КТО РЕАЛЬНО ПРАВИЛ СТРАНОЙ ВО ВРЕМЕНА ЛЕОНИДА БРЕЖНЕВА

Какую роль в управлении Советским Союзом играл помощник генсека Андрей Александров-Агентов

Рубрика в газете: Конспирология, № 2019 / 10, 15.03.2019, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО

1. Как решались при Брежневе наши
отношения с Сирией, или Почему советский посол в Сирии Мухитдинов
не был возвращён в большую политику

Изучая в Российском государственном архиве новейшей истории (РГАНИ) фонд Леонида Брежнева, я наткнулся на несколько чрезвычайно любопытных записок из помощников бывшего генсека – Андрея Александрова-Агентова. Приведу для затравки текст донесения высокопоставленного функционера, посвящённого в основном Сирии.
9 июля 1970 года Александров-Агентов сообщил своему шефу:

«Леонид Ильич,

Сегодня, 9 июля, ко мне зашёл наш посол в Сирии т. Н.А. Мухитдинов, который приехал в Москву на три дня в связи с семейными делами.
Тов. Мухитдинов поставил в ходе беседы следующие вопросы:
1. О планах Насера относительно федерации ОАР, Сирии, Ливии и, возможно, Судана.
Тов. Мухитдинов считает, что форсирование египетской стороной в нынешних условиях осуществления идеи федерации не принесло бы Насеру ничего, кроме дополнительных политических неудач и удара по его престижу. Условия в названных арабских странах, уровень их экономического и политического развития слишком различны, чтобы можно было обеспечить какое-то подобие единства в рамках одного государства на федеративной основе. У Насера уже был дважды неудачный опыт в таком вопросе: развал федерации с Сирией и неудача с попыткой объединения Йемена с ОАР.
Информируя т. Мухитдинова по этому вопросу, президент Сирии Атаси изложил дело так, что во время встречи арабских руководителей в Ливии Насер всячески пытался форсировать, по существу навязать идею федерации. Поскольку, мол, объединяться с одной Ливией Насеру не очень удобно, так как это в глазах всего мира выглядело бы просто как поглощение более слабого соседа, то для придания этому плану «более приличного» вида он решил привлечь к нему и Сирию, – сказал Атаси. Но мы, сирийцы, не простаки и не дадим обвести себя вокруг пальца.
Из этого разговора видно, что идея объединения на нынешнем этапе едва ли пользуется сочувствием сирийского руководства.
Тов. Мухитдинов считает, что нам со своей стороны следовало бы, не высказываясь прямо против планов Насера, – призвать его к большей осторожности, указать на опасность поспешной политики в этом сложном деле, включающем много противоречивых факторов. Одновременно выразить мысль, что даже без формального объединения по государственной линии сотрудничество наиболее прогрессивных арабских стран может успешно развиваться в самых различных областях и тем самым способствовать их фактическому сближению.
Думается, что это соображение нашего посла в Сирии является правильным.
2. О сложном положении в руководстве Компартии Сирии.
По словам т. Мухитдинова, в настоящее время в очень трудном положении оказался руководитель Сирийской компартии, один из ветеранов коммунистического движения на Ближнем Востоке, работник коминтерновского периода т. Халед Багдаш. К нему лично очень неприязненно относятся нынешние руководители сирийского государства и партии БААС. В частности, это вызвано тем, что не так давно т. Багдаш выступил в печати со статьёй, в которой доказывал, что развитие Сирии по социалистическому пути возможно только под руководством коммунистической партии и, следовательно, невозможно при руководстве партии БААС. В настоящее время сирийские руководители – Атаси, Джедид и другие, не говоря уже об Асаде, бойкотируют т. Багдаша, не поддерживают с ним никаких связей.
С другой стороны, к т. Багдашу очень критически относится большинство членов Политбюро и других руководящих кадров Сирийской коммунистической партии. Его считают догматиком и сектантом, ему ставят в упрёк методы руководства, граничащие с культом личности, постоянное нарушение внутрипартийной демократии (много лет не было съездов партии, почти не проводятся пленумы, заседание Политбюро т. Багдаш проводит у себя дома, когда захочет, и т.д.).
Вместе с тем, т. Багдаш, бесспорно, является честным интернационалистом, надёжным другом СССР, и выступления против него нередко ведутся и такими элементами в Компартии Сирии, которые склонны к национализму.
По мнению т. Мухитдинова, нашим товарищам в аппарате ЦК следовало бы сейчас подумать о том, как спасти т. Багдаша как политическую фигуру, с тем чтобы не произошло его неожиданное смещение в болезненной и скандальной форме, что нанесло бы вред интересам мирового коммунистического движения.
3. О подготовке национальных кадров для стран Арабского Востока.
Тов. Мухитдинов подчёркивает, что в большой работе, которую мы проводим сейчас в этой области, имеются определённые недочёты, во многом мы не учитываем практические потребности арабских стран и интересы закрепления нашего влияния в этих странах.
Например, арабских специалистов в наших учебных заведениях готовят так же долго и обстоятельно, как соответствующих специалистов для СССР. Обычный срок обучения – около пяти лет, с большим количеством различных теоретических дисциплин. Между тем обстановка в молодых арабских странах сейчас такая, что существует вопиющая потребность в очень быстром притоке практически подготовленных и прогрессивно настроенных кадров. Арабские страны просто не могут ждать по пять лет, пока подготовят таких специалистов. В Сирии, например, при 6-миллионном населении имеется всего 40 геологов, в стране 13 млн. голов скота и… 10 ветеринаров.
По мнению т. Мухитдинова, на данной стадии кадры для этой страны нужно готовить по какой-то специальной облегчённой и ускоренной системе (типа ФЗУ и рабфаков). Пусть в каких-то теоретических проблемах эти кадры не будут достаточно глубоко подготовлены, но они должны быстро научиться работать и приносить пользу стране.
Существует также важная проблема поддержания связей с выпускниками наших учебных заведений после того, как те приехали к себе на родину и начали работать. Американцы, англичане, западные немцы «следят» за своими выпускниками всю жизнь: с ними переписываются, их приглашают на различные конференции и симпозиумы, присылают путёвки для туристских поездок и т.д., а у нас институт или училище, выпустив студента-араба, вообще перестаёт интересоваться его дальнейшей судьбой и даже понятия не имеет о том, кем он стал, где и как работает. Нередки случаи, когда выпускников советских вузов как лиц, знающих СССР, берут под своё крылышко или западные разведки или китайцы.
Видимо, наши учебные заведения должны получить соответствующие инструкции по этому вопросу.
4. О наших связях с палестинским движением.
По словам т. Мухитдинова, общие отношения с движением палестинских партизан сейчас налажены неплохо, установились каналы связи, партизанам оказывается очень нужная для них помощь оружием. Политическая атмосфера наших отношений стала хорошей. Но этого недостаточно. Дело в том, что в идеологическом и политическом отношениях лидеры палестинского движения – люди совершенно сырые, неподготовленные и способны на всякие неожиданные прыжки. Известно, что в их среде находят немалый отклик левацкие идеи китайцев и др. Вместе с тем, реальные силы этого движения растут, и может возникнуть ситуация, когда руководители палестинских партизан окажутся способными взорвать любое намечающееся мирное урегулирование на Ближнем Востоке.
Идея т. Мухитдинова сводится к тому, чтобы нам подумать об установлении периодических контактов с палестинскими руководителями путём направления туда знающих ответственных работников, например, из аппарата отделов ЦК для обстоятельных бесед с партизанскими лидерами, а также периодического приглашения этих последних в Советский Союз.
5. О чистках в чехословацких посольствах.
Тов. Мухитдинов подтверждает то, о чём уже сообщалось в телеграммах т. Добрынина и других наших послов: кампания по обмену партийных билетов проводится чехословацкими друзьями в посольствах и торгпредствах ЧССР прямо на месте, за границей. При этом исключаются из партии около половины ответственных работников посольств и торгпредств, в основном руководящий состав. И всё это делается в условиях заграницы, в том числе и в капиталистических странах. Естественно, такие действия вызывают панику, разброд умов, парализуют работу посольств и приводят к многочисленным побегам чехословацких дипломатов за границей. Возможно, было бы полезно дать по этому вопросу в деликатной форме соответствующий совет чехословацким друзьям.
По наблюдениям т. Мухитдинова, исключённые из партии чехословацкие дипломаты немедленно становятся объектами особого внимания и ухаживания со стороны французов, итальянцев, китайцев и югославов.
Характерна также и такая деталь, что большинству из исключаемых предъявляется не какое-нибудь другое обвинение, а упрёк в том, что они «против дружбы с Советским Союзом». При такой постановке вопроса мы, говорит т. Мухитдинов, плодим большое число врагов Советского Союза.
6. О работе самого т. Мухитдинова.
Тов. Мухитдинов сказал, что подумывает, как бы в наиболее удобной форме поставить вопрос о его отзыве из Сирии. В обоснование такого намерения он привёл мотивы двух видов: личные и деловые.
Что касается личных причин, то дело заключается в том, что у т. Мухитдинова многочисленная семья, в том числе несколько человек взрослых детей, которые проживают сейчас в разных городах Союза. Некоторые из них серьёзно больны. Другие (например, дочь – студентка института международных отношений) – требуют постоянного присмотра. Старик отец тяжело болен. Всё это вызывает необходимость присутствия т. Мухитдинова в Союзе по крайней мере на какой-то довольно продолжительный срок.
Что же касается деловых соображений, то суть их, если говорить откровенно, сводится, по-видимому, к стремлению т. Мухитдинова заняться каким-то более широким кругом вопросов, чем тот, с которым он сталкивается сейчас в Сирии. По его словам, «с Сирией у нас сейчас особых проблем нет», отношения с этой страной развиваются хорошо и дружбу с ней можно считать надёжной. Даже если бы там произошла смена руководства, то кто бы ни пришёл к власти – Асад, Зуэйн, Джедид, – все они являются твёрдыми сторонниками развития дружбы с Советским Союзом.
В то же время т. Мухитдинов подчёркивает, что им накоплен немалый опыт политической работы со странами Востока – с Кореей, Индией (он лично и хорошо знаком с Индирой Ганди), с арабскими странами. Его также интересуют вопросы внешнеполитической пропаганды. Он дал понять, что очень хотел бы более активно заняться вопросами такого рода либо по линии МИД, либо по линии аппарата ЦК или, может быть, на более крупном посольском посту, чем в Сирии.
Я посоветовал т. Мухитдинову официально пока вопрос о своей работе не поднимать, но обещал при удобном случае рассказать, о его соображениях т.т. Громыко и Панюшкину» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, лл. 20–25).

Первый вопрос, который возникает после чтения этой записи: почему Мухитдинов обратился к помощнику генсека? Ведь большинство поставленных им вопросов по логике следовало решать или в Министерстве иностранных дел СССР, которое тогда возглавлял Андрей Громыко, или в международном отделе ЦК КПСС, которым в ранге секретаря ЦК руководил Борис Пономарёв, а своё будущее ему имело смысл обсуждать прежде всего с завотделом заграничных кадров Панюшкиным. Что – Мухитдинов не доверял этим структурам или считал, что министерство и профильные отделы ЦК не обладали достаточными компетенциями в вопросах Ближнего Востока? Или проблемы Сирии были для него лишь удобным предлогом для того, чтобы попасть к влиятельному функционеру и решить личные дела?
Здесь надо сказать, что Мухитдинов был отнюдь не новичком во властных органах. Прежде чем стать в 1968 году послом в Сирии он прошёл ещё ту школу. Ему не удалось получить фундаментальное образование (заочный кооперативный институт не в счёт), но зато Мухитдинов рано усвоил другой урок: чтобы выжить и продвинуться по карьерной лестнице – надо всё время вертеться, выкручиваться и проявлять гибкость. Когда в конце 30-х годов партия объявила новый этап борьбы с троцкизмом, он рьяней других бросился искать и осуждать инакомыслящих. Затем началась война. Через какое-то время Мухитдинов попал в разведку. А незадолго до победы он в звании полковника возглавил одно из подразделений ОСНАЗа.
Позже Мухитдинов демобилизовался и вернулся в родной Узбекистан, где благодаря покровителям быстро прошёл путь от лектора до секретаря республиканского ЦК по пропаганде. Как говорили, в начале 50-х годов он уберёг родной край от масштабных чисток среди деятелей науки и культуры. Несколько московских комиссий тогда подготовили ряд записок о проявлениях национализма среди узбекской интеллигенции, предъявив обвинения чуть ли не целой сотне крупных учёных, артистов и писателей. Но Мухитдинов убедил второго в партии человека – Георгия Маленкова отказаться рассматривать компрометировавшие узбекских интеллектуалов материалы в Москве, а всё передать на откуп Ташкенту. Ну а Ташкент потом ограничился в основном одними выговорами. В общем, до массовых арестов среди интеллигенции дело в Узбекистане не дошло.
Когда умер Сталин, Берия дал команду пересмотреть кадровую политику в союзных республиках. Однако Мухитдинов отказался выполнять новые установки и чуть не угодил в тюрьму. Не дал его сожрать Хрущёв. А уже в 1955 году новый партийный вождь страны сделал Мухитдинова фактически хозяином Узбекистана.
Впоследствии Хрущёв перевёл Мухитдинова в Москву, сделал его сначала секретарём и членом Президиума ЦК КПСС, а затем ввёл в Комиссию ЦК по международным и идеологическим вопросам. Однако долго удержаться на политическом олимпе бывшему узбекскому функционеру не удалось.
По словам Мухитдинова, Хрущёв осенью 1961 года убрал его из власти только потому, что он якобы в узком кругу выступил против выноса тела Сталина из Мавзолея, сославшись на то, что это противоречило бы мусульманским традициям и было бы плохо воспринято на Востоке. Возможно, Мухитдинов действительно в дни двадцать второго съезда партии в кулуарах не согласился с позицией Хрущёва. Но поступил он так только потому, что терять ему уже было нечего. Все мосты Мухитдинов сжёг ещё до съезда, серьёзно испортив отношения с тремя влиятельными людьми из советского руководства: Фролом Козловым, Михаилом Сусловым и Анастасом Микояном. Другой вопрос: из-за чего он разругался с этой троицей? Кто-то утверждал, будто Мухитдинова не устроили формулировки Суслова о национальной политике партии в проекте третьей программы КПСС. Однако за проект новой партийной программы отвечал не Суслов, а Куусинен. Скорей всего, существовали более серьёзные причины охлаждения советского руководства к Мухитдинову, о чём многие годы почему-то умалчивается. Именно эти причины, видимо, и побудили Хрущёва отказаться вносить Мухитдинова в список нового состава Президиума ЦК КПСС. Мухитдинов же, когда узнал, что его кандидатуру больше предлагать в состав Президиума (Политбюро) не будут, не смог совладать с эмоциями и демонстративно не явился на заключительное заседание двадцать второго съезда партии, после чего Кремль отправил его, по сути, в ссылку в Центросоюз на малозначительную должность заместителя председателя правления.
Назначение в 1968 году в Сирию Мухитдинов, видимо, воспринял как начало возвращения в большую политику. Но дипломат из него получился неважный. Очень многое в Сирии он проморгал, потому что большую часть своих сил тратил не на детальное изучение ситуации в стране пребывания, а на то, чтобы услужить нужным людям в Москве. Ему не терпелось побыстрей оказаться в Москве и занять какой-нибудь влиятельный пост. Говорили, что он рассчитывал стать или первым заместителем министра иностранных дел, или первым заместителем заведующего международным отделом ЦК партии. Впрочем, Мухитдинов не возражал бы и против назначения послом во Францию или Западную Германию. И тут он очень рассчитывал на содействие всесильного помощника Брежнева – Андрея Александрова-Агентова, с коим тесно взаимодействовал ещё в 1957–1961 годах (Мухитдинов тогда был секретарём ЦК, а Александров-Агентов советником министра иностранных дел Громыко). К слову: многие в партаппарате полагали, что именно Александров-Агентов в 1968 году приложил руку к тому, чтобы вытащить бывшего секретаря ЦК из негласной ссылки и назначить его послом в Сирию. Однако в 70-м году помощник генсека, понимая, что старый знакомый прежний потенциал почти исчерпал, уже не торопился тому оказывать новую протекцию.
Дальнейшее развитие событий показало, что Мухитдинов явно занимал в Сирии не своё место. Вскоре в Дамаске к власти пришёл старший Асад, а наш посол просчитать этот вариант и вовремя подготовить предложения на этот случай не смог. Поэтому Кремль в какой-то момент вынужден был работать в авральном режиме. 14 ноября 1970 года Александров-Агентов доложил своему шефу:

«Леонид Ильич,

Прилагаемые пять телеграмм т. Мухитдинова и информация резидента КГБ из Дамаска дают довольно полную картину того, как возник и был осуществлён нынешний переворот в Сирии. Судя по всему, ещё есть возможность нашего вмешательства путём настойчивого и энергичного обращения к сирийскому руководству, как это предлагают и посол, и резидент КГБ.
Совпосол, как это видно из последней телеграммы, уже оказал некоторое давление на Асада, которое, по-видимому, принесло определённую пользу, но этого мало. Необходимо давление из Москвы.
В настоящее время в МИДе сидит сводная комиссия из представителей Международного отдела ЦК, МИД и КГБ, которая срочно готовит предложения по этому вопросу для внесения в ЦК» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, л. 35).

Много чего натворил Мухитдинов и в последующем. Один из наших дипломатов Олег Гриневский рассказывал:

«Немало путаницы в советско-сирийские отношения внесла кипучая энергия Нуритдина Акрамовича Мухитдинова – посла СССР в Дамаске с 1968 по 1977 год. Из всех советских послов того времени Мухитдинов, пожалуй, – самая колоритная фигура. И не только потому, что был когда-то могущественным Первым секретарём ЦК солнечного Узбекистана и членом всесоюзного Политбюро. Свой пост посла в Дамаске он рассматривал как нечто близкое к должности секретаря обкома партии: что бы ни произошло в Сирии – отвечает он, посол. Поэтому случаться там могло только хорошее. Из Дамаска шли депеши, рапортующие об очередных успехах Сирии в развитии промышленности, сельского хозяйства, культуры и т.д. И, конечно же, в первую очередь – о чувстве горячей любви и дружбы, которое сирийский народ питает к своему «старшему брату» – советскому народу.
И вслед за этими словоизвержениями – неизменные просьбы: предоставить Сирии очередной заём на несколько сотен миллионов рублей; поставить военную технику, сельскохозяйственные машины; всякую иную помощь на самых льготных условиях, а фактически бесплатно, как стране, борющейся против империализма.
Поток этих телеграмм, начинавшихся обычно «Хаддам – тогдашний министр иностранных дел Сирии – нам сказал…» (меньший уровень считался зазорным), вызывал в МИДе улыбки, а в отделе стран Ближнего Востока – бессильную ярость. Там толком никогда не знали, чего действительно хотят и просят сирийцы, а что выдумывает хитрый мастер интриги Мухитдинов.
И вот что ещё было непонятно: стиль, грамотность его посланий заметно менялись примерно каждые два-три месяца. То они были написаны совершенно безграмотно, то выглядели вполне прилично, а то даже могли претендовать на элегантный литературный стиль, хотя в них всегда звучал сильный восточный акцент.
Однако все эти телеграммы – и грамотные, и безграмотные – шли по большой разметке «наверх», всем членам Политбюро, и встречали там самую благоприятную реакцию. Асада приглашали, и всё, что просил Мухитдинов, обычно давали. Знал, очень хорошо знал Нуритдин Акрамович быт и нравы советской верхушки.
Только однажды сильно прокололся Мухитдинов – летом 1976 года, когда А.Н. Косыгин приехал с визитом в Сирию. Всё было, как положено, – торжественная встреча, задушевный разговор. Потом советский премьер со всем своим антуражем отправился на Голанские высоты, чтобы на месте ознакомиться с оккупацией Израилем исконной сирийской земли. Только заместитель заведующего отделом Ближнего Востока остался в посольстве – писать отчёт о проведённых встречах с президентом Асадом. Там, в посольстве, по американскому радио он и услышал поразительную новость: сирийские войска вошли в Ливан.
Эта акция сильно меняла обстановку на Ближнем Востоке и могла иметь самые непредсказуемые последствия. Но главное – коварный Асад подставил Советский Союз. В беседах накануне ни один сирийский лидер ни словом не обмолвился о намечавшемся вторжении в Ливан. Однако теперь перед всем миром дело выглядело так, что оно произошло с благословения Советского Союза – во время пребывания в Дамаске советского премьер-министра.
Надо было срочно ехать на Голаны и информировать о случившемся Косыгина. Но неожиданно воспротивился посол Мухитдинов:
– Зачем сеять панику? Сирия и Ливан – два брата. Один пришёл помогать другому. А Алексея Николаевича Асад просто постеснялся беспокоить по пустякам, и незачем ему размениваться на мелочи.
Тогда завотделом решил ехать сам. Однако на границе демилитаризованной зоны его машину остановил патруль войск ООН.
– Я член делегации советского премьер-министра, – заявил он. – Еду к нему со срочным поручением. Проверив документы, патрульные сказали, что пропустить не могут, так как его фамилия не значится в предоставленном списке сопровождающих Косыгина лиц на посещение Голанских высот. Что было делать? И тут дипломат вспомнил мудрое изречение своего министра Громыко: «Войска ООН? Да они мухи не обидят».
– Давай, жми на газ! – велел он водителю.
Машина с места рванула вперёд. Ооновцы только прокричали что-то вслед, но даже в воздух стрелять не стали.
На Голанских высотах – это было где-то возле Кунейтры – и сообщили Косыгину неприятную новость о сирийском вторжении в Ливан. Он помрачнел и велел немедленно возвращаться в Дамаск. Там в советском посольстве и дал волю обуревавшим его чувствам.
– Вся эта история с вводом войск ставит и Советский Союз, и меня лично в дурацкое положение, – говорил он ровно, методично, с присущей ему железной логикой. – Что бы я ни сделал – будет плохо или очень плохо. Если сказать публично всю правду – что наши союзники сирийцы с нами не советовались, то, во-первых, никто не поверит, а во-вторых, спросят: кто же ведущая сила в этом союзе – СССР или Сирия? Получается так, что хвост крутит собакой. Остаётся одно – промолчать.
На этот раз Мухитдинов не защищал сирийцев, а только сокрушённо цокал языком:
– Ах, не подумал хорошо товарищ Асад. Наверно, плохие люди посоветовали.
После недолгого обсуждения решили ничего не делать и ничего не заявлять. Плохо, конечно, но зато руки не связаны – мало ли как начнут потом развиваться события.
А президент Асад довольно улыбался. Его хитрая игра удалась. Получилось так, что Советский Союз вроде бы поддержал сирийскую военную акцию в Ливане.
В тот же день сирийцы выкинули и другой номер. Они отказались от уже согласованного текста коммюнике по итогам визита Косыгина и положили на стол новый проект, который, по их словам, одобрил посол Мухитдинов. Мы привыкли иметь дело с ним, говорили, он назначен Брежневым, и мы верим ему.
В общем, назревал скандал. Пришлось докладывать Косыгину. Тот рассердился. Коммюнике, конечно же, выправили как надо. Но Косыгин обещал серьёзно предупредить посла.
Тогда Мухитдинов сказал заместителю заведующего отделом Ближнего Востока, который вёл согласование коммюнике:
– Слушай, нас с тобой кто-то хочет поссорить. Приезжай сегодня ко мне вечером на дачу. Пловчик будем кушать, поговорим.
Загородная вилла советского посла расположена невысоко в горах. Там прохладно и тихо, а внизу, как на блюде, лежит вечный город Дамаск.
Стол на веранде ломился от всевозможной снеди – полные плошки чёрной и красной икры, арабские яства и прочее. Хозяин щедро наливал коньяк и сам честно пил.
– Кушай, кушай, – угощал он, – сейчас пловчик будет.
И продолжал красочно рассказывать, с какими важными людьми водит дружбу. Со значением произносил фамилии Брежнева, Андропова, Черненко, Устинова и многих других. А потом хлопнул в ладоши – и на террасу выбежал узбек в тюбетейке и халате с двумя плошками дымящегося плова в руках.
– Познакомься, пожалуйста, мой советник по культуре.
В общем, гостю показали, какой большой человек хозяин, – знай своё место.
Открылся секрет и таинственных перемен литературного стиля в телеграммах посла. Заглянул как-то сотрудник делегации Косыгина в посольское машбюро и просит:
– Девочки, милые, надо очень быстро напечатать!
А девушки – одна краше другой и в таких мини, что загляденье, – смотрят на него с удивлением, как бы говоря: «Ты что, дурак? Мы совсем по другой части».
Мухитдинов вызывал их одну за другой и говорил с характерным восточным акцентом:
– Точка, пыши. (Дочка, пиши.)
И диктовал – неряшливо, незаконченными предложениями, порой просто безграмотно. Как машинистка записала и поправила – так и уходило в Москву. Потом, через пару-тройку месяцев, появлялась другая «точка». А какова «точка», таков и стиль.
Утром перед отлётом Косыгина в Москву предстояла обещанная экзекуция. Ждали её с интересом и со злорадством – слишком уж многим насолил Мухитдинов. Посмотреть, как это произойдёт, собралось довольно много народу – все толпились внизу, в резиденции Косыгина.
В назначенный час появляется посол. К всеобщему удивлению, с ним – мальчик и девочка лет десяти-двенадцати в беленьких рубашках и красных пионерских галстуках: его внуки. Поднимаются они все трое на второй этаж, входят в апартаменты Косыгина. Через час спускаются вниз. На лице Мухитдинова сияет ослепительная улыбка. Полуприкрыв глаза от удовольствия, он произносит:
– Алексей Николаевич так лубит дитэй, так лубит дитэй!
Экзекуция не состоялась – не при детях же её совершать.
И всё же через полгода Мухитдинова с трудом, но отозвали в Москву. Там решили, что его художества перешли все допустимые границы. На его место приехал опытный дипломат Ю.Н. Черняков» («Труд». 2000. 10 февраля).

Теперь несколько слов об Александрове-Агентове. Вообще-то по профессии он, окончивший перед самой войной Ленинградский ИФЛИ, был скандинавистом. Одни считали его интеллектуалом (как же – пять языков знал, наизусть читал стихи Саши Чёрного, ценил живопись). Им в своих мемуарах очень умилялся Михаил Ненашев, который одно время работал в отделе пропаганды ЦК, а потом почти десять лет редактировал газету «Советская Россия». Другие отмечали поразительную работоспособность Александрова-Агентова, но ничего особого не видели в подготовленных им материалах. Работавший много лет в международном отделе ЦК Анатолий Черняев практически все идеи Александрова-Агентова оценивал как банальности.

2. Кто и зачем внедрил
Александрова-Агентова к Брежневу

К Брежневу Александров-Агентов попал в 1961 году (когда Леонид Ильич был ещё председателем президиума Верховного Совета СССР). До этого он лет пятнадцать варился в министерстве иностранных дел, дослужившись до советника Громыко. Кстати, до сих пор неизвестно, кто порекомендовал его Брежневу. Есть версия, будто услужил Брежневу Громыко. Но в это верится с трудом. Да, Громыко с какого-то момента охладел к Александрову-Агентову и уже не раз собирался от него избавиться. Но, с другой стороны, Брежнев никогда не был наивным простачком, чтобы не понимать мотивы Громыко и пойти у того на поводу. Значит, Александрова-Агентова посоветовал взять к себе какой-то другой человек, имевший во власти вес не меньший, а то и намного больший, чем Громыко. Но кто это? Я думаю, это тот же человек, который осенью 1952 года порекомендовал Сталину перевести Брежнева из Молдавии в Москву и сделать его секретарём и членом Президиума ЦК КПСС (понятно же, что сам Сталин не настолько тогда хорошо знал Брежнева, чтобы ни с того ни с сего какого-то провинциального функционера ввести в высшие партийный органы). И что-то мне подсказывает, что таким человеком был Отто Куусинен, который вроде бы долгое время находился в тени, но тайно много лет дёргал за различные ниточки, расставляя повсюду нужных ему людей (это ведь он двигал и Юрия Андропова, Георгия Арбатова, Фёдора Бурлацкого, Александра Бовина, Карена Брутенца и много кого ещё).
До Александрова-Агентова Брежнев имел трёх помощников: Георгия Цуканова, Виктора Голикова и Сергея Трапезникова. Дольше всех из них Брежнев знал Цуканова. Они оба вместе одно время работали в Днепропетровске, но потом жизнь развела их в разные стороны: Цуканов продолжил в родном городе карьеру металлурга, а Брежнев отправился рулить Молдавией. Вновь нужда в Цуканове у Брежнева возникла в 1958 году. Ему как секретарю ЦК КПСС Хрущёв поручил курировать оборонку, а в его аппарате никто в реальной экономике не разбирался. Пришлось вызывать Цуканова.
Что касается Голикова и Трапезникова, они достались Брежневу с молдавских времён. В 1954 году Голиков поехал вслед за Брежневым в Казахстан. Он консультировал шефа сразу в двух сферах: сельского хозяйства и идеологии. В Москву Брежнев и Голиков вернулись в 1956 году. Тогда же из Молдавии Брежнев вызвал к себе в секретариат Трапезникова. Правда, уже в 1960 году тот попросил, чтобы его из помощников секретаря ЦК КПСС перевели в проректоры Высшей партшколы.
Официально Александров-Агентов был взят на место Трапезникова. Но сферу ему сразу определили другую – международные дела.
До сих пор неясно, почему новый помощник Брежнева очень быстро превратился в серьёзную теневую фигуру. Он сразу стал влезать в идеологию, экономику, кадры и во многое другое, далеко не всегда имевшее отношение к международной проблематике. И никто не смел его одёрнуть.
Многие в партаппарате гадали, почему Брежнев слишком много Александрову-Агентову позволял. Только потому, что новый помощник хорошо ориентировался в международных делах? Но Александров-Агентов был в Москве не единственным человеком, который владел иностранной тематикой.
В аппаратах ЦК и правительства имелись специалисты получше. Скажем, у Косыгина в 1964–1966 годах в качестве помощника по международным делам работал Олег Трояновский, который до этого те же функции в течение шести лет выполнял у Хрущёва. Он вспоминал:

«В первые годы правления новой команды Косыгин также развернул активную деятельность на внешнеполитическом поприще. Ему первоначально казалось, что именно глава правительства, а не Генеральный секретарь является тем лицом, которое должно представлять государство во внешнем мире… В тот период, примерно с 1964 по 1967 год, он был очень на виду за границей. Создавалось впечатление, что и иностранные государственные деятели стали воспринимать его как первое лицо в государстве, во всяком случае, в области внешней политики. Куда мы только ни ездили в те годы: в Китай, Вьетнам и КНДР в начале 1965 года, в Египет позднее в том же году; в начале 1966 года Косыгин организовал индо-пакистанскую встречу в Ташкенте, потом состоялись визиты во Францию и Турцию, а в начале 1967 года – в Великобританию. Он принимал участие в чрезвычайной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, созванной в связи с войной между Израилем и арабскими государствами, встречался с президентом Джонсоном в местечке Глассборо между Нью-Йорком и Вашингтоном. В этих двух последних мероприятиях я его уже не сопровождал, так как к тому времени был назначен послом в Японию.
Но и внешнеполитическая активность Косыгина стала постепенно затухать, а точнее, его стали всё больше переключать на страны далеко не первостепенной важности. Как я понимаю, дело тут было в том, что на первые роли всё больше выдвигался Брежнев, про коллективное руководство стали говорить всё меньше, а потом и вовсе замолкли. А поскольку важнейшие международные вопросы всегда обсуждаются реальными первыми лицами государства, такие страны, как США, Франция, Великобритания, Западная Германия и Индия, стали компетенцией Брежнева, как, впрочем, и внешняя политика в целом. Естественно, что он был первым и при встречах с иностранными президентами и премьер-министрами, главенствовал на различных торжественных приёмах, которые, кстати, любил» (О.Трояновский. Через годы и расстояния. М., 2017. С. 245).

Однако злые языки говорили, что внешнеполитическая активность Косыгина снизилась не только из-за усиления напряжённости в отношениях между председателем правительства и Брежневым. Не обошлось и без интриг Александрова-Агентова, который видел в Трояновском конкурента и не хотел, чтобы кто-то из членов Политбюро имел в помощниках экстра-спецалистов по международным делам.
Другой момент. Брежнев и Александров-Агентов имели на многие вещи совершенно разные взгляды. Александров-Агентов, оставаясь догматиком в вопросах ленинизма, не скрывал, что в искусстве ему немного ближе были авангардистские тенденции, а почвенничество вызывало у него лишь изжогу, между тем Брежнев с юности поклонялся Есенину.
В чём же тогда могли сойтись Брежнев и Александров-Агентов? Я думаю, что Александров-Агентов, помимо своих обязанностей помощника по международным делам, выполнял по чьему-то заданию и другую тайную миссию, всячески помогая своему шефу через невыявленные пока каналы продвигаться к вершине власти, а заодно подтягивать к политическому олимпу нужных людей. Брежнев наверняка знал об этой миссии Александрова-Агентова, поэтому и вынужден был держать его при себе. Не случайно он, став в 1963 году фактически вторым секретарём ЦК, сразу перетащил с собой из Верховного Совета и Александрова-Агентова.
Косвенно эту версию подтверждают мемуары прораба горбачёвской перестройки – Александра Яковлева. Уже в «нулевые» годы тот рассказывал, как 14 октября 1964 года замер весь аппарат ЦК. Все томились в ожидании результатов пленума ЦК. Спокоен был только помощник Брежнева. Александров-Агентов позвонил Яковлеву и попросил зайти.

«Он, – рассказывал Яковлев, – предложил поучаствовать в подготовке речи для Брежнева на встрече с космонавтами. Так я узнал, что новым «вождём» будет Брежнев <…> Мы сидели вдвоём с Александровым в его небольшой комнате (новая иерархия кабинетов ещё не вступила в свои права) и сочиняли речь. Он постоянно вызывал стенографистку и диктовал «свои формулы», я, в свою очередь, пытался изложить на бумаге «свои соображения». Потом объединяли наиболее удачные фразы и снова переделывали. Обычная практика.
Работать было трудно. И вовсе не потому, что Андрей Михайлович обладал невыносимым характером. Его боялись многие, опасались все. Хотя справедливость требует сказать, что он был первоклассным специалистом по международным делам, знал и помнил очень многое, умел грамотно диктовать тексты, не боялся отстаивать свою точку зрения, невзирая на ранги тех, с кем разговаривал, включая и Брежнева <…>
Так вот, трудно было работать над текстом потому, что нам постоянно мешали. Телефон Александрова звонил без умолку.
– Здравствуйте, Юрий Владимирович (Андропов)… Да нет, не надо… Хорошо. Присылайте текст.
– Здравствуйте, Борис Николаевич (Пономарёв)… Нет, не надо… Хорошо. Присылайте текст…
– Здравствуйте, Дмитрий Фёдорович (Устинов)…
И так далее.
– Секретари ЦК занервничали, – сказал Александров. – Опасаются за карьеру. Предлагают помощь. – Своего сарказма Александров не скрывал» (А.Яковлев. Омут памяти. М., 2001. С. 160–161).

3. Конфигурация в личном
секретариате генсека Брежнева

После того, как Брежнев осенью 1964 года стал первым секретарём ЦК, конфигурация в институте помощников нового партвождя отчасти поменялась. Нет, персональных изменений не произошло. Но формально повысилась роль Цуканова. Фактически он стал первым помощником и руководителем личного секретариата Брежнева. За Голиковым по-прежнему остались вопросы пропаганды и сельского хозяйства, а за Александровым-Агентовым по традиции была закреплена международная сфера. Тогда же, осенью 1964 года, у Брежнева дополнительно появился ещё один референт Евгений Самотейкин, который до этого специализировался на Норвегии (говорили, что сработала рекомендация Александрова-Агентова). При этом все помощники и референт первого секретаря ЦК партии попали в штат общего отдела ЦК, который вскоре возглавил другой давний соратник Брежнева – ещё с молдавских времён – Константин Черненко.
Казалось бы, сформировалась чёткая иерархия. Александров-Агентов должен был занять в ней далеко не первое место. Но он вновь повёл себя не по чину. Иной раз в партаппарате складывалось впечатление, что Брежнев дал этому своему помощнику полномочия, сопоставимые с полномочиями не просто одного из секретарей ЦК, а даже члена Политбюро. Даже Черненко, который сразу взял под свой контроль прохождение всех бумаг в ЦК, поначалу не имел таких огромных возможностей.
Приведу только один пример. Придя к власти, Брежнев начал расставлять партаппарате верных ему людей. Как Александров-Агентов рассказывал в своих мемуарах, на должность заведующего воссозданного отдела науки и учебных заведений он надумал поставить своего бывшего помощника Трапезникова. Однако у Александрова-Агентова эта идея вызвала отторжение. Пытаясь отговорить шефа от подобного шага, он сослался на безграмотность Трапезникова, указав обилие в его справках орфографических ошибок (хотя в реальности Александрова-Агентова бесило другое – сталинизм и мракобесие Трапезникова). Но Брежнев своё мнение не изменил. Вряд ли кому-либо другому демонстративный вызов первому секретарю ЦК сошёл бы с рук. Александрову-Агентову же эта вольность ничем не аукнулась. При этом что интересно? Смирившись с назначением Трапезникова, Александров-Агентов потом не раз многие начинания этого функционера аппаратными способами блокировал, давая тем самым понять, кто в реальности главнее в ЦК.
Да что там Трапезников! Когда Александров-Агентов хотел, он по-иезуитски одёргивал даже третьего – после Брежнева и Подгорного – человека в государстве (я имею в виду председателя советского правительства).

4. Вызов помощника генсека
председателю советского правительства

В начале 70-х годов Косыгин дал команду вступить в переговоры с зарубежными миллиардерами с целью получить для нашей страны новые технологии и серьёзные инвестиции в нашу экономику. Детальной проработкой возможных контрактов занялись несколько министров. Были взвешены все плюсы и минусы от налаживания сотрудничества с иностранными олигархами. С точки зрения экономики преобладали плюсы. Но в последний момент вмешался Александров-Агентов, который в экономике не разбирался, а руководствовался лишь пропагандистскими клише. Он набросал для Брежнева целую бумагу под заголовком «К вопросу о развитии экономических отношений с Грецией». Александров-Агентов писал:

«В записке тов. Косыгина предлагается провести переговоры с фирмой известного греческого миллиардера Онассиса о строительстве в Греции нефтеперерабатывающего завода и завода по производству глинозёма и алюминия, – в дополнение к уже ведущимся с этой фирмой переговорам о строительстве электростанций.
Всё это производит несколько странное впечатление. Ведь речь идёт о строительстве объектов явно стратегического значения не просто в стране НАТО, но в государстве с реакционным, по существу фашистским режимом, против которого ведут настойчивую борьбу коммунистические партии и все прогрессивные силы Европы, да и не только Европы.
Нас уже критиковали довольно остро в ряде коммунистических партий западных стран за такую линию в контактах с Грецией. Нет сомнения, что новые сделки такого солидного характера с миллиардером Онассисом (нынешним супругом Жаклин Кеннеди) вызовут и новую серию критики в адрес Советского Союза и КПСС в прогрессивных кругах многих стран.
Неужели в этом есть острая необходимость? Неужели у нас не найдётся других точек приложения капиталов, кроме Греции?» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, л. 26).

5. Кого из советского руководства
Александров-Агентов не жаловал,
а кто из верхов, наоборот, его побаивался

Александров-Агентов не скрывал своего негативного отношения даже ко многим членам Политбюро. Бывший главред «Комсомольской правды» Борис Панкин рассказывал:

«Услышав, как пренебрежительно позволяет себе отзываться о Воронове, председателе Совета министров РСФСР, помощник Брежнева Александров, да ещё в моём, тогда малознакомого ему человека, присутствии, я сказал себе, что эта поза говорит больше о нём самом, чем о единственном моём знакомом среди членов политбюро. Хотя и Александров был мне симпатичен» (Б.Панкин. Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах М., 2017. С. 138–139).

С другой стороны, Александрова-Агентова остерегались, а то и побаивались почти все секретари ЦК. Его часто пытался ублажить, к примеру, секретарь ЦК Борис Пономарёв. Многолетний сотрудник Международного отдела ЦК Анатолий Черняев 10 октября 1975 года привёл в своём дневнике одну из реплик Пономарёва: «Я, – продолжал Б.Н., – стараюсь заполучить Александрова в союзники для соответствующего влияния на Брежнева, а вы подрываете эти мои усилия».
Лишний раз не желал связываться с Александровым-Агентовым министр иностранных дел Громыко (это при том, что Громыко в начале 70-х годов вошёл в ближний круг Брежнева).

6. Александров-Агнетов: архитектор
политики разрядки или ястреб?

А теперь посмотрим, насколько Александров-Агентов был профессионален в международных вопросах и насколько эффективны были его советы Брежневу по иностранной проблематике. У нас долго бытовал миф, что этот помощник внёс неоценимый вклад в дело разрядки в мире. Но так ли это?
Обратимся к дневнику многолетнего сотрудника Международного отдела ЦК КПСС Анатолия Черняева. Этот функционер не скрывал своей неприязни к Александрову-Агентову, имевшему в партаппарате кличку Воробей. По его словам, Александров-Агентов в 1968 году более других настраивал Брежнева на нашем вооружённом вторжении в Чехословакию.

«Бовин, как и я, знал за несколько дней, – отметил Черняев в дневнике 3 мая 1972 года, – что вторжение в Чехословакию в 1968 г. произойдёт. И написал Андропову о возможных последствиях. Тот послал Брежневу, но до него это не дошло, застряло у Александрова (очевидно, потому, что не хотел портить игру. Уверен я, что в настраивании Брежнева на вооружённое вмешательство Воробей сыграл едва ли не первую роль. Помню, где-то за месяц до 21 августа в его кабинете, когда я вновь поспорил с ним из-за Чехословакии, он мне гнусно пропел: «А что, Анатолий Сергеевич? Может, уже скоро и войска придётся вводить!»). Ну так вот. После вторжения Бовин вновь написал письмо Брежневу. Теперь уже с некоторыми фактами, подтверждающими его прежнюю аргументацию. И вновь оно осело у Воробья».

Уже в «нулевые» годы Бовин одну из своих записок Брежневу – «К урокам чехословацких событий», которая, по словам Черняева, осела у «Воробья», опубликовал в своих мемуарах. В тех же мемуарах он дал и собственную оценку помощнику генсека.

«С Александровым, вернее, под командой Александрова, – писал Бовин, – мне пришлось работать много. Он пришёл в политику из филологии, был специалистом по исландскому языку. Но ещё накануне войны начал работать в Стокгольме под началом А.М. Коллонтай. Потом – хорошая школа МИДа. С 1961 года – помощник Брежнева по внешнеполитическим вопросам. Живой, гибкий ум. Знание нескольких языков. Приличная общекультурная эрудиция. Умение спорить с шефом, отстаивать свои позиции. Всё это было. А ещё были нервный, вибрирующий характер, суетливость, способность взрываться по пустякам, обидчивость. Возможно, некоторая закомплексованность вызывалась чрезвычайной субтильностью фигуры. Не случайно его звали «воробей». Или – «тире», просто «тире». Потому что Александров-Агентов. Он не был догматиком. Но шатания его мысли имели гораздо меньшую амплитуду, чем, скажем, у меня или у Арбатова. И в протокольно-политесных делах он был более строг. Иногда возникали конфликты. Раза два он переставал здороваться со мной. Потом отходил. После Брежнева оставался помощником у Андропова, Черненко и Горбачёва. Перебор, по-моему…» (А.Бовин. ХХ век как жизнь. М., 2007. С. 149–150).

Добавлю: Черняев был убеждён, что Александров-Агентов приложил руку не только к нашему вторжению во 1968 году в Чехословакию, но и к вводу в конце 1979 года наших войск в Афганистан. Вопрос только в том, давал Брежневу советы по Чехословакии и Афганистану Александров-Агентов по собственной воле или под чьим-то влиянием – к примеру, Андропова?

7. Тайный симпатизант
председателя КГБ Андропова

Почему я в делах Александрова-Агнетова не исключаю руку Андропова? Во-первых, Александров-Агентов, как говорили знающие люди, ещё с довоенной поры был связан со спецслужбами. А иначе он после окончания в 1940 году Ленинградского ИФЛИ никак бы не попал на работу за границу и не получил должность корреспондента ТАСС в Швеции. Скорей всего, после 1967 года Александров-Агентов стал в личном секретариате Брежнева не просто глазами и ушами Андропова. Похоже, Андропов в том числе и через него добивался от Брежнева нужных ему решений.
Косвенно на это намекал в своих мемуарах бывший помощник Андропова по вопросам Политбюро Игорь Синицин. Он называл Александрова-Агентова «тайным симпатизантом Юрия Владимировича Андропова» (И.Синицын. Андропов вблизи. М., 2015. С. 193). Но помощник генсека не просто симпатизировал шефу КГБ, а верой и правдой служил ему.

8. Возня с диссидентами  и «исход» евреев

Вообще на связи Александрова-Агентова с Лубянкой намёков достаточно много. В этом плане очень интересен дневник бывшего заместителя заведующего международным отделом ЦК Анатолия Черняева. Опытный партаппаратчик рассказывал, что Андропов очень большое значение придавал борьбе с диссидентами и выезду евреев.

«Была, – писал он, – охранительная возня андроповского ведомства с диссидентами и «исход» евреев, который использовали как разменную монету в отношениях с США (Андропов превратил это занятие в карьерный путь для себя на самый верх)» (А.Черняев. Совместный исход. М., 2010. С. 351).

В этом ключе действовал и Александров-Агентов. Приведу одну из его записок Брежневу, датированную 73-м годом. Он писал:

«Леонид Ильич!

Прилагаемая пространная телеграмма т. Добрынина посвящена по существу одному вопросу: использованию антисоветскими силами различных мастей в США так называемого вопроса о положении евреев в СССР и об их выезде за границу. Как правильно отмечает т. Добрынин, по сути дела это лишь ширма, которая прикрывает намерения определённых влиятельных кругов США и Израиля сорвать начавшееся улучшение отношений между СССР и США, перечеркнуть итоги Московской встречи и не допустить успешной встречи на высшем уровне в Вашингтоне.
Общие политические оценки и большинство конкретных предложений т. Добрынина представляются разумными и правильными. Некоторые из предложений т. Добрынина фактически уже перекрываются мерами, принятыми со стороны Политбюро, другие нуждаются во внимательном рассмотрении.
Видимо, нет необходимости сохранять эту телеграмму на положении особо доверительного документа. Её можно было бы разослать по Политбюро и Секретариату, плюс, вероятно, т.т. Андропову, Щёлокову и Патоличеву.
Конкретные предложения т. Добрынина делятся на три категории:
1. О нашей информации для Белого дома по поводу выезда евреев из СССР. Как я уже писал Вам вчера, мне представляется, что самым правильным было бы дать по этому вопросу прямую информацию от Вас для сведения президента Никсона (видимо, более короткую, чем это предлагает т. Добрынин) с указанием, что Белый дом может использовать эту информацию как сочтёт удобным.
2. Предложение о создании комиссий из соответствующих ведомств (с участием МИДа) для рассмотрения конкретных вопросов о выезде тех или иных групп лиц.
Это, видимо, было бы полезно сделать.
3. Соображения о шагах по активизации экономических связей с США. Их следовало бы довести до сведения т.т. В.Н. Новикова и Патоличева с соответствующим поручением» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, л. 89).

9. Мемуары Хрущёва:
реальность или фальшивка?

Что ещё отличало Александрова-Агентова? Это, конечно, категоричность.
Вообще-то профессиональные дипломаты всегда отличались гибкостью. Но Александров-Агентов после нескольких лет работы помощником Брежнева, похоже, утратил это качество. Показательно в этом плане его отношение к мемуарам Никиты Хрущёва. Он не верил в подлинность воспоминаний бывшего советского вождя. По его мнению, мемуары Хрущёва представляли сделанный на Западе монтаж из отрывочных записей.
15 декабря 1970 года Александров-Агентов сообщил Брежневу:

«Это – последняя часть из опубликованных в западных журналах «Мемуаров Хрущёва».
Именно она, эта часть, раскрывает с наибольшей ясностью истинный политический смысл распространения американцами этой хитро состряпанной фальшивки или полуфальшивки.
Главный смысл в трёх «выводах» или «рекомендациях», приписываемых автору:
1. Мы должны «резко сократить в одностороннем порядке» наши расходы на оборону.
2. Нам надо, следуя примеру Тито, открыть свои границы для свободного въезда к нам иностранцев и выезда наших людей за границу.
3. Эзенхауэр и Кеннеди были очень симпатичными и миролюбивыми людьми.
Вообще нам надо стремиться к дружбе с Америкой (хотя Никсон – «сукин сын»).
4. Маоистский Китай не заслуживает никакого доверия, и конфликт с ним был неизбежен.
Из всего этого видно, что так называемые «Мемуары» хитро смонтированы американским пропагандистским аппаратом для воздействия на общественное мнение как СССР, так и внешнего мира» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, л. 36).


Я, к слову, не исключаю, что в чём-то Александров-Агентов был и прав. С мемуарами Хрущёва действительно до сих пор многое неясно. Никто ведь так и не ответил на вопрос, куда делись оригиналы плёнок с надиктованными Хрущёвым материалами (повторю: не перезаписи текстов с одной плёнки на другую, а оригиналы). Но очень спорны сделанные Александровым-Агентовым выводы о содержании «мемуаров».

10. Непримиримый борец с Солженицыным

Тут ещё что важно. Одно время распространялись мифы о либерализме Александрова-Агентова. Есть даже легенда, будто помощник Брежнева, пользуясь своим положением, помогал многим деятелям культуры преодолевать цензурные рогатки. Говорили, что Александров-Агентов боролся с косными взглядами в партаппарате.
Однако что было в реальности?! Помогал Александров-Агентов не всем деятелям культуры, а только узкому кругу, кто стоял на либеральных позициях. В частности, в середине 60-х годов он организовал Константину Симонову приём у Брежнева, после чего с писателя сняли негласную опалу. Позже ему удалось пробить в Московском Художественном театре один из спектаклей Олега Ефремова по пьесе Михаила Шатрова о Ленине. Писателей же почвеннического направления Александров-Агентов, похоже, никогда не жаловал и при любой возможности был рад их поддеть. А Солженицына он и вовсе на дух не переносил 24 марта 1972 года он написал своему шефу:

«Леонид Ильич!
Напрашиваются такие выводы:
1) Может быть, опубликовать текст этой хорошей польской статьи в «Литературной, газете», – чтобы продолжить разоблачение Солженицына по существу его антисоветских, антипатриотических писаний.
2) Не решить ли сейчас, в спокойной обстановке, когда вокруг личности Солженицына нет никаких «ЧП», никаких скандальных сенсаций, – вопрос о лишении его гражданства СССР и выдворении за пределы страны за антисоветскую клевету, за систематическую, многолетнюю деятельность, направленную против интересов социализма, нашей страны, советского народа? Люди бы это поняли» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, л. 54).

 

11. Интриги в узком кругу помощников генсека

Ещё весной 1972 года Цуканов предложил Брежневу создать при генсеке группу консультантов. Он хотел во главе этой группы поставить Бовина, а заместителем назначить Черняева. Но эта идея вызвала противодействие у Александрова-Агентова. Тому удалось убедить Брежнева, что якобы полезней будет увеличить число помощников генсека. Видимо, по подсказке Андропова новыми помощниками Брежнева были утверждены Константин Русаков, который после перехода Андропова в КГБ возглавлял в ЦК отдел по связям с соцстранами, и бывший мидовец Анатолий Блатов, отвечавший в ЦК в качестве заместителя Русакова за отношения с ГДР.
Однако меж собой практически все помощники Брежнева – и старые, и новые – редко когда ладили. Интриги среди них стали обычным явлением.
Первым стал терять расположение Брежнева Голиков. Этот помощник, стоявший на позициях оголтелого сталинизма, тоже, как Александров-Агентов, старался во всё влезать, но, в отличие от Александрова-Агентова, придерживавшегося прогрессистских взглядов, он всегда защищал только охранителей, не уставая предавать анафеме либералов. Понятно, что это нравилось не всем. Более других Голиковым начал возмущаться Цуканов. Тут ещё какие-то старые обиды вспомнил заведующий общим отделом ЦК Черненко, который, к слову, на многие вещи смотрел так же, как и Голиков. Кто-то постарался в старые обиды Черненко на Голикова плеснуть керосинчика. В итоге два антагониста – Цуканов и Черненко – на короткое время объединились ради того, чтобы Голикова подальше отодвинуть от Брежнева (совсем убрать Голикова генсек им не позволил, так что формально свою должность помощника Брежнева этот функционер сохранил до самой смерти шефа).
В 1975 году очередь дошла уже до Цуканова. Константину Черненко удалось сильно подорвать его позиции. Вес Цуканова в партаппарате резко стал падать.
Примерно тогда же Александров-Агентов ополчился на другого помощника Брежнева – Блатова. Один из конфликтов между ними разгорелся летом 1975 года на глазах заместителя заведующего международного отдела ЦК Анатолия Черняева. Аппаратчики тогда готовили материалы к докладу Брежнева для предстоящего 25-го партийного съезда. Черняев рассказывал:

«В группе помимо Александрова-Агентова, Черняева и Брутенца были ещё Ковалёв (зам. министра МИД), Блатов (помощник Брежнева), Загладин и Шишлин. При первой же дискуссии произошёл «музыкальный момент»: схлестнулись Александров-Агентов с одной стороны, Ковалёв и Блатов – с другой. Остальные наблюдали этот цирк. Ковалёв поставил вопрос о целесообразности дать на съезде новую формулу мирного сосуществования, чтобы она не отпугивала партнёров, поскольку то и дело мы напоминаем о том, что это особая форма классовой борьбы на международной арене.
Александров-Агентов набросился на него с истерической яростью (ему плевать, что этого человека теперь знает весь мир, что он проделал за два года в Женеве действительно гигантскую работу в связи с Хельсинским Совещанием). Обвинил его в оппортунизме, в отказе от Программы партии, в пацифизме, либерализме. Толя спокойно возражал. Вступился Блатов. И тут началась настоящая истерика: раз так, мы с вами Анатолий Иванович (Блатов) работать вместе не сможем!
Для нас этот спор показался нелепостью и примитивом по существу. А по форме – он очень симптоматичен. Нетерпимость и фанатичное самомнение Александрова-Агентова дорого ему обойдётся потом».

Однако у некоторых партфункционеров, соприкасавшихся с помощниками генсека лишь от случая к случаю, остались другие впечатления. Работавший в середине 70-х годов в отделе пропаганды ЦК Михаил Ненашев рассказывал:

«В аппарате ЦК КПСС работали разные люди, и было бы несправедливо и нечестно в угоду нынешним конъюнктурным пристрастиям рядить их всех в чёрные одежды. Я уже говорил о том особом положении, которое занимали в аппарате помощники секретарей ЦК КПСС. Но и помощники не были по своим личным и профессиональным качествам одинаковыми. У Л.И. Брежнева в ближайшем его окружении, кроме представителей так называемой днепропетровско-кишинёвской хунты, как её тогда именовали в аппарате ЦК, в лице известных всем своими недобрыми закулисными кознями Н.Щёлокова, С.Цвигуна, Г.Цинёва, С.Трапезникова, В.Голикова, Г.Цуканова… были люди и совсем другой школы и культуры, такие, как А.Александров-Агентов, А.Блатов… За время пребывания в аппарате ЦК КПСС мне так и не стало известно, чем был занят и занят ли вообще каким-либо полезным делом официальный помощник генерального секретаря ЦК – В.А. Голиков. Кроме его охотничьих и застольных пристрастий, о нём мало что было известно. Зато я и мои коллеги хорошо знали и сотрудничали с помощниками Л.И. Брежнева – А.Александровым и А.Блатовым.
Среди людей, хорошо известных мне уже многие годы, не могу назвать другого, обладающего столь разносторонними знаниями и редкой памятью, как Андрей Михайлович Александров. Эрудиция и высокая культура этого человека всегда сочетаются с удивительной простотой и доброжелательностью. Закончив в 1940 году Ленинградский университет, А.М. Александров все годы войны работал в Швеции в Советском посольстве, где был одним из ближайших сотрудников известного советского посла А.М. Коллонтай. Пройдя хорошую школу дипломатической работы и владея практически всеми европейскими языками, он после продолжительной работы в Министерстве иностранных дел, где он исполнял должность советника АА. Громыко, в 1963 году оказался в роли помощника Л.И. Брежнева, а затем, единственный в своём роде, остался помощником всех последующих генеральных секретарей ЦК КПСС до самого того времени, пока не попросил Горбачёва отпустить его на свободу. Знаю, сколько добрых государственных дел свершил и от каких многочисленных глупостей во внешнеполитических решениях избавил ЦК КПСС этот человек. Очень надеюсь, что он ещё напишет о себе и своём времени, не сомневаюсь, это будет интересная и поучительная книга. Так случилось, что одна из давних встреч с А.М. Александровым в период летнего отпуска в Крыму стала началом моих добрых дружеских отношений с ним на многие годы, которые в немалой степени облегчили моё трудное вживание в столичное бытие.
Доброй памятью отмечены многочисленные встречи и профессиональное сотрудничество с Анатолием Ивановичем Блатовым – человеком неторопливым, но мудрым и добропорядочным в отношениях к людям» (М.Ненашев. Заложник времени. М., 1983. С. 80–81).

12. Для чего устраивалась «бульдозерная» выставка

Повторю: Александров-Агентов, когда работал у Брежнева помощником, никогда не замыкался только на международных делах. Он влезал во всё. Идеология не была исключением.
Есть немало свидетельств, позволяющие утверждать, что Александров-Агентов приложил в конце 1970 года свою руку к гонениям и на журнал «Молодая гвардия».
В 1970 году во многом руками Александрова-Агентова расправились и с охранителями из руководства газеты «Советская Россия». Сохранились свидетельства бывшего главреда «Комсомолки» Бориса Панкина. Он рассказывал, что «Советская Россия», заручившись поддержкой члена Политбюро Полянского, взяла под защиту «охранительные» романы Ивана Шевцова и попыталась указать на место «Комсомолке». Панкин хотел публично ответить коллегам из соседнего издания, но ему это не позволил Главлит. Помогли «Комсомолке» помощники Брежнева.

«<Я> пошёл на Старую площадь, – вспоминал Панкин, – вошёл в первый подъезд, поднялся на пятый этаж, заглянул в коморку Жени Самотейкина, референта генсека по международным делам. Тот потащил меня к Александрову-Агентову, который тут же позвонил Цуканову. Вывод был таков: пиши записку на имя Леонида Ильича. Так, мол, и так… Женя положит её на стол Б-р-р-ежневу вместе с «белым тассом», так назывались предназначенные для узкого круга сообщения ТАСС о реакции западных СМИ на события в СССР» (Б.Панкин. Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах. М., 2017. С. 126).

А какую роль играл Александров-Агентов в «бульдозерной» выставке, которая происходила в начале осени 1974 года в Черёмушках! Известный искусствовед Нина Молева в одной из бесед со мной утверждала, что вся эта выставка и последующий разгром, носивший, по её мнению, фиктивный характер, были инспирированы ведомством Андропова. Но с какими целями? Молева полагала: для усиления интереса Запада к определённым художникам. Однако помощник Андропова по вопросам Политбюро Игорь Синицин в своих мемуарах настаивал на другом. Он в разгроме «бульдозерной» выставки прямо обвинял первого секретаря Московского горкома партии Гришина. По его мнению, Гришин явно хотел скомпрометировать Андропова в глазах Запада.
А как на эту выставку отреагировал Александров-Агентов? 18 сентября 1974 года он написал Брежневу:

«Просил бы ознакомиться с прилагаемой информационной запиской МГК относительно разгона неофициальной выставки художников-«абстракционистов» в Черёмушкинском районе Москвы, а также с частью иностранных откликов на это событие. Хочу подчеркнуть, что это – лишь малая часть откликов. Ими сейчас полны западная печать, а также радио.
Если дело обстояло хоть приблизительно так, как описывают корреспонденты, то какая же это глупость и неуклюжесть. Так не борются с чуждыми влияниями в искусстве, а помогают им. Мы добились того, что внимание чуть не всего мира оказалось привлечённым к группе никому до этого не известных лиц, что с острой критикой нашей политики в области культуры выступили не только органы буржуазной пропаганды, но и печать французской и даже датской компартий. Можно с уверенностью сказать, что будут и ещё выступления.
А среди советского населения пойдёт волна многочисленных пересудов, подогреваемых иностранными передачами на русском языке.
Кому всё это нужно? Зачем это было делать? Неужели идеологические работники Московского горкома и наша милиция не понимают, что борьба с неприемлемыми для нас направлениями в искусстве не может проводиться с помощью милиционеров, брандспойтов и бульдозеров? Ведь это же компрометирует и СССР, как государство, и ленинскую политику в области культуры.
Неужели трудно догадаться, что куда эффективнее было бы, например, дать тем же «абстракционистам» в ответ на их заявление в Моссовет возможность выставить свою мазню в какой-нибудь комнате, а потом высмеять это направление в газетах перед всем народом, даже м.б. напечатать репродукции с одной-двух таких бессмысленных «картин», чтобы люди сами увидели, что это такое.
В целом это, конечно, небольшой, хотя и досадный эпизод. Хуже, что он, по-моему, ещё раз напоминает о том, что политика в области культуры находится у нас как-то без присмотра и, видимо, зачастую оказывается в руках людей, имеющих к культуре очень отдалённое отношение. А это не может не вредить партийному делу в целом» (РГАНИ, ф. 80, оп. 1, д. 331, лл. 104–105).

Как видно, главная цель записки Александрова-Агентова сводилась не к тому, чтобы защитить творчество пострадавших в Черёмушках художников. Выставка была всего лишь поводом. А всё затевалось только ради того, чтобы настроить Брежнева против Ягодкина.
А кто такой был Ягодкин? Экономист по профессии, он одно время был секретарём парткома Московского университета и рьяно воевал со всеми диссидентами и либералами, что произвело сильное впечатление на заведующего отделом науки и учебных заведений ЦК Трапезникова. Высокопоставленный партфункционер, чтобы поддержать молодого кадра, организовал обсуждение его работы на секретариате ЦК. Суслов отчётом секретаря парткома МГУ остался доволен. Не случайно уже в 1971 году Ягодкин ушёл на повышение и стал секретарём Московского горкома партии по идеологии.
Заняв новую должность, Ягодкин усилил давление на инакомыслящих в философии и социологии, а заодно стал навязывать своё мнение Московской писательской организации, потребовав исключить из партии, к примеру, Окуджаву. Это вызвало сильнейшее раздражение у либералов.
Фактическому хозяину Москвы Гришину близкие к Кремлю прогрессисты не раз намекали на желательность скорейшего удаления Ягодкина из секретарей горкома. Но Гришин сдавать этого функционера не хотел. Похоже, не желал ухода Ягодкина и Суслов. И тогда либералы – только ради удаления Ягодкина из столичного горкома партии – разыграли черёмушкинский сценарий с «больдозерной» выставкой. Разработал же этот сценарий, судя по всему, Александров-Агентов.
Почему помощник генсека так нервничал? Дело в том, что к осени 1974 года появились некие знаки, чётко уловленные партаппаратом, которые указывали на то, что дни Демичева на посту секретаря по пропаганде были уже сочтены и что тому начали подбирать замену. Якобы Трапезников и Голиков, заручившись согласием Суслова, хотели на место впавшего в немилость Демичева посадить Ягодкина. Именно поэтому либералы, не желавшие такого назначения, торопились побыстрей скомпрометировать московского идеолога перед Брежневым.
Однако Гришин проявил упорство. Он отказался убирать из горкома своего главного идеолога. Не захотел лавировать и Ягодкин. Осенью 1975 года он, надавив на Сергея Наровчатова, посмел без согласования с ЦК опубликовать в «Новом мире» свою программную статью, что просто взбесило наших либералов. Константин Симонов хотел даже публично поставить вопрос о немедленной отставке Ягодкина. Тогда же страшно обозлился на московскую власть и Александров-Агентов. При удобном случае он вновь завёл речь о несокрушимом Ягодкине перед Брежневым.

«Александров-Агентов, – отметил Черняев 2 января 1976 года в дневнике, – как бы невзначай шепнул [Брежневу]: «А что вы хотите, если во главе московской идеологии сидит Ягодкин».
8 января 1976 года Брежнев наконец сдался. Он написал Суслову:
«Михаил Андреевич! О тов. Ягодкине я ставил вопрос перед тов. Гришиным В.В. – если не ошибаюсь дважды. Мне кажется, что вопрос о тов. Ягодкине созрел и его надо было бы решать. Я ещё раз переговорю с тов. Гришиным В.В. Прошу и тебя переговорить с ним» (РГАНИ, ф. 81, оп. 1, д. 217, л. 1).

После истории с Ягодкиным Брежнев заметно к Гришину охладел и стал того от себя постоянно удалять.
Так же Александров-Агентов долго настраивал Брежнева и против секретаря ЦК по кадрам Капитонова (полностью рассорить ему Брежнева с Капитоновым не удалось, но помешать избранию Капитонова кандидатом в члены Политбюро он смог).
Получалось, что Александров-Агентов, занимая скромную должность помощника генсека и официально не обладая серьёзными полномочиями, к середине 70-х годов приобрёл вес, сопоставимый с весом членов Политбюро (а то и выше).
Начиная с 1976 года, Александров-Агентов стал всё чаще перехватывать и брать на себя функции первых людей в советском руководстве. Нередко он вёл себя так, будто в партаппарате уже не существовали не только заведующие отделами ЦК, но даже секретари ЦК. Прочитайте мемуары известного нашего дипломата Валентина Фалина.
В 1978 году Фалина вызвали из Бонна, где он был нашим послом, и назначили первым заместителем заведующего отделом международной информации ЦК. Однако с первых дней в ЦК им руководил не столько завотделом Леонид Замятин, а Александров-Агентов. Именно Александров-Агентов стал раздавать ему поручения. И именно Александров-Агентов консультировался с ним по многим важным кадровым вопросам.

«Меня, – вспоминал Фалин, – разыскивал <А.Александров-Агентов>… У него какие-то вопросы или поручения.
Действительно, есть просьбы. Захожу к нему на шестой этаж, где с Александровым мы провели вместе много-много часов.
– Леонид Ильич просил передать, что одобряет ваш выбор. На днях генеральный намерен вручать награды космонавтам. Нужен материал для его краткого выступления. Церемония награждения даёт удобный повод представить вас общественности в новом качестве. И последнее. В конце месяца Леонид Ильич отправляется в Баку. Если вы не возражаете, я назову вас в группу официальных сопровождающих.
Коротко и ясно. Открываю дверь, чтобы направиться к себе. Александров говорит:
– Да, Леонид Ильич прикидывает, кого определить в послы на Рейн. Пока остановился на Лапине. Что бы вы сказали?
– Лапин оставляет противоречивое впечатление. Умом не обижен. Интересы разнообразные. Своё мнение имеет и за него постоит. Но характер! Подчинённые стонут. И так было всегда и везде, где бы он ни работал. Не по злобе из людей делает мокрое место, а из-за неуёмной сварливости. Пока над ним поблизости есть кто-то, конфликты удаётся сдерживать в рамках. Но в посольстве он будет в трёх лицах: бог, царь и воинский начальник. Не уверен также, что сам Лапин согласится на Бонн. После Пекина он тяжело болел и еле-еле выкрутился. Сейчас хорохорится, но тот сбой не отпустил его психологически.
– Если не Лапин, то кто?
– Двух кандидатов могу назвать без колебаний – Баранова и Блатова. Если они не на выданье куда-то ещё, стоило бы взвесить.
– Блатова не отдаст генеральный. Баранов не готов к загранпоездке по семейным обстоятельствам. Он просил его кандидатуру не называть» «В.Фалин. Без скидок на обстоятельства. М., 2016. С. 344).

В это время резко изменился и стиль заседания Политбюро. Брежнев всё чаще болел, и вместо него эти заседания вёл, как правило, Суслов. Однако иногда случались и просветы: Брежнев вдруг сам являлся. Впрочем, толка от его приходов было немного. Он самостоятельно сделать уже мало что мог.

«Брежнев, открывая каждый вопрос, – писал Черняев, зачитывал своё мнение по бумажке, подготовленной Александровым» (А.Черняев. Совместный исход. М., 2010. С. 347).

16 декабря 1978 года Черняев записал в свой дневник: «Огромна и опасна роль помощников, особенно Александрова, который очень субъективен, категоричен, самоуверен, а теперь и зарвался в обстановке непререкаемости».

13. Почему Брежнев так много
позволял своему помощнику

Знал ли всё это Брежнев? Или к концу 70-х годов он уже настолько был болен, что ничего не соображал? Как выясняется, Брежнев, да, сильно болел, но нитей управления не терял. Всё он видел и всё соображал.
Но тогда возникает другой вопрос: почему же Брежнев так долго позволял своему помощнику влезать во все дела и постоянно интриговать?! Только потому, что ему так удобно было? Не думаю. Наверняка существовали и другие важные причины, часть из которых до сих пор остаются большими тайнами за семью печатями.
Потом не стоит забывать о связке Александрова-Агентова с Андроповым. Пока документов о тесном сотрудничестве этих двух людей крайне мало. Но есть книга самого Александрова-Агентова «От Коллонтай до Горбачёва». Она вышла уже после смерти автора в 1994 году. В ней помощник Брежнева писал:

«Хорошо памятен мне эпизод, когда через день-два после внезапного заболевания Суслова в начале 1982 года Леонид Ильич отвёл меня в дальний угол своей приёмной в ЦК и, понизив голос, сказал: «Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрёт. Я думаю на его место перевести в ЦК Андропова. Ведь, правда же, Юрка сильнее Черненко – эрудированный, творчески мыслящий человек?» Я, естественно, полностью поддержал это мнение» (Александров-Агентов. От Коллонтай до Горбачёва. М., 1994. С. 267).

Вообще-то на такие темы большие люди мало с кем-либо откровенничали. Почему же Брежнев стал со своим помощником сентиментальничать? Сказалась старость? Сомневаюсь. Брежнев даже будучи тяжело больным человеком продолжал сохранять ясность ума и всем подряд душу не изливал. Если он действительно с Александровым-Агентовым незадолго до смерти Суслова завёл разговор об Андропове, то наверняка только с одной-единственной целью – не сверить своё мнение с помощником, а донести через помощника свою позицию до Андропова.
Кстати, когда Андропов стал генсеком, он сразу избавился почти от всех помощником Брежнева, сделав исключение, по-моему, лишь для Александрова-Агентова. Ни Цуканова, ни Блатова, ни Голикова он в своё близкое окружение не включил. Так же поступил после смерти Андропова и Черненко, оставив из группы брежневских помощников одного Александрова-Агентова.

14. Имел ли Александров-Агентов
амбиции занять большой пост?

Тут интересен и такой вопрос: доволен ли Александров-Агентов был своей должностью помощника генсека или рассчитывал на большее? Вон же его коллега Русаков не скрывал, что ему хотелось большего, и ведь в 1977 году он продвинулся по службе, став одним из секретарей ЦК (заменив Катушева). А чем был хуже Александров-Агентов?
Судя по всему, этот помощник Брежнева тоже мечтал о большем. Но его не устраивал пост не только заведующего каким-нибудь отделом ЦК партии, но даже секретаря ЦК. Он, похоже, готовил себя к должности министра иностранных дел СССР, стремясь всячески подсидеть Громыко. Кстати, на этой почве у него не сложились отношения с влиятельным аппаратчиком Корниенко.

«Георгий Маркович Корниенко, тогда заведующий американским отделом МИД, – отметил 9 января 1977 года в своём дневнике Черняев, – недолюбливал Александрова, говорили – видел в нём соперника на место Громыко».

Как говорили, Андропов не раз намекал Александрову-Агентову, что он тоже хотел бы видеть того на посту министра. Не тут ли кроется ответ на вопрос, почему Андропов, став генсеком, повысил Громыко до уровня первого заместителя председателя советского правительства? Не желал ли он в перспективе отобрать у Громыко пост министра и передать его Александрову-Агентову? Приостановила же этот план смерть Андропова.
К слову: сам Александров-Агентов, когда умер Андропов, не скрывал своего презрения к Громыко.

«Александров, – заметил 18 июня 1984 года в своём дневнике Черняев, – в присутствии всех называет Громыко опасным маразматиком, то и дело мелькает термин «двоекратия» (Громыко + Устинов)».

Что это было – случайным срывом или трезвым расчётом? Неужели Александров, столько лет проработавший в партаппарате, не понимал, что у стен есть уши и эти его слова обязательно донесут до Громыко? Вряд ли. Значит, он всё делал по расчёту. Видимо, цель была такая – выбить Громыко из равновесия и спровоцировать того на необдуманные поступки, что могло бы ускорить отставку министра.
Потом умер Черненко. Новый генсек Горбачёв продолжил традиции своих предшественников и взял Александрова-Агентова к себе помощником. А вскоре он предложил Громыко на номинальный пост советского президента. Александров-Агентов рассчитывал, что освободившееся кресло министра иностранных дел достанется ему. Но Горбачёв повёл свою игру. Ему кто-то настойчиво порекомендовал назначить министром Шеварднадзе.

15. Крах карьеры

Когда Александров-Агентов понял, что должность министра иностранных дел ему перестала светить, у него враз какой-либо интерес продолжать работу в партаппарате пропал. Тем более окружение Горбачёва не внесло помощника генсека в списки для избрания на 26-м съезде партии в новый состав ЦК. Он собрался на пенсию.
Узнав об этом, секретарь ЦК по международным делам Борис Пономарёв пришёл в изумление.

«Как же так! – привёл его слова 1 января 1986 года в своём дневнике Черняев. – У него такой опыт, такие знания, такой он умный и образованный, неужели не нужны все эти его качества?»

Пономарёву ответили, что Александров-Агентов, собравшись на пенсию с позиции помощника генсека, рассчитывал сохранить за собой серьёзные материальные блага. Секретарь ЦК отказывался в это поверить. «Что он бедный, что ли? – задавал он вопросы Черняеву. – Или меркантильный».
Я думаю, бедность Александрову-Агентову в 1986 году не грозила. Его расстроило и подкосило другое – утрата влияния на принятие советским руководством решений как во внешней, так и во внутренней политике.

«Провожали Александрова, – зафиксировал 22 февраля 1986 года в дневнике Черняев, – три девочки из его секретариата и двое коллег-помощников, не любившие его очень. И всё!»

Впоследствии Горбачёв нашёл ему замену в лице Черняева.
Позже Александров-Агентов взялся за мемуары, в которых дал высочайшую оценку Андропову и весьма критично отозвался о своём многолетнем шефе Брежневе. По его словам, Брежнев был очень хитрым и честолюбивым человеком, который умел манипулировать людьми, заставляя их делать то, что ему было нужно, и без шума избавляться от неугодных работников.

2 комментария на «“КТО РЕАЛЬНО ПРАВИЛ СТРАНОЙ ВО ВРЕМЕНА ЛЕОНИДА БРЕЖНЕВА”»

  1. Написано с таким глубоким знанием советской истории, что невозможно не прочитать! И не интересуешься интригами советского аппарата, но всё равно читаешь, ибо понимаешь, что не об интригах написано, а – подтекстом – об основных особенностях советского периода России.

Добавить комментарий для Скептично Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.