На вздыбленной, скорбной тверди

О лирике Сергея Короткова

Рубрика в газете: Глубины духа, № 2020 / 10, 19.03.2020, автор: Ирина ИВАНОВА

Первая книга поэта – «Сумасшедшие птицы» – вышла небольшим тиражом в 1992 году. Раньше этого не могло случиться – по причинам политическим: его отец был раскулачен, осуждён по 58-ой статье, амнистирован в 1953 году, но реабилитирован не был. И, конечно, поэт Сергей Коротков, сын раскулаченного, ещё и настроенный к Советской власти критически, мало на что мог рассчитывать в плане поэтической, так скажем, карьеры.


Но после крушения Союза книга стала возможна. Совсем непохожие стихотворения, написанные в разные годы, в этом сборнике объединяет пронзительная исповедь мятущейся души, которая буквально приковывает внимание читателя, настолько обнажённой кажется всё нутряное, сокровенное, авторское.

Среди пьяниц, калек убогих,
Я, поверьте, свой человек…

Или:

Так это вы, психиатр!
Записывайте, доктор!
Жизнь, знаете ли, не театр.
Из пике, как обычно, в штопор.
Хочется чего-то нежного.
Да мы, знать, не в то место ужалены.
Я по-чёрному пил при Брежневе,
Как отец мой сидел при Сталине.

Многое в книге – об отцовской нелёгкой колымской доле, это страшная эпохальная травма, прокатившаяся по детству поэта, не может не болеть и спустя годы.

Там, где проволока звенела,
Как хрустальная, на ветру,
Прострелили мне бренное тело
И в душе продолбили дыру.

Мне повезло: я познакомилась с поэтом в 80-е, в годы моей юности. И вот что интересно. Его талант рассказчика был сопоставим с поэтическим даром. Он всегда много говорил, с жаром рассказывал истории из советской и постсоветской жизни, рисовал картинки провинциального быта. Позже, я узнала, что он с семьёй в 1996 году уехал из Москвы в глухую провинцию, истинно поэтический поступок…
Однажды Анастасия Цветаева, прочитав одно стихотворение Сергея, и, видимо, ощущая жажду настоящей, рождённой из Кастальского ключа поэзии, попросила: «Ещё, прочтите мне, ещё». То же самое всегда хотелось сказать и мне, когда Сергей начинал читать свои стихи.

Но сам поэт был требователен к себе. Только через десять с лишним лет после выхода в свет «Сумасшедших птиц» вышла его вторая книга – «Акафист грозы». Лирический герой к тому времени проделал трудный путь духовных исканий: от ищущего полуязычника, бегущего к солнцу (Серёга Гаврилин,/ колымский мужик,/ опять обчифирясь,/ к солнцу бежит), до человека, уже целенаправленно идущего к Богу (Пора и мне просить у Бога,/ Прощенья за свои дела).
Но главное – лучезарной звездой на этом пути всегда была любовь. В стихотворении «Я на Пятницкой жил, как Пятница» поэт восклицает:

О, любовь, ты моя охрана,
Защити меня, отогрей!

Любовь только и может помочь выжить и уцелеть там, где, казалось бы, выжить и уцелеть поэту невозможно: в разграбленной, проданной и преданной стране.
Книга «Акафист грозы» – это сборник грозной поэзии, предупреждающей о грядущей всемирной катастрофе, порой метафорически, а то и впрямую напоминающей о близости Страшного суда:

Слепого расчёта рабы
Вы забыли глаголы пророков.
Было сказано: «День трубы
Воссияет, как Богово око».

При этом вера и любовь к Богу, благодарность за всё, что было в жизни – лучезарный свет книги С. Короткова:

Спасибо Духу святому,
Что есть душе, чем дышать…

Строки благодарности Богу так проникновенны ещё и потому, что поэт умеет увидеть в малом – великое – источник жизни, любви, радости:

За куст шиповника в каплях дождя,
Только за одно это,
Господи, надо благодарить тебя
От рассвета и до рассвета.

Экзистенциальные порывы к Богу, молитвенные обращения к Деве Марии – черты, характерные для новой лирики Короткова:

Не оставь нас, Небесная Мать,
И на вздыбленной, скорбной тверди
Дай нам в вере своей устоять!

Вместе с тем, поэт далёк от корыстного благочестия из желания попасть в Рай, от той торгашеской благонамеренности, которая, по истинной мысли Иммануила Канта, никогда не приведёт к вечной жизни. Смерть для воскрешения отличается от смерти при жизни, когда тело ещё живёт, а дух уже мёртв.

Вот я, мёртвый, стою пред тобою,
Воскреси же меня, яко Лазаря.
Я страстями убит, –

так повествует автор о самом страшном апокалипсисе – апокалипсисе души. И только вера в милосердие Божие помогает поэту не впасть в грех уныния. Он говорит, обращаясь к Спасителю:

И я вижу огонь твоей длани,
И я в этом очищусь огне.

Надо сказать, что идиостиль Сергея Короткова красочен и разнообразен. Образный ряд поэта зачастую являет собой соединение земного с иномирным, часто божественным: «песок афганский марсиански красен», «библейского солнца набат», «глубины неземного снегопада»… Когда же поэт говорит о бедах России, а также о людях, виновных в этом, его образы становятся совершенно иными – более конкретными, сатирическими, обличающими: «мошенникам легла козырна масть. Смотри: у них краплёная колода», «и теперь, что ни вор, то сиятельный князь», «покупатели душ разложили товары и пришедших продать прижимают к груди».
В одной из наших бесед Сергей сказал: «Искусство – это навоз, на котором вырастут цветы царства Божия». Вспоминая теперь эти слова, я сопоставляю их с такими строчками из поэтического наследия А. Блока:

И пусть над нашим смертным ложем
Взовьётся с криком вороньё, –
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят Царствие Твоё.

Как и Блок, Коротков сумел в своей лирике преодолеть многие соблазны земного мира, выйти к светлому, чистому, вечному:

Низко кланяюсь полю родимому,
Бугоркам его с жухлой травой.
Здесь меня окликает по имени
Голос матери молодой.

Это движение к Свету и уверенность в победе отметил в своё время Вадим Кожинов:
«Сергей Коротков отнюдь не закрывает глаза на всю тяжесть, всю горечь сегодняшнего бытия, но его произведения всегда в той или иной степени проникнуты уверенностью в победе – и, повторю, вовсе не искусственно сконструированной, нарочитой, а исходящей из самих глубин духа; основная интонация его стихотворений, если воспользоваться давним определением, скорбно-победна».
Эта «скорбно-победная» интонация набирает силу от сборника к сборнику, и в последней книге поэта – «Сердце причастника» – достигает своего апогея. Жаль, что Вадим Кожинов уже не может прочесть этой книги, он был бы рад, что не ошибся в оценке поэтического дарования Сергея Короткова. Я в этом уверена.

Ирина ИВАНОВА,
кандидат философских наук

2 комментария на «“На вздыбленной, скорбной тверди”»

  1. Если следовать этой вздорной логике, у Льва Гумилева вообще ни строки не должно было публиковаться. Зачем врут кандидаты философских наук? Вопрос не философский.

  2. Я познакомился со стихотворениями Сергея
    Короткова/в его книге”Сердце причастника”,М,Перо,2017,о поэмах-отдельный разговор/и сразу понял его”причастность” к русской национальной/в том числе и к поэтической/традиции.
    Безусловно,явственно просматривается связь с поэтикой Сергея Есенина;Синеокий,синь,бродяга-лирник,куличи…
    А обжигающее не только тела,но и души,Солнце-это же Василий Розанов с его изощренными штудиями касательно небесного светила.Конечно,Розанов философствовал,а Сергей Кортоков творил образы,но инвариант-то очевиден.
    И Николай Рубцов резонирует в “Ночном поезде”/а какое может быть крушенье,если в поезде столько народа…/.
    Уловил я и Арсения Тарковского/я с ней сросся корнями…/.Да и Юрьевец/где жил в детстве гениальный Андрей Тарковский/и Сергей Коротков-знак их духовной скрепленности…
    В целом,если подводить итог,то еще одно имя заблистало среди россыпи малых и больших звездочек и звёзд отечественной поэзии.
    Анатолий Хомяков

Добавить комментарий для кугель Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.