Изолированность в искусстве – тупиковый путь

Рубрика в газете: Художники и власть, № 2020 / 19, 21.05.2020, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

В конце лета 1970 года в Министерство культуры СССР из Мексики пришла страшная телеграмма. Один из солистов ансамбля «Молодой балет» Александр Филиппов после одного из концертов не вернулся в отель. Как оказалось, он познакомился с какой-то дивой и запросил в Мексике политическое убежище.
Вся труппа ансамбля пребывала в шоке. Коротая в баре отеля оставшиеся в Мехико вечера, она пыталась предугадать свою судьбу. Большинство были уверены, что в Москве ансамбль разгонят. Этот прогноз окончательно раздавил другого солиста – Геннадия Вострикова. Он тоже не захотел возвращаться на родину.
Пока в Минкульте переваривали новости из Мексики, в Москву поступила новая телеграмма. 3 сентября в Лондоне решила остаться ещё одна балерина – солистка Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова Наталья Макарова.
В отличие от Филиппова и Вострикова Макарова уже имела в мире искусств громкое имя. Её поступок сразу вызвал в балетных (и не только) кругах ассоциации с событиями 1961 года, когда в Ленинград отказался возвращаться Рудольф Нуриев.
Возник грандиозный скандал.
Напрасно Минкульт приводил в своё оправдание цифры. По их подсчётам, за последние десять лет состоялось сто тысяч выездов артистов за рубеж. За это время после гастролей на родину не возвратились всего девять человек. Вроде мизер. Но начальство напирало не на цифры. Оно ещё готово было закрыть глаза на неправильное поведение мелких оркестрантов или артистов из подтанцовки. Но Макарова – это не подтанцовка. В мире балета это была очень крупная фигура. Не случайно на её проступок обратил внимание весь Запад.
Естественно, тут же своё расследование провёл Комитет госбезопасности.

«МАКАРОВА Н.Р., – доложил потом один из главных чекистов страны Семён Цвигун, – с 1960 года неоднократно выезжала в гастрольные поездки за границу. В 1961 году в Англии ей было сделано в письменной форме анонимное предложение остаться за границей, о чём она поставила в известность руководство коллектива балетной труппы. Установив автора письма, посольство СССР сделало тогда соответствующее представление МИДу Англии. В последующем каких-либо сигналов, компрометирующих МАКАРОВУ в политическом отношении, не поступало. Вместе с тем в коллективе театра было известно, что МАКАРОВА по своим личным качествам являлась морально неустойчивой, неоднократно высказывала неудовлетворённость своим положением. Однако со стороны администрации театра этим фактам не придавалось соответствующего значения.
В коллективе балета сложилась атмосфера угодничества, приспособленчества и беспринципности, существовала тенденция нивелировки ведущих артистов, что вызывало у них чувство недовольства и обиды.
Отбор кандидатов в гастрольные поездки за границу проходил не по творческим соображениям, а по принципу отношения того или иного артиста к художественным руководителям балета СЕРГЕЕВУ и ДУДИНСКОЙ, личное поведение которых не являлось примером для коллектива.
Во время зарубежных гастролей СЕРГЕЕВ и ДУДИНСКАЯ неоднократно нарушали правила поведения советских граждан за границей, вступали в неслужебные контакты с иностранцами и белоэмигрантами, унижая достоинство советского человека, заискивали перед ними, добиваясь получения подарков.
Подобные недостатки в идейно-воспитательной работе и дисциплине имели место и в коллективе ансамбля «Молодой балет». Директор ансамбля ТИХОМИРНОВА от руководства коллективом самоустранилась, примиренчески относилась к фактам нарушения дисциплины и аморальных проступков со стороны отдельных артистов, которые в период пребывания за границей вступали в неслужебные контакты с иностранцами и злоупотребляли спиртными напитками.
Как сейчас стало известно, изменивший Родине солист балета ФИЛИППОВ во время гастролей постоянно пьянствовал, посещал увеселительные заведения сомнительной репутации и ночные бары, откуда часто возвращался под утро. В Бразилии он познакомился с артисткой ТРИСТАО, проводил свой досуг в её обществе. После исчезновения ФИЛИППОВА в ансамбле стали распространяться слухи о том, что по приезде в Москву «Молодой балет» будет расформирован. Слухи эти обеспокоили многих артистов, и в частности ВОСТРИКОВА, который, будучи в подавленном состоянии, в беседах с артистами высказывал беспокойство о своём будущем, а 9 сентября обратился к мексиканским властям с просьбой о предоставлении ему политического убежища» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 76, лл. 84–85).

Но одним чекистским расследованием дело не обошлось. В ситуацию вмешался Кремль.
15 сентября 1970 года вопрос «О серьёзных недостатках в организации гастрольных поездок художественных коллективов в капиталистические страны» был вынесен на рассмотрение секретариата ЦК КПСС. За минкульт на этом заседании ответ держал заместитель министра Попов.

«Мы, – сообщил он, – рассматривали на закрытом заседании коллегии случай невозвращения артистов. Дали этому очень резкую оценку. Считаем, что министерством допущены серьёзные промахи. Будем менять планы посылок артистов за границу. Прежде всего нужно резко сократить поездки ансамблей. Мы имеем в виду разобраться с каждым коллективом в отдельности: с его составом, с постановкой воспитательной работы» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 6, л. 128).

Другими словами, руководство Министерства культуры возникшие проблемы предложило разрешить резким сокращением международных связей деятелей культуры. Но это же было нелепо.
Косвенно чиновников ведомства поддержал секретарь ЦК КПСС по оборонке Дмитрий Устинов. До него дошли слухи, что некоторые ансамбли не вылезали из заграничных гастролей, а в родной стране выступали достаточно редко. В пример он привёл ансамбль Игоря Моисеева.
Почему Устинов вдруг обратился к Моисееву? Всё очень просто. Великий балетмейстер тогда руководил не только государственным ансамблем народного танца СССР. Он имел непосредственное отношение и к коллективу «Молодой балет», в котором начинали свою карьеру два невозвращенца – Филиппов и Востриков. Больше того, именно Моисеев и породил этот коллектив. Ну а партаппарат подал дело так, что Моисеев выпестовал также и двух невозвращенцев.
Кстати, вместе с Филипповым и Востриковым в «Молодом балете» начиналась и карьера Александра Годунова, который впоследствии тоже оказался невозвращенцем.
Как оказалось, на Моисеева давно уже точил зуб и главный партийный идеолог Михаил Суслов. Не случайно он на заседании секретариата ЦК бросил грозную реплику:

«Моисеев даже выдвигает идею наднациональности» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 6, л. 128).

В своём постановлении секретариат ЦК поручил Минкульту и МИДу пересмотреть планы культурных связей с зарубежными странами с тем, чтобы устранить многократные выезды одних и тех же коллективов, а заодно сократить сроки пребывания за границей всех гастролёров. Кроме того, все ведомства и обкомы должны были до 1 декабря доложить о принятых мерах.
Первым отчитался хозяин Москвы Виктор Гришин. 27 октября 1970 года он сообщил, что строго наказал секретарей партбюро Московской филармонии и Ансамбля народного танца СССР, которые, по его мнению, плохо боролись с настроениями стяжательства в артистической среде. Однако главная вина за невозвращенцев лежала, как намекал Гришин, не на партийных органах, а на Минкульте.

«Считаем неправильным, – отметил он в своём отчёте, – что Министерство культуры СССР направляет в длительные заграничные командировки одни и те же коллективы и исполнителей. Основная же задача этих коллективов – творческое обслуживание советских зрителей и слушателей – не выполняется.
Так, только в 1971 г. Государственный академический ансамбль народного танца СССР под руководством И.Моисеева 5 месяцев гастролировал в США и Канаде, Государственный симфонический оркестр Московской филармонии под управлением К.Кондрашина – 3 месяца в США и Южной Америке, ансамбль «Молодой балет» – свыше 5-и месяцев в Латинской Америке. Артистами этого коллектива, к примеру, в 1969 г. было дано в Советском Союзе 29 концертов, а за рубежом 115, в 1970 г. в нашей стране 11 концертов, за границей более 100.
Подобное положение можно наблюдать и в деятельности ведущих исполнителей-солистов Москвы. Так, в 1969 г. Д.Ойстрахом было дано в Советском Союзе 10 концертов (из них в столице – 6), а за рубежом – 62; М.Ростроповичем – 7 концертов (в Москве – 2), за границей 65 и т.д. Следует отметить, что указанные музыканты, кроме того, часто направляются за рубеж для проведения педагогической деятельности. В 1969–70 учебном году преподаватели Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского Л.Коган,Д.Ойстрах,М.Ростропович и ряд других, помимо гастрольной деятельности, находились с этой целью за границей по 120–170 дней» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 761, лл. 91–92).

Более резко поступил первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Романов. Он раздачей выговоров не ограничился. Высокопоставленный партфункционер предложил снять с работы главного балетмейстера Академического театра оперы и балета им. С.М. Кирова К.М. Сергеева и педагога-репетитора с мировым именем Н.М. Дудинскую.
Однако это мало что дало. Ну попили партаппаратчики кровушку артистов, попортили всем нервы. Но это не лишило части артистов мечты поехать на зарубежные гастроли и поработать на Западе. Надо было не гайки закручивать, а создавать нормальные условия для концертной деятельности как в нашей стране, так и за границей. Изолированность в искусстве всегда приносила только вред и страдания.
К слову: вновь тема невозвращенцев среди деятелей искусства всплыла весной 1981 года. Поднял её очень близкий к Леониду Брежневу Константин Черненко. Министр культуры СССР Пётр Демичев вынужден был подготовить в ЦК подробную записку о сложившейся практике культурных обменов с Западом. Но Черненко остался ею недоволен. Выступая 19 мая 1981 года на секретариате ЦК КПСС, он потребовал объяснить, почему за рубежом только за последнее время остались 19 деятелей культуры (а вообще лишь в одной Московской консерватории за 15 лет не вернулись с гастролей сто музыкантов), кто организовывал их гастроли и почему стало нормой разрешать артистам и музыкантам выезжать за границу с семьями. А что мог Демичев ответить?
Дальше к атаке на Демичева подключились секретарь ЦК по международным делам Борис Пономарёв и один из руководителей Ленинградского обкома партии Соловьёв.

«Мне кажется, – заявил Пономарёв, – что в творческих коллективах надо создавать атмосферу ненависти к изменникам Родины. Максим Шостакович, оставшись на Западе, ведёт разнузданную антисоветскую пропаганду. Кстати сказать, он без согласия матери взял с собой сына Дмитрия» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 27, л. 122).

Соловьёв добавил:

«Мы в своё время говорили о Максиме Шостаковиче как о видном музыканте. Но видным музыкантом был его отец. А что касается его, то он совсем невидный музыкант, и больше того, оказался предателем» (РГАНИ, ф. 4, оп. 44, д. 27, лл. 123–124).

Вот так в верхах судили об искусстве. Невежды насаждали стране своё понимание культуры.