Я СНОВА ВПАДАЮ В ДЕТСТВО

Рубрика в газете: НОВЫЕ ПУТИ К ИСТОКАМ, № 2018 / 41, 09.11.2018, автор: Александр ЛОГУНОВ

Расцвет авторской песни пришёлся на 60–70 годы 20 века, однако авторская песня существует и поныне. Я говорю сейчас не о мэтрах, которые были активными участниками движения в золотую его пору. Сейчас авторскую песню двигают вперёд уже совсем другие люди, молодые, впитавшие не только и не столько традицию старой школы, но, прежде всего, рок-поэзию, которая внесла необратимые изменения в состав жанра. Метаморфозы начались довольно давно, и столь далеко яблочки стали падать от самых укоренившихся в субкультуре и ветвистых старожилов, что окраины сада теперь принято называть НОВАЯ авторская песня.

К этому условному направлению можно отнести поэта и музыканта Илью Оленева, ученика одного из основателей Заозёрной школы поэзии Геннадия Жукова, ростовского поэта, который в своём поколении уже был новатором на фоне мэтров авторской песни. Затем Илья учился в Литинституте. В 2015 году стал лауреатом Грушинского фестиваля.

 

 

В прошлом году в вятском издательстве «О-Краткое» вышла книга его лирики «Радости ради», к которой прилагается аудио диск с одноимённым моноспектаклем, о котором и пойдёт речь.

 

 

Традиционно сингер-сонграйтеры, а по-нашему – авторы-исполнители – предпочитают традиционную форму подачи материала – песни под гитару с необязательными разговорами между ними. Илья один из немногих, кто обратился к форме моноспектакля.

 

 

Моноспектакль Оленева – лирическая композиция об обретении смысла жизни, составленная из песен и прозаических фрагментов. Две линии – прозаическая и песенная – сочетаются органично, сосуществуют, не перетягивая одеяло на себя, не низводя одна другую до вспомогательного, служебного материала, но дополняя эмоционально.

 

 

Глобальность замысла не даёт автору уйти в перфоманс или скоморошество. Он ведёт предельно откровенный разговор. В предисловии к книге Вероника Долина отметила «опасный путь био-анализа», характерный для всего творчества Оленева. Моноспектакль «Радости Ради» в этом смысле не исключение, а может быть, самое характерное тому доказательство.

 

 

Центральными героями становятся рассказчик и дворник Платон Колобков. С рассказчиком Глебом мы знакомимся в пору его глубокого кризиса. Что-то сломалось в душевном механизме героя после серии смертей близких людей, и, если применимо к человеку такое сравнение, то можно сказать, что его настройки откатились до заводских. Пустота и мрак, сплошная декабрьская темень, когда и зима не зима, и снег не снег, а слякоть. Зима в первой половине альбома – абсолютно враждебный человеческой природе персонаж. Дед Глеба боится снега, например, и это его единственный страх. И сам герой тоже застыл между зимой и весной. В начале марта умер его отец, и жизнь с тех пор течёт по закольцованным рельсам, как медленный трамвай, везущий героя «к печали окаянной». Он словно вмёрз в последний лёд, который так старательно счищает с городских улиц Платон.

 

 

Помнится, в программе «Закрытый показ» Александра Гордона при обсуждении фильма «Юрьев день» один из гостей сказал, что это фильм о том, что современный человек не умеет реагировать на горе. Потеряв родных, Глеб запил, – самый очевидный и доступный выход, «это йога наших широт», как говорит БГ. Представителям интеллектуальной прослойки в таких случаях урбанистическая цивилизация предлагает широкий спектр услуг – общение с психотерапевтами, мотивирующими спикерами, различными гуру. Платон, конечно, на роль гуру не тянет, но одно его имя подсказывает, что он должен стать проводником в мир житейской мудрости, где всё просто и сбалансированно.

 

 

«А это всё, Глеб, от того, что любви в тебе нет и веры. Они же вместе рука об руку идут», – говорит Платон. Sapienti sat, как говорится. Глебу достаточно разговора с дворником, чтобы в его душе запустились механизмы самонастройки.

 

 

«Человек – Храм Божий» – символ неоригинальный, но образ разрушенного храма, в котором ещё сохранились фрески (а сколько таких по России?) – это первое, что вспоминает Глеб после разговора с Платоном, и что помогает ему очнуться от ледяного оцепенения.

 

 

Песня «Рождество» тому яркая иллюстрация. Радость пересиливает страх перед зимой. В самые холодные и тёмные времена, когда «вокруг зима, и лёд достигает дна», однажды «утром проснёшься вдруг, и вот оно – Рождество».

 

 

 

 

Кульминационным моментом спектакля становится встреча с девушкой. Когда-то песни Глеба спасли её от самоубийства. Как же так? Возможно ли одному утопающему спасти другого? Вероятно, «фрески» в разрушенном храме души Глеба смогли стать не только для него самого источником путеводного света и радости.

 

 

Я радуюсь каждой пустой безделице
и не отвожу глаза,
Когда на меня смотрит Бог.
Я снова впадаю в детство, Он, впрочем,
Глядит молчаливо.
И думаешь: то ли Он против, а толи за…
И вот оно, права выбора светлого дня
или тёмной ночи.
Мне кажется я уже выбрал…

 

 

Бросается в глаза точное повторение в двух песнях фразы: «И вот оно», указывающее на равнозначность события Рождества и человеческого права «выбора светлого дня или тёмной ночи».

 

 

Спектакль Ильи Оленева – об участии Промысла в человеческой жизни. В финале действа к нам, вслед за героем, приходит осознание, что всё, что происходило с ним ранее, и хорошее, и плохое – и смерть отца, и запои, и творчество, и диалоги с Платоном, – всё происходило с ним ради встречи с родным человеком, ради того, чтобы обрести любовь и веру, о которых говорил Колобков, и самому стать отцом. Радости ради.

 

 

Отцовство здесь одно из ключевых образов. Не удивительно, что моноспектакль начинается с песни «Блудный сын», юношеской («мне уже за двадцать») и, в силу временной удалённости в прошлое и отсылки к библейскому сюжету, очень статичной, как бы находящейся вне времени и пространства. Песня-эпиграф, который даёт слушателю заранее почувствовать, угадать вектор происходящего. Возможно, хотя это уже остаётся за рамками текста, но именно в служении семье, то есть самым ближним, наш герой и возвращается к Отцу.

 

P.S.

 

 

В качестве послесловия хочется сказать пару слов о песне «Воронеж», стоящей особняком. В ткани повествования, она выглядит как минутная слабость после того, как уже взято направление домой. Однако в ней звучит очень важная для автора декларация:

«Если в мире главенствуют крики “ура”, То я буду пытаться беречь свои уши».

Автор полностью сосредоточен на внутренней жизни и внешний мир интересует его постольку, поскольку он соответствует внутреннему, здесь он проявляет максимальное внимание к деталям, и всякая собеседует ему и сообщает о многом. Крики «ура» никак не монтируются с ним, не «рифмуются», а ценой увлеченью «мировой бурей» (Предчувствие) часто становится невозможность расслышать слово.

И ещё одна бесконечно ценная для меня мысль звучит в этой песне:

«И меня не волнует вселенский вопрос, Для кого я пишу свою лучшую песню».

Лучшие песни пишут для Бога.