практический же опыт революции говорил в пользу анализа Богданова.
Всего годом ранее Ленин действительно думал, что материальные условия коммунизма в России уже сложились. Именно коммунизма, а не чего-то промежуточного. Промежуточным, компромиссным решением было бы «революционное» оборончество под флагами Антанты вместе с меньшевиками, эсерами и прочими слугами буржуазии.
Решение Ленина взять власть силой в конце 1917 года было во многом основано на гипотезе, что управлять обществом можно и без буржуазии, что «специфическое начальствование в государстве вполне доступно уровню развития горожан вообще и вполне выполнимо за заработную плату рабочего».
Но «горожане вообще» обманули ожидания Ильича.
Альфой и омегой нового экономического порядка большевики объявили «рабочий контроль»: пролетариат сам берёт дело в свои руки. Рабочий контроль – правда, не был изобретением большевиков. Он скорее сам себя придумал, это не «октябрьское» явление, а «февральское». Но большевики его узаконили, а поссорившись с «соглашателями», то есть, с интеллектуальным классом, они устранили всякую альтернативу рабочему контролю.
В отсутствие носителей конкурирующей культуры: прежних хозяев, инженеров и мастеров, власть на предприятиях переходила к быстро сменявшимся комитетам, фактически ни перед кем ни за что не ответственным. Производительность труда понижалась обратно пропорционально повышению заработной платы. Предприятия продолжали существовать только вследствие того, что или государство, владевшее печатным станком, брало к себе на содержание рабочих, или же рабочие продавали и проедали основные капиталы предприятий.
Это означало лишь одно: рабочие вовсе не были инстинктивными коммунистами. Став классом для себя, превратившись в хозяина страны, рабочий класс продемонстрировал все буржуазные пороки в их самых низменных формах. Новояз первых послеоктябрьских лет буквально кричит о хищническом, деструктивном характере рабочего коммунизма: «мешочничество», «рвачество», «пайкоедство», «спецеедство».
После авторитетного вердикта А.А. Богданова, «разворошившего улей», перед коммунистами в России был поставлен очень сложный политический вопрос: что делать с рабочим классом?
Ленин не выступил резко и безапелляционно, как он один умел, против антипролетарских точек зрения, исходивших от новых советско-партийных верхов. Он дал дискуссии состояться, и она вскоре выплеснулась на страницы партийной печати, проявила себя в резолюциях различных партийных и советских собраний.
Богданов и здесь оказался прав. Партия утратила прежний рабочий характер. Позиция Троцкого лучше других отражала аракчеевское понимание коммунизма, Бухарин тянул в сторону коммунизма для всех, включая советскую буржуазию, которая по оценке его родственника Ю.Ларина (он же – М.А. Лурье) на 90% состояла из «выкрестов» из советского госаппарата и черпала стартовый капитал прямо из «закромов Родины».
Собственно, нападки на рабочий класс со стороны РКП (б), шедшие как слева, так и справа, и заставили часть видных партийцев выступить с требованием восстановления роли пролетариата в пролетарской революции.
«Вообразите себе, если б в эпоху перехода от феодально-помещичьего хозяйства, построенного на крепостном труде, к системе капиталистического производства с его якобы свободным наемным трудом в мануфактурах, буржуазный класс, ещё очень неопытный тогда в организации своего капиталистического хозяйства, пригласил бы себе в роли главных организаторов мануфактур наиопытнейших, юрких и умелых управителей и приказчиков помещичьих имений, привыкших иметь дело с рабски-безвольным, крепостным трудом», – писала в статье «Что такое рабочая оппозиция?» Александра Михайловна Коллонтай, лидер этой оппозиции.
Конечно, все ждали решения Ленина. И больше всего на его поддержку рассчитывали участники оппозиции. Именно Коллонтай привезла в марте 1917 года в Питер ленинские «Письма из далека», и когда «Правда» отказалась их печатать, добилась того, чтобы напечатали. Когда в сентябре 1917 года Ленин звал к восстанию и угрожал выходом из ЦК, а ЦК постановил сжечь все экземпляры его писем на эту тему, Коллонтай опять была против всех, но вместе с Лениным, и опять бегала по редакциям. Что касается другого лидера «рабочей оппозиции», то А.Г. Шляпников был организатором тех самых февральских забастовок и демонстраций, которые завершились свержением самодержавия. Это были золотые кадры революции, та часть большевистской партии, которая в максимальной степени срослась, сжилась, сработалась с рабочим движением.
И всё же эта часть партийных верхов уже на третьем году рабочего государства оказалась в оппозиции всем другим фракциям, имевшим между собой больше общего, чем с теми их товарищами, которые выступили на стороне рабочих как авангарда коммунизма, непосредственно управляющего хозяйственной жизнью страны. Как показала «дискуссия о профсоюзах», идея возврата к рабочему контролю, к железнодорожным, керосиновым и пр. правительствам мало кому пришлась по душе.
Как и большинство в верхах партии, Ленин выступил против своих, возможно, самых верных соратников.
В то же время, его решение создало тот советский рабочий класс, каким мы его запомнили: он стал чем-то вроде петровской гвардии, необходимым пунктом послужного списка.
При Петре I выслуживали определенное время в гвардии, чтобы получить военный или гражданский чин. Понятно, что в дальнейшем ведущая роль принадлежала таким чинам, но не гвардии. Она лишь на какое-то время становилась кузницей кадров, но чем дальше, тем больше превращалась в этическую формальность.
Таких политиков как Шляпников и Коллонтай, ленинская «школа коммунизма» не могла бы обмануть, как не обманывает она современных исследователей, которые написали уже тома о том, как бюрократия съела коммунизм, и как чекисты устроили охоту на низовые структуры «рабочей оппозиции» в рабочем государстве. История, действительно, некрасивая.
В споре между рабочим и чиновником победа досталась чиновнику. Тут двух мнений быть не может.
А затем произошло немыслимое: избавившись от рабочего контроля и став классом для себя, советская бюрократия сама стала строить коммунизм.
Вот, пожалуйста, 10 пунктов переходной программы коммунистического «Манифеста»:
1. Экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов.
2. Высокий прогрессивный налог.
3. Отмена права наследования.
4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.
5. Централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией.
6. Централизация всего транспорта в руках государства.
7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.
8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.
9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.
10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.
За исключением п. 3 – и слава богу! – всё выполнено и перевыполнено!
Советское государство, дав деревне трактора и удобрения, избавило Россию от проклятия низкой продуктивности земледелия, преодолев, переделав саму природу.
Советское государство отправило трудящихся в космос, в большой спорт, в мировое кино, в многоквартирные дома и магазины с дешёвой едой и одеждой, заставило их покупать книги, скрипки и фортепьяно для детей, раздало им дачные участки, заставило «горожан вообще» ездить в роскошном метро за пять копеек и положило им в карманы 108,4 млрд. рублей, – по некоторым подсчётам.
Совершая все эти подвиги, советское государство не уставало говорить трудящимся, что это их подвиги, повышало их самооценку и принижало свою роль. Бюрократия прятала себя за героическим трудом народа, за руководящей ролью партии, за союзом рабочего класса и колхозного крестьянства, объявляла себя «прослойкой» или «отдельным недостатком».
Организационная культура советского государства, как минимум, приближалась к таковой в ведущих капиталистических странах, но эта бюрократическая культура почему-то сделала себя тайной, скрытой за плакатными трактористами и женщиной с веслом.
Как же это объяснить?
Если исходить из теории марксизма, то, пожалуй, никак.
Из работ Маркса и Энгельса известно о «политическом отчуждении» трудящихся от государства, умеющего выразить интересы одних только эксплуататоров: рабовладельцев, феодалов, буржуазии.
Вот почему Лев Троцкий сказал о советской бюрократии, что эта «неуклюжая, скрипучая машина в значительной степени не «наша». На тех же основаниях Александра Коллонтай писала о бюрократах как о «выходцах из чужого класса», а Ленин на VIII съезде Советов призывал защищать рабочих от «своего государства».
При этом бюрократии марксизмом отказано в собственной природе, она «не вещь в себе», так как не связана со средствами производства.
Чтобы стать «вещью для себя», советской бюрократии следовало перестать быть бюрократией. Она либо уступит место непосредственному управлению средствами производства со стороны трудящихся, либо отберёт у трудящихся эти средства и превратится в новую буржуазию. Такой прогноз Троцкого, данный в книге «Преданная революция», был также зафиксирован в документах IV Интернационала троцкистов.
Однако в СССР не произошло ни того, ни другого. «Рабочая оппозиция» была разгромлена бюрократией. Но ею же был разгромлен и НЭП. По какой-то причине, отобрав власть у рабочих, бюрократы не захотели возвращаться в исходное буржуазное состояние. С точки зрения марксизма, это неправильно.
Но это правильно с моей точки зрения.
Поскольку вопрос о бюрократической природе социализма в СССР крайне важен для понимания итогов и (возможно!) перспектив СССР, я эту точку зрения хотел бы читателю предложить.
Бюрократия и технократия
Марксисты верно говорили о «политическом отчуждении» государства от угнетаемого класса. Но они не заметили политического отчуждения государства также и от класса угнетателей.
Амнистии долговых рабов в Аккаде («амарги»), акции римского государства по возвращению крестьянам земель, утраченных ими в пользу ростовщиков-публиканов, усилия русского государства при Екатерине II и Николае I по облегчению положения крепостных крестьян, не говоря уже об отмене крепостного права, защита рабочих в законах буржуазных государств XIX в., «полицейский социализм» Зубатова – все эти примеры демонстрируют политическое отчуждение государственной власти от интересов эксплуататоров.
Эти уроки истории, отчасти известные классикам марксизма, не были ими должным образом проанализированы.
Таким образом, государственная бюрократия всё-таки является «вещью в себе» и должна рассматриваться исходя из присущих только бюрократии социальных качеств, но не из характеристик общественных классов, от неё отчуждённых.
Организационная культура буржуазии превзошла прежние культурные «орудия» борьбы (религию, отношения статуса) за счёт техносферы – особого инженерно-технического феномена. Особость и новизна этого феномена уже во времена Маркса состояла в том, что некоторые технически сложные вещи получали свой смысл лишь в комбинации с другими технически сложными вещами.
Римская галера не была в инженерно-техническом смысле связана с римскими дорогами или осадными орудиями. Галеры могли создаваться или использоваться независимо от акведуков и цирков.
Но техносфера это совсем другое дело. Хотя строительство паровоза охватывало один комплекс технических проблем и решений, а строительство железной дороги – другой, эти разные специализации не имели бы смысла одна без другой. Поскольку управление рельсами, паровозами, потоками пассажиров и грузов требует совмещения сразу нескольких узких, но сложных компетенций, должна была появиться ещё одна компетенция управления техносферой вообще.
Марксисты не заметили принципиальных изменений в качестве современных им государств, которые они продолжали считать «буржуазными». Помимо прежних задач поддержания господства буржуазии и классового мира, передовые государства Европы и США приняли на себя также управление техносферой как народнохозяйственным комплексом. В конце XIX века, чтобы зарабатывать на ножницах цен, промышленно развитое государство должно было находить наилучшие решения не отдельных изолированных проблем, а комплексные решения множеств проблем: начиная от создания академической среды вообще ради создания передовых машин в частности, до вакцинации населения, своего или чужого, в том числе, при помощи вакцин культуры или промывания мозгов.
Именно потому, что техносфера необходимо потребовала комплексных решений, буржуазное государство, которое и раньше было в политическом смысле отчуждённым от господствующего класса буржуазии, стало отчуждаться от неё также и барьером компетенций, необходимых для управления техносферой, которыми буржуазный класс не обладал. Возник социальный феномен, не сводимый к буржуазному обществу – технократия.
Но марксисты, сталкиваясь с этим новым феноменом повсюду, видели только приказчиков капитала. Они не заметили, что технократы обладают потенциально более высокой организационной культурой, нежели культура буржуазии. Этот провал их теории можно объяснить тем, что объектом марксистского исследования было скорее отдельное частное предприятие, но не экономика; скорее экономика, чем цивилизация, включавшая также и технику, наконец, скорее материальная сторона цивилизации, чем движение мысли.
Не заметив технократию, они не заметили в истории… себя. Своё в ней место.
Это верно, что чиновник министерства путей сообщения не был собственником конкретных паровозов. Однако, использование этих паровозов было немыслимым без его комплексных решений. Например, без железнодорожного расписания. Составление расписания требовало учёта того, что капиталистическое предприятие не может учесть, и не должно учитывать – интересов народнохозяйственного комплекса и общества в целом. Но лишь такой учёт был способен сделать железнодорожный бизнес прибыльным.
Когда капитализм стал выходить за пределы частной инициативы и для своего нормального функционирования обратился к таким комплексным решениям, как железнодорожные расписания, он перестал быть капитализмом. Но его могильщиком становились не пролетарии, как ошибочно полагали Маркс и Энгельс, а скромные чиновники министерств путей сообщения и другие технократы.
Организационная культура технократии основана на комплексных решениях по управлению техносферой (а к настоящему моменту, также и социосферой через информационную техносферу). Следовательно, технократия не заинтересована ни в передаче управления техносферой в руки рабочих, что уничтожило бы техносферу, ни в сохранении её в частной собственности буржуазии, так как это препятствует тем комплексным решениям, на которых базируется власть технократии. Иными словами, именно технократия жизненно заинтересована в обобществлении средств производства, что совпадает с важнейшим условием коммунизма!
Задумывались ли об этом марксисты, обобществляя фабрики в интересах рабочих? Зачем это рабочим?
Реставрация буржуазного общества после распада СССР
Хотя прогноз Троцкого по поводу судьбы СССР мог показаться читателю сбывшимся, у меня есть возражения.
Политическая и экономическая власть в Российской Федерации принадлежит группе лиц, рассматривающих народное хозяйство в качестве их коллективного ресурса эксплуатации. Российская власть и технократия – одно и то же.
Российская буржуазия маргинальна почти в такой же степени, в какой маргинальными в современном обществе считаются работорговцы, например, сутенёры. А ведь когда-то представители этого класса заседали в римском Сенате. Вот и российскую буржуазию в сенаты не зовут.
Масштабы технократического накопления не сопоставимы с буржуазными
Не знаю, задумывался ли читатель над тем, сколько заработал Дональд Трамп для США на посту президента? Уверен, что сумму читатель не знает.
А я без труда нашёл её в интернете: семь триллионов долларов за первые три месяца президентства. За 90 дней.
Только один телефонный звонок Трампа президенту Apple положил в карманы американцев 350 миллиардов долларов. «Он сказал, что они вернут 350 – и я начал думать, что миллионов долларов (в конце концов, на них можно построить неплохой завод), но они сказали, что это 350 миллиардов долларов», – написал в январе 2018 г. Трамп.
И дело не только в астрономических доходах технократий. Эти доходы имеют принципиально иную природу. Они не связаны с трудом и, следовательно, не являются капиталом.
Капитал – это стоимость вещных факторов производства, необходимых для того, чтобы соединить с ними труд. Например, офисное здание ценно не само по себе, а в контексте трудовой деятельности. И то же самое верно в отношении машин, электроэнергии, остатков денег на счетах предприятий и т.п.
Технократы же оперируют финансовыми оценками различных мнений.
Существует мнение, что акции Фейсбук поднимутся в цене. Кто-то (многие инвесторы) покупают эти акции, они, вследствие мнения о том, что они вырастут в цене, действительно растут в цене, и так Марк Цукерберг становится богаче. Никаких затрат труда адекватных новым полученным Цукербергом доходам при этом не производится. Его акциями, например, торгуют роботы. Роботам зарплаты не нужны.
В силу того, что доходность игры на фиктивных финансовых оценках намного выше, чем доходность реального капитала, капиталистическая система всё быстрее и быстрее сокращает инвестиции в т.н. «реальный сектор» экономики.
Но тем более значимой становится ценность решений представителей элит: что, какая мысль, какая игра стоит за кликом мыши, за телефонным звонком, за словами, сказанными вскользь за обедом, по пути с саммита на саммит.
Маргинализация труда и капитала в мировом масштабе
В 90-х годах XX века, от которых мы ушли не так далеко, General Electric была крупнейшей компанией на планете. На протяжении 110 лет она находилась в индексе Dow Jones, с момента его запуска в 1896 году. Но это уже история.
26 июня 2018 года акции GE были убраны из листинга Dow Jones и заменены на акции розничной аптечной сети Walgreens Boots Alliance Inc (Walgreens). Потеряв за год 50% своей стоимости, акции GE оказались самыми дешёвыми акциями, входящими в расчёт Dow Jones.
Как я писал в книге «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», увидевшей свет в 2017 г., «22% американских мужчин трудоспособного возраста ни дня не работали в течение 12 последних месяцев. В абсолютном выражении, это 20 миллионов человек. 7 миллионов из них никогда не пытались найти работу.
Прогнозы ООН допускают, что в период до 2035 года к этим людям присоединятся 40% всех работников в Канаде, 47% – в США, 50% в Японии, 25% в России и 2/3 в Китае. Это не значит, что мир просто избавляется от неудачников. Хотя доля истины в таком утверждении есть. Многие из нас действительно неудачники, в сравнении с роботами.
Под угрозой оказались рабочие места государственных служащих в Великобритании, страховых агентов в Японии, юридических консультантов по всему миру, включая Россию. На очереди учителя, бухгалтеры, полицейские, переводчики, журналисты, врачи. То есть, если вы не курьер, это не значит, что вам не о чем беспокоиться. Программисты вытеснили трейдеров из Goldman Sachs, но и они тоже могут собираться домой. Современные компьютерные программы способны писать другие программы не хуже живых программистов низкого и среднего уровня квалификации.
Если кто-то из нас теряет работу в пользу робота, это не значит, что мы плохо учились или учились не тому. Это означает, что труд как необходимая часть человеческой жизни просто исчезает».
Вот почему стоит видеть глубокий исторический смысл в том, что в 1917 году в России рухнуло господство капитала, а уже через три года та же участь постигла и диктатуру пролетариата. Оба буржуазных класса потерпели поражение от технократии – носителя потенциально более высокой организационной культуры, на время связавшей себя с идеей коммунизма.
Возможно, коммунизм был её случайной или промежуточной формой, но возможно также переизобретение технократии будущего на основе прежних коммунистических форм культуры.
События 1920-х годов были лишь первой атакой на буржуазное общество, а генеральное сражение разворачивается у нас на глазах.
В качестве новой революционной силы технократия конструктивна в обобществлении капитала, но деструктивна в отношении труда.
Технократии не понравилось быть женщиной с веслом, но и уходящая, как я вижу, рыночная экономика – это тоже не истинная её ипостась. А то, что истинных форм она пока ни себе, ни людям предложить не может, говорит лишь о её незрелости. Автор не стремился представить эту незрелость мудростью, его задача состояла лишь в том, чтобы расслышать шаги истории.
Это было неведомое известное, спрятанное за скромным заголовком: «Ещё раз о профсоюзах». Завершая рассказ, автор выражает признательность участникам московского международного семинара «Зелёная Лампа» Е.Гвоздевой, Е.Терехиной, О.Шунет, С.Степанову, О.Каплиной, В.Шарапову, И.Козыреву, Р.Амирасланову за неоценимый вклад в разработку данной темы.
Евгений Владимирович Милютин – историк, писатель, автор книги «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное».
Рассуждая, как протестовать против повышения пенсионного возраста, мне показалось, что какие-либо ранее известные мероприятия не подойдут. Забастовка против капиталистического закона “Время – деньги” не сработает, никакой саботаж типа луддитов или перекрытия дорог – не эффективен. Но если отраслевые профсоюзы возьмутся крушить надёжность “расписания”, то это идея. Спасибо за техносферу.
Технократия могла бы обеспечить то политическое лидерство, которого не хватает современным профсоюзам. Это не профсоюзы времен “рабочей оппозиции”, да и те не выдержали столкновения с молодой советской бюрократией. Сокрушить расписание можно будет только в том случае, если технократия сбросит свою бюрократическую оболочку, по образцу американских “товарищей”.