КИНОПОЛИТИКА «НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ»

Рубрика в газете: Диагноз, № 2018 / 28, 27.07.2018, автор: Алексей МОШКОВ (Великий Новгород)

Современный российский кинематограф тяжело болен. Очень тяжело.

 

Он напоминает паралитика, максимум с одной, да и то не полностью дееспособной конечностью. И это несмотря на то, что в отечественном прокате российские ленты собирают неплохие кассы и вообще пользуются у массового зрителя сравнительной популярностью – не зашкаливающей, конечно, но твёрдо набирающей обороты. Ну да, да, благодаря поддержке Минкульта и лично главы культурного ведомства – Владимира Мединского, человека к кино очень неравнодушного. Настолько, что даже высокочиновничья загруженность делами государственной важности не мешает ему читать чуть ли не каждый сценарий, по которому принято решение о господдержке. А это, согласитесь, говорит о многом.

 

Поэтому удивляться тому, что сроки выхода на экран долгожданных иностранных картин беспардонно сдвигаются, не приходится. Вспомним историю со второй частью «Паддингтона»: «Мы будем делать всё в интересах отрасли, российского кино, но не в интересах Голливуда. Каждое наше усилие, в том числе перенос даты, разводка конкурентов, ведёт к тому, что растут сборы все», – заявил тогда Владимир Мединский, по сути, признав, что отечественный массовый кинематограф неконкурентоспособен, в частности, не по зубам «могучему» «Скифу» Рустама Мосафира тягаться с медвежонком Паддингтоном!

 

 

Заявление, на самом деле, шокирующее. Ведь оно не что иное, как вердикт нашему кино, по которому, вердикту, выходит, что наш мейнстримовский кинематограф без «переносов дат, разводок конкурентов» мало чего стоит. На этом разговор, в принципе, можно было бы заканчивать. Однако ни его откровенная слабость, по крайней мере, в сравнении с голливудскими соперниками, ни его движение – вверх! – на коммерческую рентабельность, по существу, не объясняют того, что сейчас с ним происходит, то есть никаким образом не проясняют тот диагноз, который я поставил в самом начале. Посему перейдём к болезни.

 

Из вышеозначенной связки «неконкурентоспособность и тенденция на коммерцизацию», с точки зрения понимания тех процессов, что происходят в современном отечественно кино, более значимо, конечно же, второе, так как её обратной стороной является направленность на популяризацию российского киномейнстрима. Говоря другими словами, усилия Минкульта направлены на то, чтобы, потеснив насколько это возможно – на выхлопе не так уж сильно, как хотелось бы культурному ведомству, к радости критически настроенного зрителя – зарубежного производителя, заполнить медиапространство продукцией собственного изготовления. Если вдуматься, такая политика была бы не так уж дурна, если бы не одно «но».

 

Все – за очень, очень редким исключением – распиаренные фильмы отечественного производства чудовищно ангажированы. Ну попросту невозможно посмотреть какой-нибудь отечественный блокбастер, чтобы не ощутить тех титанических усилий, что были вложены их, картин, создателями на пробуждение в зрителе простого и прекрасного чувства – чувства гордости за своё Отечество, за его историю. И совершенно начхать на то, что это, пусть даже краткосрочно пробудившееся, чувство у многих тут же впадёт в тяжелую беспробудную спячку – едва зритель выйдет из кинотеатра и столкнётся с суровой действительностью. Ведь при многократном запуске реакции, шансы на то, что в следующий раз это чувство гордости при столкновении с реальностью никуда не испарится, не задрыхнет мёртвым сном увеличивается в разы. Так что на какой-то энный выход из кинотеатра неприглядная действительность будет отринута как несущественная частность, ошибка (ведь и при Сталине ошибки были, а вон каких результатов достигли!) или вообще утверждена как переходный период к счастливому будущему, ну или классифицирована как следствие постоянных нападок Запада и США – одни санкции чего стоят!

 

Да, кино на такое способно, да и не на такое, к слову.

 

Кино – это очень мощный инструмент воздействия, исходя из своей визуальной природы (лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать) и массовости (можно отыскать людей, которые не читают книги, но, чтоб не смотрели фильмы – хоть изредка! – это уже нонсенс). И то, что кинотеатры не бедствуют, а пиратские версии качаются в интернете терабайтами, является неоспоримым доказательством его, кино, победоносного шествия. Но какой разумный человек свяжет сию востребованность исключительно с развлекательной функцией, жаждой отдохновения? Вопрос, понятное дело, риторический.

 

Одной из главных задач искусства в целом и кино в частности, даже в том случае, если это «кино» никакого отношения к искусству не имеет, – репрезентация реальности. В какой-то мере, можно говорить о том, что пока то или иное событие, явление не зафиксировано в культуре – его нет вообще. По сути, репрезентируя, искусство и массовая культура в том числе и даже уже в большей мере, эту самую объективную реальность и генерирует. Без фиксации нет явления, нет реальности – такова формула, причем это тот самый случай, когда «верно и наоборот» не работает. Многоповторной фиксации некоего концепта, о существовании которого говорить не приходится, вполне достаточно для того, чтобы оный стал фактом реальности. Абсурдно, но факт.

 

Неопровержимым доказательством этому служит так называемый соцреализм. Никакого «реализма» в Советском Союзе, здесь с Антоном Долиным не поспоришь, не существовало, по крайней мере, официально, даже близко, а вот неприкрытая идеализация трудовых, бессмысленных будней в движении к пику коммунизма – повсеместно. То есть под реализмом понималось нечто несуществующее, но идеологически обоснованное и необходимое. На экране показывалась то, что должно было быть реальностью. И рядовой зритель, не обременённый культурным, тем более, западным, багажом плюс прошедший все этапы идеологической обработки, то есть, в среднем, отшагавший путь от октябрёнка до комсомольца, частенько, особенно на ранних этапах советского режима, воспринимал эту идеализацию или романтизацию, как предложил Долин, за чистую монету. Он выходил из кинотеатра или, на худой конец, выключал телевизор с твёрдым убеждением, что да, так всё оно и есть. То, что было на экране – действительность, ведь это реалистичное кино. И то, что эта установка противоречила тому, что творилось вокруг, – так тьфу на это! Ведь главное – что? Главное – внутреннее ощущение. Как говорил Гегель: если моя теория не согласуется с фактами, тем хуже для них. Точнее касательно советского кинематографа не скажешь.

 

И глава культурного ведомства, чем и объясняется его повышенное внимание к кино, понимает это очень хорошо: «Поделюсь с вами сокровенной мыслью. На мой взгляд, кино – это сон. Не средство воспитания-перевоспитания, не инструмент пропаганды. Мы на какое-то время погружаем человека в искусственную реальность. И именно поэтому смотреть кино в кинотеатре, где темно, тихо и желательно не жрут попкорн, гораздо интересней, чем дома по телевизору. Потому что тогда этот сон настоящий. Чайник не кипит, жена не кричит с кухни. Вопрос в том, что, бывает, сон посмотрел, будильник хлоп – и забыл. Это тоже неплохо. Мы отвлекли человека опять же от пива с воблой. А бывает сон, который ты обдумываешь день, два, месяц, жизнь», – разоткровенничался как-то глава Минкульта в интервью «Газете.ру».

 

А здесь уже рукой подать до «сон разума рождает чудовищ»: «Вслед за «переходным периодом» и «преодолением последствий» пришло время созидания. В том числе и в сфере культуры. С принятием в декабре 2014 года «Основ государственной культурной политики» мы вступили в новый период, когда «…государственная культурная политика признается неотъемлемой частью стратегии национальной безопасности», а сама культура «…возводится в ранг национальных приоритетов», – написал г-н Мединский в статье «Кто не кормит свою культуру, будет кормить чужую армию» – очень говорящее название, не правда ли?

 

Тут уже из одного заголовка всё понятно, даже вышеприведённая цитата смотрится лишней, но, думаю, без довесочка не обойтись: «Нам надо защищать наше кино не только из экономических, отраслевых, но и из духовных и педагогических соображений. Из инстинкта национально-культурного выживания, наконец», – заявил г-н Мединский в интервью изданию «Ъ».

 

Теперь переведём эти слова на нормальный язык. «Защищать» – это значит формировать и цензурировать, здесь вопросов быть не должно, как, впрочем, и с «инстинктом национально-культурного выживания», под которым и понимается эта самая гордость за своё Отечество после просмотра той или иной ленты, то бишь пресловутый – иначе, увы, не скажешь – патриотизм, ибо оный, сошлюсь на гаранта Конституции, и есть «наша национальная идея».

 

Таким образом, смысл кино как инструмента, как «неотъемлемой части стратегии национальной безопасности» в том, чтобы сформировать массу, лояльную к существующему строю.

 

Всё, круг замкнулся: упёрлись в идеологию. Но есть одна маленькая проблемка: у существующего сейчас в России государственного строя нет официальной идеологии! Отсюда: что нести в массы-то?

 

А то, что есть, то и нести. Если нужна гордость за Отечество, значит надо показать, что есть, чем гордиться. Вот так это сформулировал сам министр культуры: «Сила режима определяется не количеством штыков, готовых убивать за деньги, а количеством людей, готовых умереть за этот режим бесплатно. А готовность умереть за абстрактную идею – что, кстати, является главным отличием человека от животного – определяется только идеологией. Как формируется идеология? Она стоит на многих китах, главный из которых – культурный код, а в его рамках – исторический код», – поведал глава Минкульта порталу «Однако».

 

А история, понятное дело, наука относительная: «Не бывает «объективного Нестора». Нет вообще никакой «абсолютной объективности». Разве что с точки зрения инопланетянина. Любой историк всегда – носитель определенного типа культуры, представлений своего круга и своего времени. <…> Иначе говоря, всякая история, если по-честному, есть современная история. Ибо каждый смотрит в прошлое с позиции своего дня», – изложил г-н Мединский свою теорию «субъективности» в статье «Интересная история». Отсюда всякие несуразности типа «Викинга», «Скифа» и прочих.

 

Но даже в этом ряду есть фильм, о котором стоит сказать отдельно. Фильм, кажется, стопроцентно воплотивший все, исходя из «национальных приоритетов», разумеется, кинополитические чаяния главы Минкульта. Да, я говорю о картине «28 панфиловцев», в которой история была ремифологизирована на социалистический лад. Это подмечено уже многими.

 

На критику касательно исторических несоответствий г-н Мединский тогда ответил жёстко, раз и навсегда дав понять оппонентам, что у него как у историка (доктора исторических наук!) и министра культуры своё особенное видение: «Моё глубочайшее убеждение заключается в том, что даже если бы эта история была выдумана от начала и до конца, даже если бы не было Панфилова, даже если бы не было ничего – это святая легенда, к которой просто нельзя прикасаться. А люди, которые это делают, мрази конченые».

 

В общем, кто не разделяет, те – «мрази конченые», ясно?

 

Поворот к социалистическому реализму налицо – с его мифами, идеализацией, ангажированностью.

 

В общий зачёт идут и просто апелляции к фильмам Совдепа, например, «Утомленные солнцем-2» в двух частях, «Карнавальная ночь 2», «Служебный роман. Наше время», «Ирония судьбы. Продолжение», «Джентльмены, удачи» и другие. Посыл прост, как валенки: утвердить настоящее в прошлом. Мол, время идёт, появляются мобильные телефоны, но, по сути, ничего не меняется. Мы живём всё в той же «великой» эпохе.

 

Однако кое-что всё же меняется – меняется инструментарий кинематографа. Тут уж ничего не попишешь: в массе своей кино – товар скоропортящийся. Ибо, чтобы быть массовым, востребованным, кино должно отвечать двум параметрам: быть современным и соответствовать технологическому уровню. То есть если снимать так, как, скажем, пятьдесят лет назад и на то, на что снимали пятьдесят лет назад, и о том, о чём снимали пятьдесят лет назад – тут хоть какую пиар-кампанию проводи, сборы будут копеечными. Отсутствие же идеологии как некой мировоззренческой концепции не дает ни единой возможности сгенерировать свою собственную, ни на что не похожую кинематографическую систему, говоря другими словами, выработать канон. И что же, в таком случае, делать? Увы, выход один: задрав штаны, бежать за Голливудом. Что наши горе-режиссёры и делают.

 

Возьмём того же «Викинга». Уже чуть ли не с первых кадров начинаешь припоминать, что где-то нечто подобное, правда, в несравнимо лучшей версии, ты уже видел. Ну, конечно! Сериалы «Игра престолов» и «Викинги». Думается, режиссёр не просто так прибег к эстетике этих нашумевших сериалов. Это он сделал с одной простой целью: показать, что хвалебная реальность Запада и Штатов ничем не отличается от нашей, ибо картинка (пусть и о прошлом, это ничего не меняет) транслируется похожая. Главное запечатлеть: мы делаем, как они, у нас – так же, как у них. Разницы никакой, в общем. Враньё, конечно, реальность и картинка очень сильно отличаются, но идеология (ну та, что есть, где главное – увеличение «силы режима») требует корректировок.

 

Однако в эпигонстве не избежать казусов. «Игра престолов» и «Викинги» – очень оригинальные творения, развивающиеся в соответствии со своей внутренней логикой, с художественной правдой своих миров. А «Викинг» (даже название своё не могли придумать!) следует правде идеологической, поэтому, с точки зрения художественной, он неубедителен и просто смешон. Например, в попытке очеловечить образ князя Владимира создатели ленты так переусердствовали, что превратили героя в безответственного прохиндея. Так что под конец фильма начинаешь задаваться вопросом, уж не для того ли он и христианство принял, чтоб в случае очередной неудачи просто развести руками и промолвить, что на всё воля божья. Очень удобно, согласитесь. А должен был собой символизировать начало нового миропорядка…

 

В этом же ряду можно вспомнить и «Защитников» – а-ля русские «Мстители». Ну, какие герои, такое и кино, здесь вообще без комментариев. Даже определения «эпигонство» для этого «шедевра» – слишком много.

 

Обобщим: попытка подражания, но очень низкого качества – так можно подписать под большинством российских лент. Но, с точки зрения идеологической, они весьма приемлемы, поскольку идут в ногу, в нужном направлении, не противоречат линии «партии».

 

Так что сейчас можно смело говорить о зарождении нового стиля – неосоцреализма, ориентирующегося на схемы и штампы своего уже мёртвого предшественника. Поэтому я и говорю, что современный российский кинематограф тяжело болен, ибо в идеологических штампах нет жизни, но лишь тлен и смрад в квазиголливудском мороке. Поэтому я и говорю, что современный российский кинематограф парализован, ибо его путь – к мёртвому и уже отжившему.

 

Но что это за рука, которая с трудом, но ещё шевелится?

 

Это – Сокуров, Звягинцев, Серебренников, Германика и ряд других, которые делают настоящее, серьёзное кино, синонимом которого является искусство. Которое отражает нашу реальность и одновременно является рефлексией, попыткой осмысления. Которое очень тяжело смотреть, потому что там всё без прикрас, без идеологии, без закоса под Голливуд. Кино, стоящее в оппозиции новому соцреализму, жёсткое и пульсирующее, как сама жизнь.