Как бы не опоздать: Неизвестное об Олеге Куваеве
Беседа с Вячеславом ОГРЫЗКО
№ 2024 / 30, 09.08.2024
Ни о ком из художников слова историк советской литературы Вячеслав Огрызко не написал так много, как об Олеге Куваеве (а в эти дни отмечается 90-летие любимого миллионами читателей романтика легендарных шестидесятых годов). Не будем перечислять все статьи Огрызко. Выделим только две его книги: путеводитель по Куваеву «Жить надо достойно» и подробную биографию писателя «Неистребимая тяга к бродяжничеству». Но всё ли даже Огрызко знает об авторе культового романа «Территория»? Или до сих пор остались загадки и для него?
– Самая моя большая печаль, – признаётся исследователь, – что до сих пор полностью не разобран оставшийся после смерти Куваева его личный архив. А к описанию этого архива вообще ещё никто и не приступал. Я знаю, что долгое время родная сестра писателя – Галина Михайловна – никого к бумагам брата даже близко не подпускала. Она сама выдавала издателям и исследователям только то, что считала нужным. Её понять было можно. Галина Михайловна очень боялась, что какие-либо хранившиеся у неё материалы могли создать о брате неверное представление или даже в чём-то скомпрометировать его. Она пыталась всеми доступными ей способами создать для потомков идеальный образ Куваева. А моё мнение: Куваев ещё при своей жизни своими книгами доказал свою необходимость всему читающему миру. Это была очень яркая и светлая личность, но, конечно, не лишённая и каких-то недостатков. Куваева, безусловно, надо читать и изучать. И знакомство с его личным архивом в этом деле было бы отнюдь не лишним.
Позиция Галины Михайловны изменилась, насколько я знаю, лишь в начале «нулевых» годов. Она решила больше не таить папки с бумагами брата. Но на дворе в это время наступила другая погода. Художественная литература вдруг мало кому оказалась нужна. Интерес к чтению у многих пропал. И очередь к архиву Куваева не выстраивалась.
Я тогда много общался с аспирантом из Магадана Владиславом Ивановым. Он готовился к защите в Москве кандидатской диссертации по двум романам Куваева: «Территория» и «Правила бегства». Я очень рассчитывал, что, став кандидатом наук, Владислав продолжит занятия Куваевым, поможет Галине Михайловне разобрать и описать весь архив её брата и одновременно напишет докторскую диссертацию. Но Владислав только подтвердил своими действиями, что пришло новое, отнюдь не литературное, время, и стал искать себя в бизнесе.
Новая волна интереса к Куваеву появилась после второй экранизации его романа «Территория». У исследователей вновь появилась потребность изучить наследие писателя. Им в чём-то пошёл навстречу старший сын Галины Михайловны – Дмитрий. Но он сам в архивах своего дяди до сих пор толком не разобрался. И его осуждать за это нельзя. Во-первых, он по образованию не филолог, а геолог. И, во-вторых, ему надо содержать семью: старенькую маму, жену, дочь… И когда ему перебирать, а тем более описывать каждую оставшуюся от дяди бумажку?! А время идёт…
– Но, наверное, можно было все материалы передать в государственные архивы, где есть специалисты по научному описанию личных фондов.
– Теоретически – да. А практически? Давайте разберёмся, какие архивы могли бы проявить интерес к наследию Куваева. Наверное, архив Пушкинского Дома. В нём сейчас хранятся личные фонды многих крупнейших русских писателей двадцатого века, в том числе Фёдора Абрамова, Сергей Залыгина, Юрия Бондарева, Александра Солженицына… Но большинство из них не то что не описаны – даже не разобраны. Как во второй половине 80-х годов прошлого века передала туда несколько чемоданов с материалами своего мужа вдова Фёдора Абрамова, так эти чемоданы в течение нескольких десятилетий никто и не открывал. Лишь в конце десятых годов дирекция Пушкинского Дома на короткое время допустила к ним исследователя из Подмосковья Олега Трушина.
Есть ещё РГАЛИ. Но в нём ситуация не лучше. Уже упоминавшийся мною Трушин несколько лет ждал, пока директриса этого архива Ольга Шашкова решала, выдавать ли ему документы из личного фонда Константина Паустовского или отказать. Я и сам вот уже какой месяц не могу в РГАЛИ получить ряд документов из личного фонда Константина Воробьёва. Архив ссылается на содержащиеся в нём какие-то личные тайны писателя. Но позвольте: все бумаги Воробьёва в своё время в РГАЛИ передали наследники писателя, и никто из них не поставил условие, какие-то дела выдавать исследователям, а какие-то запрятать куда подальше. Но что поделать, у нас теперь в архивах всё решают самодуры, которых кто-то усадил в Росархиве на тёплые местечки.
– В личном архиве Куваева может обнаружиться рукопись неизвестного романа?
– Романа вряд ли. Но неизвестные очерки и рассказы – вполне. Когда весной 2021 года у Дмитрия Куваева нашлось для меня время и он разрешил мне ознакомиться с несколькими папками своего дяди, я обнаружил полурассказ-полуочерк Куваева о чукотском пастухе Теневиле, который ещё до советизации Чукотки пытался изобрести свою систему чукотской письменности. Позже я эту вещь писателя напечатал в журнале «Мир Севера».
Я не могу утверждать, что зарисовки о Теневиле – это маленький шедевр. Тем не менее они представляют определённый интерес, даже сейчас. Во-первых, данный полурассказ-полуочерк помогает понять, как формировался писательский почерк Куваева. А во-вторых, он свидетельствует о широте интересов Куваева. Его в конце 50-х – начале 60-х годов занимали не только гравиметрические съёмки на северном побережье Чукотки, но и история заселения и освоения арктических районов, а также культура и быт малочисленных народов.
Я уверен, что при описании архива Куваева обнаружится ещё немало небольших рассказов и очерков, прежде всего на северные темы, которые по каким-то причинам ранее никогда не публиковались.
– А что-то новое о самом Куваеве, о его жизни может обнаружится в этом архиве?
– Я даже в этом не сомневаюсь! Откуда у меня такая уверенность? Я смог познакомиться только с четырьмя, или нет, даже с пятью папками (а их в личном архиве писателя – не один десяток). И сколько меня сюрпризов ждало! Я нашёл его обстоятельные планы по обследованию острова Врангеля, отчёты о гравиметрических съёмках, наброски к научным статьям… Из этих материалов вырисовывался доселе неизвестный облик Куваева как перспективного геофизика и серьёзного учёного. Повторю, это я обнаружил лишь в нескольких папках. А надо изучить и другие. Там тоже таится немало открытий.
Может, Дмитрий Куваев когда-то найдёт возможность и с другими папками меня ознакомить.
– Чтобы закрыть архивную тему, расскажите, на что исследователи могут рассчитывать в других архивохранилищах?
– Смотря что вы имеете в виду. Я уже упоминал про РГАЛИ. Там тоже могут обнаружиться интересные находки. Лично я несколько лет назад неожиданно наткнулся в этом архиве в фонде Центральной студии научно-популярных и учебных фильмов на литературный киносценарий Олега Куваева «Земля неторопливых людей», по которому Дмитрий Дёмин в конце 60-х годов снял весьма содержательную документальную картину. Этот сценарий ещё нигде не публиковался. Там же, в РГАЛИ, но в фонде Госкино СССР мне не так давно попалось заключение одного из гнобителей советского кинематографа времён брежневского застоя Даля Орлова на литсценарий Куваева для Таджикской киностудии, сделанный по мотивам его рассказа «Телесная периферия». Но пока я не могу найти в РГАЛИ материалы по попыткам экранизировать на «Мосфильме» повесть Куваева «Азовский вариант» и о недолгом сотрудничестве писателя с легендами советского кино – Геннадием Шпаликовым и Александром Салтыковым. Видимо, надо будет покопаться в архивах непосредственно на киностудии.
До сих пор плохо изучены партийные и ведомственные архивы. Из разных источников мне известно, как сложно складывались отношения Куваева в первой половине 60-х годов с партийными органами. Там были и плюсы и минусы. Наверняка что-то на эту тему отложилось в фондах Магаданского обкома и горкома КПСС. Я не раз запрашивал Государственный архив Магаданской области. Тем более, у меня была наводка (в своё время я в Российском госархиве новейшей истории нашёл датированную осенью 1960 года записку в ЦК КПСС руководителя Магаданской области Павла Афанасьева с упоминанием фамилии Куваева). Я просил сотрудников магаданского архива выяснить, упоминалось ли имя Куваева в материалах бюро, пленумов, конференций обкома КПСС. 14 апреля 2021 года директор архива М. Дорош сообщил:
«в протоколах заседаний бюро Магаданского обкома КПСС за 1963-1965 гг. сведений о Куваеве О.М. не имеется».
Но потом случайно выяснилось, что имя Куваева однажды промелькнуло в партийных документах более раннего периода. Значит, Дорош что-то проморгал? Но виноват ли он? Дорош – всего лишь директор. Тут уже мы, исследователи, должны сами прошерстить все дела из фонда Магаданского обкома за первую половину 60-х годов. И не только обкома, но и горкома. Почему я на этом настаиваю? Из разных источников известно, что в конце 1964 – начале 1965 года секретарь горкома по пропаганде Крюков лично организовывал гонения Куваева и требовал его увольнения из Северо-Восточного комплексного НИИ. Отстоял тогда Куваева будущий академик НИИ. Он лично на эту тему беседовал с первым секретарём обкома Афанасьевым. И не может быть, чтобы это не отразилось в каких-то партийных документах. Вопрос только: где эти документы сохранились? Надо искать.
Очень многое, как мне думается, могли бы рассказать и архивы КГБ, особенно управления этого ведомства по Магаданской области. Мы ведь до сих пор только с чужих слов знаем, что Куваев попал в поле внимания органов ещё в конце 50-х годов, когда он работал в Певеке. А почему? И почему чекисты так интересовались Куваевым в Магадане в первой половине 60-х годов?
Надо хорошенько поработать и в архивах всевозможных геологических служб. Короче, тут непаханое поле.
– А как обстоит дело с изучением и публикацией полевых книжек Куваева?
– Плохо. И в этом много кто виноват. Когда сестра Куваева – Галина Михайловна – приняла решение открыть личный архив брата, она очень понадеялась на последнюю музу писателя – Светлану Афанасьевну Гринь – и передала ей все полевые книжки Олега Михайловича за 1958-1975 годы. Она была уверена в том, что Гринь сможет расшифровать все записи её брата и набрать эти материалы на компьютере. По мере расшифровки полевых книжек Гринь готовые фрагменты присылала мне для публикации в журнале «Мир Севера». Конечно, мне хотелось, чтобы все полевые записи Куваева сопровождались бы подробными комментариями. Однако я понимал, что у Гринь – другая профессия и что подготовить научные или даже публицистического толка комментарии она не сможет. Надо было искать специалистов. А на это требовалось время. Но мне хотелось побыстрей ввести в оборот полевые книжки Куваева хотя бы в таком виде. И я стал каждый год публиковать в журнале по одной, а то и по две книжки, думая, что совершал благое дело.
– А что оказалось не так?
– В какой-то момент выяснилось, что Гринь внесла в расшифровки отсебятину.
– Как это?
– Это обнаружил сын Галины Михайловны – Дмитрий. Ему потребовалось что-то уточнить про какую-то охоту. Он помнил, что что-то нужное на эту тему встречал в одной из полевых книжек своего дяди. Сначала он полез в журнал и опешил: в журнале прошла какая-то абракадабра. Дмитрий стал искать саму записную книжку. Нашёл. А там многие детали охоты были поданы иначе. Дмитрий стал выяснять, в чём причины расхождений. Гринь пояснила. Ей показалось, что какие-то описания у Куваева получились затянутыми, и она для читабельности что-то сократила, а что-то приписала своими словами, и никому об этом не сказала. Возник скандал. На семейном совете Куваевы решили Гринь от личного архива писателя отлучить.
– Но с тех пор прошло почти десять лет. Что сейчас мешает издать сборник со всеми записными книжками Куваева?
– Страшная занятость племянника писателя. Когда у него появилось немного свободного времени, он сам засел за компьютер и стал набирать записные книжки дяди. Но мало всё набрать. А кто будет сверять тексты? А кто возьмётся за научные комментарии? И хорошее дело в итоге застопорилось. Как я понимаю, в ближайшие два-три года выхода тома с полевыми книжками Куваева ждать не стоит. Но я боюсь, что уже никогда не осуществится другой замысел Дмитрия…
– Какой?
– Дмитрий когда-то поделился со мной такой мечтой. Его дядя ведь не расставался с фотоаппаратом. Во всех экспедициях он много фотографировал. У Дмитрия сохранились как снимки, сделанные дядей, так и многие негативы. Он одно время думал составить нечто вроде альбома: собрать под одну обложку часть очерков писателя и сопроводить их дядиными снимками с указанием даты и места съёмок. Могла бы получиться шикарнейшая книга. А сейчас, видимо, уже поздно. Ведь сколько воды утекло… Понимаете, было время, когда ещё все вещи было у кого уточнить. Скажем, ещё можно было разыскать людей, которые помогали Куваеву в начале 70-х годов организовывать одиночный сплав по одной из самых коварных рек Чукотки – по Омолону. Они могли бы после перечитывания повести Куваева «Дом для бродяг» не просто пересмотреть сохранившуюся часть фотоархива писателя и отобрать снимки с видами Омолона и портреты людей, живших в ту пору в чукотской тундре, а и сделать подписи с указанием конкретных мест и героев и дат съёмок. А сейчас прокомментировать те или иные снимки мало кто уже возьмётся. Вряд ли кто-то сделает и атрибуцию фотографий. Я уже не говорю о том, что многие негативы рассохлись, а в цифру перевести их не успели!
– Да уж, с любой подобной потерей всегда сложно смириться …
– И я о том же. Многое действительно уже и не собрать, и не восстановить. Я, к примеру, до сих пор корю себя, что в своё время не уговорил очень близких институтских друзей Куваева – Виктора Леженко и Нину Гончарук – написать хотя бы короткие воспоминания о писателе. Когда я с ними в последний раз общался осенью 2021 года, они признались, что сохранили почти все письма Куваева к ним, написанные в первой половине 60-х годов. Однако познакомить меня с этой перепиской супруги тогда постеснялись. По их словам, в тех письмах было много личного. А где сейчас находится эта переписка, неизвестно. Боюсь, что бесследно пропала.
Безвозвратно канули в вечность и многие материалы геолога Константина Паракецова. А они много что содержали. В них были сведения и о совместной учёбе Паракецова и Куваева в Московском геологоразведочном институте, и о их работе в Певеке, и о разногласиях в среде геологов Колымы и Чукотки по поводу куваевского романа «Территория»… Когда Паракецов умер, все его бумаги продолжала хранить вдова. Она думала, что это будет интересно внукам. Но у внуков оказались другие интересы, и старая женщина всё выбросила. А одна ли Галина Паракецова так поступила?!
Я вот уже несколько лет пытаюсь разыскать следы Бориса Ильинского, который в 1963 и 1964 годах участвовал в последних научных экспедициях Куваева по Чукотке. Он лучше других знал и чувствовал Куваева, общался со многими его приятелями и был знаком практически со всеми музами писателя. Сколько раз Ильинский брался за воспоминания о Куваеве. Кому он их только не показывал. Издатели постоянно требовали от него переписать то один кусок, то другой. И куда потом делась рукопись Ильинского? И что стало с самим Ильинским? Я до сих пор ничего узнать не могу.
А как поступила звезда тележурналистики ельцинской эпохи Бэлла Куркова?! А она ведь была первой (ну, может, второй) любовью Куваева. Они впервые встретились в конце 50-х годов на Чукотке, в Певеке. Куваев не раз предлагал ей выйти за него замуж. Правда, Куркова в какой-то момент обо всём этом забыла и вспомнила о прошлом лишь на старости лет. В 2021 году она собралась сделать о Куваеве фильм. Я тогда несколько раз с ней разговаривал. Меня интересовало всё: и как они познакомились с Куваевым, и что стало с тогдашним приятелем Куваева – Сергеем Гулиным (он в романе «Территория» выведен под фамилией Гурин). Куркова призналась, что у неё сохранилась пачка писем Куваева за начало 60-х годов. Но от подробностей она уклонилась. Вот её дословный ответ: «Я не хочу ни с кем работать в параллель, и с вами тоже. Вот сниму фильм, потом и поговорим и, возможно, я познакомлю вас и с письмами Куваева». Но фильм получился не столько о Куваеве, сколько о чукотской молодости самой Курковой. Я слышал, что Куркова собиралась снять вторую часть, уже полностью о Куваеве. Однако смерть оборвала все её планы. А куда делись после её смерти письма Куваева, об этом никто ничего не знает.
Очень не хотелось бы, чтобы многие ошибки бывших куваеведов повторил Владислав Иванов. Я понимаю, что в литературоведение он уже не вернётся. Бизнес оказался важней, ведь это кормит его семью. Но стоило бы хотя бы сохранить всё ранее им собранное. Я в курсе, как он в конце 90-х годов бегал по Магадану и искал бывших сослуживцев Куваева. Им были записаны десятки магнитофонных плёнок. Ветераны магаданской геологии ему поведали много уникальных вещей. Но для диссертации рассказы бывших поисковиков не годились. А от написания биографии Куваева Иванов впоследствии отказался. Объяснение было таким: многие факты, которые он узнал, по его мнению, Куваева якобы не красили, не упоминать же их, значило замалчивать или искажать истину, и поэтому ему пришло в голову, что лучше читать самого Куваева и не интересоваться судьбой писателя. В итоге все магнитофонные плёнки Иванов перевёз из Магадана в Орёл на дачу своего отца. По, может, не поздно, пока плёнки не рассохлись, хотя бы их оцифровать. Вот только как бы Владислава подтолкнуть к этому делу?!
– Сам Куваев – в целом уже прочитанная для вас книга?
– И да, и нет.
– А что не прочитано? Или, точнее – что не разгадано?
– Мы как-то вместе с вами в компании моих магаданских одноклассниц и кинорежиссёра Светланы Быченко возвращались с вечера, посвящённого выходу двух моих книг о Куваеве. Уже не помню, о чём у нас зашёл разговор. Но сильно врезалось в память одно из утверждений Быченко, что Куваев по своим взглядам был чуть ли не сталинистом.
– А разве этого быть не могло?
– Признаюсь, меня это заявление Светланы застало врасплох. Я раньше над этим не задумывался. Но в середине десятых годов меня несколько человек стали доставать вопросами: почему Куваев как бы романтизировал труд работяг, искавших на Чукотке золото, но нигде не обмолвился, что Чукотка и Колыма одно время сплошь состояли из лагерей, в которых львиную долю составляли политические заключённые. Мне напоминали, что и один из первооткрывателей чукотского золота – промысловик Алексей Власенко (он в романе «Территория» выведен по именем Клима Куценко с прозвищем Скарабей) – тоже раньше сидел. Поначалу мой ответ был таким: Куваев писал не историю Чукотки, в которой, безусловно, должна быть глава и о лагерях, а художественный роман о работягах, отдавших лучшие свои годы Северу и поискам «жёлтого дьявола», и в итоге создал на материале открытия чукотского золота книгу, если угодно, о смысле бытия.
– И всё-таки, был ли Куваев сталинистом или нет?
– Этот вопрос пока остаётся для меня открытым. С одной стороны, он по идее чуть ли не сызмальства должен был стать яростным антисталинистом. И вот почему. Во-первых, в конце 30-х безвинно пострадал его отец (он какое-то время провёл под арестом и в лагере, пока органы не признали, что совершили ошибку). Такое бесследно ни для кого не проходит, это ведь коснулось не только отца Куваева, но и всех членов его семьи. Второе. Куваев застал на Чукотке конец лагерной эпохи. Он своими глазами видел вблизи Певека остатки лагерной империи и, конечно, понимал, что за всем этим стояло. Некоторые бывшие заключённые потом работали у него в геофизическом отряде, и они тоже много что ему рассказали. То есть очень многое должно было настроить его против Сталина. Впоследствии антисталинские настроения, по идее, мог бы развить в Куваеве такой его приятель, как художник Борис Жутовский, попавший в конце 1962 года в знаменитом Манеже под горячую руку тогдашнего главного советского руководителя – Никиты Хрущёва. Наверное, антисталинизм мог бы писателю привить и художник из колымского посёлка Сеймчан Иван Гриценко, не один год отсидевший в лагерях. К слову, Куваев в 1964 году, работая в СВКНИИ, организовал в институте выставку картин Гриценко, когда лагерная тема оказалась уже под полузапретом, и Куваеву партфункционеры за это долго пеняли.
А теперь посмотрим, что с другой стороны. Вы знаете, что ещё в 1958 году Куваев выступил в Магаданской прессе с заметками в поддержку романа Всеволода Кочетова «Братья Ершовы». А ведь это была, по сути, сталинистская книга.
Другой факт. Одно время среди приятелей Куваева был врач-психиатр Мирон Этлис (он в Магадане часто вытаскивал писателя из запоев, но так до конца и не смог излечить его от этого пагубного пристрастия). О чём только они не разговаривали. У них были даже планы совместно написать книгу о бывшем народовольце и исследователе чукчей Владимире Тан-Богоразе. Но чем больше Куваев общался с Этлисом, тем больше у них возникало точек для расхождения. И однажды Куваев не выдержал и брякнул, что, может, органы и не зря в своё время Этлиса посадили (мол, не таким уж он безвинным был). Заодно он нарисовал картину, по какому бы пути пошёл Этлис, если б не очутился в лагерях. Но можно ли это считать проявлением сталинизма? Не знаю.
Я обещаю, что, когда вновь встречусь со Светланой Быченко, то обязательно попрошу её растолковать, на чём базировался её вывод о сталинизме Куваева.
– Светлана тогда вскользь обронила, что у неё есть идея экранизировать Куваева. Вам она на эту тему больше ничего не говорила?
– Как я понял, ей давно не даёт покоя рассказ Куваева «Анютка, Хыш и свирепый Макавеев». Я понимаю, почему. Там видны предпосылки к «Территории». Образ Будды намечен был Куваевым уже тогда. Но для полнометражного художественного фильма одного этого рассказа, на мой взгляд, мало. И потом – кто будет писать литературный сценарий? Сама Светлана? Хорошо бы. Но лучше её саму попытать на эту тему.
– Многих волнует вопрос о наследнике Куваева…
– Я понимаю, о чём речь. Когда в Певеке в прошлом году открывали памятник Куваева, среди гостей был Алексей Беляков, который представился сыном писателя. А ведь до этого везде писали, что у Куваева не было семьи. Я не хочу сейчас мусолить эту тему. Для меня нет сомнения, что Беляков – родной сын писателя. Этого, кстати, не отрицал при своей жизни и Куваев. Но после смерти писателя многое пошло не так. Не будем сейчас выяснять, кто был виноват. Добавлю только: Алексей Беляков всегда вёл себя очень достойно. Он, к слову, тоже стал литератором и путешественником.
– Что известно о последних днях самого Олега Куваева?
– Нам долго никто не говорил всей правды. Помнится, одни из сокурсниц Куваева – Елизавета Успенская (она в своё время сдружилась с Куваевым, но не на почве геологии, а на увлечении лыжами) пыталась меня убедить, что сгубили писателя его пагубные привычки, а люди, которых он к себе приблизил, ему в этом только помогли. Я пробовал возражать: мол, это не так, вся проблема якобы была в больном сердце. Но всё прояснила Светлана Быченко, снявшая в середине десятых годов очень трогательный документальный фильм «Территория Олега Куваева». Успенская-то, как оказалось, была права.
В начале апреля 1975 года Куваев ещё в подмосковной квартире сестры сильно перебрал с кинорежиссёром Дмитрием Дёминым, а потом уехал в Переславль-Залесский, где в семье уже своей сестры жила его тогдашняя муза Светлана Гринь. А погода тогда побила все рекорды: стояла невыносимая жара. Семья музы в выходные повела писателя на отдых. Она знала, что пить Куваеву было противопоказано, особенно в такую жару. Тем не менее, ни в чём ему не отказала. Понедельник писатель ещё как-то пережил. Во вторник ему стало хуже. Но ни муза, ни её родня на это внимания не обратили. Он все с утра побежали на работу, а Куваева заперли дома, не позволив ему опохмелиться. А ему становилось всё хуже и хуже. Его ни в коем случае нельзя было в таком состоянии оставлять одного. Когда в полдень муза и её родня пришли на обед, то Куваев уже совсем был плох. Ему вызвали «скорую». А она уже ничего поделать не могла: врачи констатировали смерть писателя.
Перепуганная муза потом вместе со своими родными вызвонила из Москвы режиссёра Дёмина, а затем дала телеграмму в Терскол, где тогда жила и работала родная сестра Куваева. Затем эта муза ничего лучшего не придумала, как завернуть тело умершего писателя в какой-то ковёр. В этом ковре Дёмин его и привёз в Болшево. Муза попросила ковёр с телом оставить в комнате сестры Куваева на столе. Представляете, каково было Галине Михайловне, когда она из Терскола приехала в Болшево, открыла своим ключом квартиру и увидела в пустой комнате ковёр, в котором было завёрнуто тело её брата! Одно слово: ужас.
– Я правильно понял, что вы взялись за третью книгу о Куваеве? Когда её ждать?
– Не будем торопить события. Надо сначала всё обдумать.
Беседу вёл Евгений БОГАЧКОВ
Спасибо за интересный разговор, очень кстати состоявшийся в преддверии Куваевских чтений в Свече и Юме! Распечатку публикации подарю организаторам чтений вместе с другими собранными мною материалами об Олеге Куваеве. А на презентации сборника посвящённых писателю стихотворений выражу Вячеславу Вячеславовичу за бесценную помощь особую благодарность.
Личная жизнь любого большого писателя похожа на закрытый шкаф: открой его – и из шкафа посыплются не очень-то красивые скелеты…
Так у всех – и у Льва Толстого, и у Максима Горького, и даже у Антона Чехова.
На мой взгляд, Куваев в российском культурологическом сознании (не говоря уж о мировом) все-таки еще не причислен к сонму великих. Поэтому излишняя торопливость в плане предания гласности некоторых бытовых подробностей жизни Куваева может сейчас только навредить благородному делу – внесению Куваева в пантеон российской культуры (а в этом пантеоне этот писатель, безусловно, должен быть).
Может быть, сначала надо наглядно показать граду и миру, что Куваев – величина?
Снять хорошие фильмы по его произведениям, опубликовать полное собрание его сочинений, перевести его прозу на основные языки мира…
А потом уж и разбираться в его женщинах и выпивках.
Вообще-то во всем мире это делается параллельно. Пока будут снимать фильмы могут умереть последние, кто с персонажем общался… И кому тогда эти фильмы помогут?