НЕИЗБЕЖНОСТЬ НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Рубрика в газете: Давайте разберёмся, № 2019 / 14, 12.04.2019, автор: Александр КУРИЛОВ
Исторически сложилось так, что каждые сто лет, начиная с XVIII в., у нас появлялась новая по своему характеру, содержанию и назначению художественная литература. И каждый раз её появление сопровождалось теоретическим обоснованием необходимости иметь у нас именно такую литературу.
1
В XVIII в. происходит переход нашей литературы на общеевропейскую систему жанров. До того на Руси были распространены «слова», «повести», «сказания», «послания», «плачи», «вирши» и стихи на «разные случаи» и т.д. Этот переход был необходим, как писал В.К. Тредиаковский, «чтоб и в России развелась наука Стихотворная (литература, поэзия. – А.К.), чрез которую многие народы пришли в высокую славу». Для того нужно было включиться в мировой (европейский) литературный процесс, что и начали делать наши писатели.
1729 г. А.Д. Кантемир пишет первую у нас, ориентированную на европейскую художественную традицию, сатиру, подчёркивая, что при этом он следовал Ювеналу, а «наипаче Горацию и Буало». И хотя сатирическое отражение действительности и до того было на Руси достаточно популярно («Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Шемякином суде», «Служба кабаку», «Калязинскэя челобитная» и др.), он отдаёт предпочтение европейской форме «обличения злонравия».
1730 г. Тредиаковский сочиняет небольшую философскую «Оду о непостоянстве мира», затем «Оду приветственную» Анне Иоанновне, а в 1734 г. пространную «Оду торжественную о сдаче города Гданска», публикуя её вместе с «Рассуждением о оде вообще». Это был также совершенно новый для отечественной литературы жанр, а «Рассуждение» – теоретическим обоснованием необходимости у нас такого вида поэзии, где стихами «описывается всегда и непременно материя благородная, важная и великолепная в речах превесьма пиитических и очюнь высоких». И одновременно он называет лучших одописцев – Пиндара, Горация, Буало и Малерба.
1735 г. Появляется «Новый и краткий способ к сложению Российских стихов» того же Тредиаковского, где наряду с «Одой в похвалу цвету розе» приводились примеры «невиданных» у нас стихов – сонета, рондо, элегии, мадригала, эпистолы, с детальным описанием каждого и подробным изложением их «материи» – содержания. И «упражняющиеся» в «сложении Российских стихов, – подчёркивал Тредиаковский, – могут оные употребить, буде за благо рассудят им следовать, к своей пользе». Затем, «любопытным охотникам российским» объявляет «авторов наиславнейших, которым надлежит подражать» во всех родах поэзии: эпической, лирической, драматической, буколической, элегиаческой, эпистолярной, сатирической и эпиграмматической. Не забыл Тредиаковский упомянуть и об «эпических остроумных, удивительных… вымышлениях, прозою написанных», которые у французов «романами называются».
«Новый и краткий способ к сложению Российских стихов» выступает в качестве теоретического обоснования новой у нас литературы, как творчества по образцам – Классицизма. В его рамках и создаётся у нас в XVIII в. художественная литература и лирическая словесность.
2
К началу XIX в. нашей литературной общественности становится очевидно, что творчество по образцам уже исчерпало себя. Мы довольно успешно освоили мировые (европейские) художественные ценности – жанры, сюжеты, образы. Было издано немало книг на русском языке, а собственно русской по содержанию и характеру литературы всё ещё нет.
1801 г. Март. Заседание Дружеского литературного общества. «Русская литература! – восклицает А.И. Тургенев. – Не одно ли это пустое название, тогда когда вещи в самом деле не существуют». И продолжает: «Есть литература французская, немецкая, аглинская, но есть ли русская? Читай аглинских поэтов – ты увидишь дух агличан; то же и с французскими и немецкими, по произведениям их можно судить о характере их наций, но что можешь ты узнать о русском народе, читая Ломоносова, Сумарокова, Державина, Хераскова, Карамзина. В одном только Державине найдёшь очень малые оттенки русского, в прекрасной повести Карамзина «Илья Муромец» также увидишь русское название, русские стопы и больше ничего». И далее: «Теперь только в одних сказках и песнях находим мы остатки русской литературы, в сих-то драгоценных остатках, а особливо в песнях находим мы и чувствуем ещё характер нашего народа… такие красоты чувства… тщетно стали бы искать мы в новейших подражательных произведениях нашей литературы».
1825 г. А.А. Бестужев-Марлинский «Взгляд на русскую литературу»: «…у нас… нет литературы». И называет две причины: «Первая заключается в том, что мы воспитаны иноземцами. Мы всосали с молоком безнародность и удивление только к чужому». Вторая: «…нас одолела страсть к подражанию. Было время, что мы невпопад вздыхали по-стерновси, потом любозничали по-французски, теперь залетели в тридевятую даль по-немецки». И задаётся вопросом: «Когда же попадём в свою колею? Когда будем писать прямо по-русски?» – И отвечает: «Бог весть!»
1830 г. И.В. Киреевский: «Будем беспристрастны и сознаёмся, что у нас ещё нет полного отражения умственной жизни народа, у нас ещё нет литературы».
Март 1834 г. Кс. А. Полевой: «У, нас нет литературы, – говорят многие, и кто не согласится, что это правда?» И поясняет: «У нас нет литературы, потому что книги русские не выражают вполне России… Наконец, подражательность – вечная спутница всех юных литератур и давняя губительница наших писателей – не дозволяет русскому уму явить себя во всей красе и силе».
1834 г. Сентябрь-декабрь. В.Г. Белинский «Литературные мечтания». Период сетования, что у нас нет литературы, завершается. Критик не предлагает какой-то новой теории, хотя и выдаёт своё мнение о сущности литературы за особое, оригинальное и самостоятельное. Он полностью разделяет бытовавшие тогда представления о литературе: «…верное зеркало мыслей и характера народа» (Н.И. Греч. 1822), «…отражение умственной жизни народа» (Киреевский), «… выражение внутренней жизни народа» (В.Т. Плаксин, 1833) и т.д., – и согласен с тем, что «литература непременно должна быть выражением – символом внутренней жизни народа. Впрочем, – тут же оговаривается, – это совсем не есть её определение, но одно из необходимейших её принадлежностей и условий».
От кого же зависит выполнение этих условий? Только от людей, создающих литературу. И Белинский вводит в определение литературы понятие о её творцах, поднимая тем самым теорию литературы на более высокий уровень её осмысления, как руководства к творчеству. «…Литературою, – заявляет он, – называется собрание такого рода художественно-словесных произведений, которые суть плод свободного вдохновения и дружных… усилий людей, созданных для искусства… вполне выражающих и воспроизводящих в своих изящных созданиях дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны… выражающих в своих творческих произведениях его внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений».
Это дополнение имело принципиальный характер, подчёркивая, что только при одном условии «собрание художественно-словесных произведений» становится литературой, когда они воспроизводят и выражают «внутреннюю жизнь» народа «до сокровеннейших глубин и биений». В свою очередь, такое становится возможным также только при одном условии, когда создатели «творческих произведений» дети этого народа, «среди которого они рождены и воспитаны». Отсюда следовало: каковы писатели такова и литература.
Отечественная литература не исключение. Её не было, так как у нас не было, считает Белинский, писателей, которые жили жизнью своего народа, а потому и не могли в своих «творческих произведениях» воспроизвести его «дух» и выразить его «внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений» – т.е. создать у нас литературу как «выражение – символ внутренней жизни народа». Пришло время её создавать.
Для того, замечает Белинский, надобно совсем немного: отказаться от подражательности, обратиться к жизни собственного народа и выражать его «дух» в своих «художественно-словесных произведениях». Это было теоретическим обоснованием литературы, необходимой для России.
Нашу литературу, утверждает Белинский, сделает русскою только «изображение картин русской жизни», к чему прямо и призывали его «Литературные мечтания». Одним из первых на этот призыв откликнулся Н.В. Гоголь: за «Вечерами на хуторе близ Диканьки» и «Тарасом Бульбою» последовали «Ревизор», «Шинель» и «Мёртвые души».
«…Берите, – обращается Белинский к писателям, – содержание для ваших картин в окружающей вас действительности и не украшайте, не перестроивайте её, а изображайте такою, какова она есть на самом деле, да смотрите на неё глазами живой современности…» Писатели – а это были Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, Д.В. Григорович, В.И. Даль, Ф.М. Достоевский и др. – его услышали. Возникает «натуральная школа» – школа художественного познания России. Критик умирал со спокойной совестью, с чувством исполненного долга. В лице писателей этой «школы», отмечает он перед смертью, «русская литература пошла по пути истинному и настоящему, обратилась к самобытным источникам вдохновения и идеалов и через это сделалась и современною и русскою». Да, «она будет идти вперёд, изменяться, но только никогда уже не оставит быть верною действительности и натуре». «Верность действительности» со временем назовут Реализмом, с которым будут связывать не только самобытность и оригинальность русской литературы ХIХ в., но и её величие.
Процесс художественного познания России, начатый писателями «натуральной школы», продолжают Л.Н. Толстой, А.Н. Островский, Н.С. Лесков, М.Е. Салтыков-Щедрин, Д.Н. Мамин-Сибиряк, Г.Н. Успенский, а в конце XIX – начале XX в. – М.Горький, А.П. Чехов, В.Г. Короленко, И.А. Бунин, А.И. Куприн, А.Н. Толстой, И.С. Шмелёв, М.М. Пришвин, В.В. Вересаев, Л.Н. Андреев и др.
3
Однако этот процесс устраивал далеко не всех читателей и писателей. Да, художественное познание России остаётся в нашей литературе основным, ведущим. Только картины русской жизни становились всё мрачнее, непригляднее, безысходнее («Дети подземелья», «На дне», «Яма», «Рассказ о семи повешенных» и т.д.). С одной стороны – «писатель пописывает, читатель почитывает», с другой – «Господи! Помилуй нас! Жить нам неохота». И мечта о «безумце», «который навеет человечеству сон золотой»…
Ощущается тоска по какой-то другой, иной литературе. Возникают и теоретически обосновываются новые движения со своими направлениями и течениями: Символизм, Акмеизм, Футуризм, Натурализм. В рамках Реализма формируется крестьянская и пролетарская поэзия, всё настойчивее заявляет о себе необходимость отражения революционной борьбы («Мать»). Пестрота необычайная! Какое назначение литературы станет определяющим? Неясно.
И тут наступает Октябрь 1917 г.
Теряют смысл, ощущение естественности и необходимости вместе со всеми своими теоретическими обоснованиями те движения, направления и течения, что были оторваны от происходящего и никак не связаны с отражением текущих событий. Сохраняется только Реализм с его неизменной верностью действительности, с которым почти безоговорочно и однозначно связывается будущее нашей литературы (См.: Пролетарский сборник. Кн. 1. М., 1918. С. 3).
Познание и художественное отражение жизни новой России становится самым востребованным и привлекательным («Чапаев», «Железный поток», «Цемент», «Конармия», «Разгром» и т.д.). Одновременно идут поиски достойного определения этого Реализма: «монументальный», «романтический», «революционно-романтический», «героический», «пролетарский художественный» и т.д. А в 1932 г. – и «социалистический».
Возникшие в послереволюционное время писательские ассоциации, группы и «фронты» настойчиво ищут платформы для объединения единомышленников. Появляются: «Всероссийский союз писателей», который вскоре переименовывается в «Союз советских писателей», провозглашается создание «Федерации советских писателей», затем «Федерации объединений советских писателей», «Всесоюзное объединение рабоче-крестьянских писателей» и т.д. – причём каждое со своими целями и творческими задачами. В декабре 1929 г. выходит декларация «Всероссийского союза советских писателей», где говорилось, что «рассматривать литературу только как отражение жизни – значит снижать и обесценивать задачи литературы». Она «есть не только отражение жизни, но и могучее орудие социалистического переустройства». А потому «Всероссийский союз советских писателей считает себя отрядом революционной интеллигенции, связавшей свои цели и задачи с целями и задачами пролетариата в едином плане борьбы за социализм». Тогда же состоялся и первый диспут о «социальном заказе».
Так была сделана заявка на необходимость новой литературы и нового писателя. Она была услышана. Сначала ЦК ВКП(б) своим Постановлением от 23 апреля 1932 г. «О перестройке литературно-художественных организаций» объединяет «всех писатели, поддерживающих платформу советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый союз советских писателей». И затем в августе 1934 г. была поддержана Первым Всесоюзным съездом советских писателей, закрепившим в своём Уставе положение о «методе социалистического реализма», который «требует от художника правдивого, исторически-конкретного изображения действительности в её революционном развитии», не забывая при этом, что «художественное изображение действительности должно сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихия в духе социализма».
Теоретическим обоснованием новой литературы, её творческих установок, целей, назначения и задач, становится «социальный заказ» художественно изображать жизнь страны, советскую действительность, помогая «идейной переделке и воспитанию трудящихся в духе социализма». И хотя социализма у нас ни тогда, ни после не было (см.: «Великий Октябрь и «социализм» Страны Советов» – Лит.Россия, 2017, № 38), но вера в него, в светлое, связанное с ним будущее, была. Советская действительность при этом воспринималась и толковалась как реальное воплощение социалистического строительства, художественное изображение которого, естественно, под силу лишь особому виду реализма – социалистическому. Идея такого реализма почиталась вкладом в теорию литературы и художественное творчество и последовательно внедрялась в сознание писателей.
Но ничего социалистического в стране не было, и писатели изображали лишь то, что предлагала им реальная советская действительность, создавая новую, советскую по своему содержанию литературу. Формируются направления, начало которым было положено ещё в 20-е годы. Реалистическое с его верностью современной писателям действительности и отдельным в нём сатирико-юмористическим течением. Историческое – отдавая дань событиям Гражданской войны, а также героическому и трагическому прошлому России. Романтическое с его научно- и ненаучно-фантастическими составляющими. Панегирическое, откликаясь на все государственные праздники, официальные и юбилейные даты, в том числе дни рождения деятелей коммунистического движения, руководителей партии и правительства. Особое направление составит литература о Великой Отечественной войне. И пока существовала Страна Советов, эти направления определяли лицо и характер советской литературы.
4
С падением советской власти завершился и советский период в истории отечественной литературы. «Идейная переделка и воспитание трудящихся в духе социализма» закончилась. «Заказ» на идейную «переделку и воспитание трудящихся в духе капитализма» писателям никто не давал. Да и давать его было некому. Шла борьба за иное политическое и экономическое устройство страны. Люди насмерть бились и «гибли за металл». И пока новая власть не утвердилась, литература никого, кроме членов распавшегося Союза советских писателей, не интересовала и была пущена, как говорится, на самотёк.
В то же время жизнь в ней не прекращалась и по инерции шла по уже накатанным направлениям.
Реалистическому, но уже с заметной тягой к амурному и бытовому натурализму, криминальной составляющей действительности и обличению «ужасов» советского прошлого. Историческому – с растущим интересом к «белому движению» и его представителям, к «окопной» правде и неудачам в Великой Отечественной войне.
Романтико-фантастическому. Отчасти панегирическому, как на левом, так и на правом флангах литературной общественности.
История смены у нас характера и содержания литературы показывает, что каждый раз это было связано с изменением представления о её назначении. Тредиаковский, ратуя за новую в России литературу («науку Стихотворную»), видел её назначение в том, чтобы привести наш народ «в высокую славу», к какой уже «пришли» другие народы, благодаря своим литературам. Белинский считал, что русская литература должна быть зеркалом русской жизни и всем своим содержанием «выражать Россию». Советская литература была нацелена на правдивое изображение новой действительности в сочетании с задачей «воспитания трудящихся в духе социализма».
В годы «перестройки» вопрос о назначении литературы и призвании писателей был снят в пользу «свободы творчества», понимаемой как «свобода» от «социалистического реализма» и вообще от любой идеологии. В 90-е годы «свобода творчества» становится теоретическим обоснованием литературы, что должна прийти на смену советской.
С утратой понятия о назначении литературы и призвания писателей утверждается представление о механическом характере литературно-художественного творчества как простом «составлении текстов» на самые разные темы и случаи. Если и раньше было достаточно пишущих, которые так и «творили», то теперь это становится практическим руководством к действию для всех, «хотящих, – как говаривали в XVIII в., – быти писателями». Немало людей увидели в таком «творчестве» сравнительно лёгкий способ выделиться среди других, заявить о себе, прославиться. И решили сделаться «писателями».
На сегодня мы имеем несметное количество «текстов», созданных их авторами с единственной целью: напечататься, прослыть писателем (прозаиком, поэтом), получить своего читателя и признание литературной общественности – т.е. какую-нибудь премию. Само по себе, в целом, это неплохо, что говорит о возросшей тяге наших граждан к духовно наполненной, не только религией, жизни. И только.
В теоретическом и творческом отношении ничего не изменилось. Как видели в литературе «письменную форму искусства слова», «вербальный вид искусства», так и продолжали видеть. Как считали, что она должна быть верной действительности, изображать реальную жизнь, так и продолжали считать. Только действительность становилась всё непригляднее и непригляднее, а в жизни всё светлое, позитивное вытеснялось тёмным, негативным, безрадостным.
В своё время Белинский обратил внимание на феномен появления «мёртвых произведений». «…Мертво, – писал он, – художественное произведение, если оно изображает жизнь для того только, чтоб изображать жизнь, без всякого могучего субъективного побуждения… если оно не есть вопль страдания или дифирамб восторга, если оно не есть вопрос или ответ на вопрос». Именно такие произведения заполнили наше литературное пространство, начиная с конца 80-x годов. Они правдиво изображали жизнь только ради её изображения – криминальную, амурную, гламурную, бытовую, служебную (учителей, врачей, военных и т.д.), где преобладала так называемая «чернуха». Они были написаны довольно гладко, хорошим языком, легко читались, утоляя любопытство многих художественной информацией о новой и/или неизвестной им до того действительности. Никаких иных, «могучих субъективных побуждений» и иных целей для творчества, кроме успеть сказать о чём-то раньше других, у писавших в те годы не было. Но если для советских писателей исходным, даже, можно сказать «подсознательным», было: «В жизни всегда есть место подвигам», то для писателей 90-х – 2000-х годов стало: «В жизни всегда есть место подлости». Почти полностью был потерян интерес к хорошим людям.
Многое стало напоминать и XVIII в.: литература становится подражательной. Пишущие ориентируются на многочисленные переводы произведений зарубежных авторов. «Составление текстов» по западным образцам оказывается очень привлекательным делом. В результате, говоря словами Белинского, писатели перестали «выражать и воспроизводить в своих изящных созданиях дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны… его внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений», окончательно утратив представление о своём призвании.
Амбиции «составителей текстов» и озабоченных их судьбой, понятны. Но разве смысл писательской деятельности только в удовлетворении авторских амбиций, в «самовыражении», как сегодня принято считать в литературном сообществе? Можно согласиться, что любой творчески, складно «составленный текст» на ту или иную тему может претендовать и рассчитывать на какую-то премию. Но разве в этом цель и назначение литературно-художественных произведений? Вообще художественной и лирической словесности?
Конечно, «чернушная» и «получернушная» правда, изображение интриг, скандалов, семейных неурядиц, криминальных историй и любовных похождений продолжает пользоваться и всегда будет пользоваться читательским спросом (любопытство безгранично и неутолимо). Вместе с тем всё острее и острее ощущается необходимость не только в занимательной, развлекательной и познавательной, но и другой по своему характеру и назначению литературе. Её идея буквально, как говорится, витает в воздухе. И она неизбежно появится. Какая? И как скоро?
5
«…Новый гений, – опять приходится обращаться к Белинскому, который сумел обозначить путь развития нашей литературы на сто лет, – открывает миру новую сферу в искусстве… в свою очередь, и движение мысли, совершающееся в критике, приготовляет новое искусство…». Можно терпеливо ждать появления нового гениального писателя, который откроет нам новый литературно-художественный мир. Но его рождение от нас не зависит: это Божий Промысел. И можно, в ожидании гения («На Бога надейся, да сам не плошай»), привести в «движение» литературно-критическую мысль, нацеливая её на «приготовление» новой литературы.
В 20–30-е годы XIX в. «движение мысли» в критике, направленное на «приготовление» литературы, способной «выражать Россию», привело к её созданию, определив характер и содержание произведений её «Золотого века». С 30-х годов XX в. по наши дни характер и содержание литературных произведений определяется государственной политикой. В советское время прямо, указывая как и о чём надо писать. Затем косвенно, признавая лишь одно – «свободу творчества»: пиши, как хочешь и о чём хочешь.
И всё бы хорошо, если стремление к «свободе творчества» сопровождалось бы и осознанием того, что такое художественная литература, в чём её назначение и в чём призвание писателя. Но ничего такого не произошло. А без осознания этого невозможно надеяться на какое-либо позитивное «движение мысли» в критике и рассчитывать на её способность «приготовлять» у нас новую литературу.
Здесь, к сожалению, существующая ныне теория литературы нашим критикам ничем помочь не может. Единственное к чему пришли теоретики – это к пониманию того, что «художественная литература – акт придумывания, фантазирования или сочинительства». А зачем нужно «придумывать», «фантазировать», «сочинять»? Кто это должен делать и зачем? Сегодня на эти вопросы ни «Теории литературы», ни энциклопедии, ни словари ответа не дают. Как и на вопрос: почему с момента возникновения художественной литературы человечество дорожит ею, по-своему лелеет и не забывает поощрять писателей?
Только ответив на эти вопросы, можно понять, что сегодня представляет из себя наша литература, насколько она соответствует своему назначению, а писатели – призванию, и каких произведений словесности нашему обществу и читателям, в условиях современной им российской действительности, не хватает, но какие крайне необходимы для их духовного и нравственного развития. И если теоретики до сих пор не смогли ответить на эти вопросы, то отвечать на них придётся критикам, тем, кто неравнодушен к нынешнему состоянию отечественной литературы и кому небезразлично её будущее.
Разумеется, если они захотят участвовать в «приготовлении» новой у нас литературы. Их ответы на эти вопросы и станут её теоретическим обоснованием. Другого пути к новой литературе, если не сидеть сложа руки и спокойно ждать рождения гения, нет.
Дело за «малым» – чтобы объявился у нас хотя бы один критик, который подобно Белинскому выработает своё, конкретное представление о характере и содержании этой литературы, обозначит её параметры и непосредственно займётся её «приготовлением», выявляя в текущем литературном процессе ростки будущего.
Тем не менее, в любом случае, как показывает история литературно-художественного развития России за триста лет, возникновение у нас новой литературы неизбежно. Движение литературно-критической мысли лишь ускорит её появление. Тому может способствовать и движение теоретико-литературной мысли. На необходимость построения новой теории литературы «Литературная Россия» уже обращала внимание в 2015 г., в Год Литературы: «Что есть поэт? Искусный лжец» (№ 36) и «Разговор с самим собой» (№ 38).
Но ведь такие авторы в русской литературе уже есть. Михаил Тарковский, Олег Ермаков, Валерий Терехин, Михаил Лайков. Читал их произведения уважаемый господин Курилов?
Просто замечательная статья! Согласен с автором почти во всем. Правильные вопросы он задал.
Только он не заглянул вглубь тех процессов в литературе, которые происходили после падения СССР. Не задумался над тем, что буквально все писатели, которые стали известными лет 10-20-25 назад, а сейчас потихонечку уходят в тень. Все он воспитаны и распропагандированы, (назовем для краткости) Вашингтонским обкомом. По его приказу, но на наши деньги, нашими либеральными властями. Именно для пропаганды таких писателей создавались литпремии с большими деньгами. А советских авторов ещё вполне работоспособных, которые могли бы создавать новые произведения, по невидимому простому читателю приказу вашингтонского обкома, просто замолчали, выкинули из литпроцесса. И большинство растерялись, сами покинули поле боя.
Полностью прав автор в том, что вот-вот на наших глазах появится новая русская литература, которая глубоко покажет реалии современной русской жизни, покажет новый русский характер. Автор просто не знает какая идет подспудная невидимая глазу ожесточенная война за будущую литературу. Вы увидите, как молодые ребята, которым сейчас по 20-25 лет, на ваших глазах создадут эту новую русскую литературу, и героями ее будут, не рвачи, продажные менты, нытики и вороватые подонки, как сейчас, а настоящие русские люди, созидатели, с сильными характерами, которых в жизни очень много, но которых пока литераторы просто не замечали, потому что это противоречило позиции вашингтонского обкома. Ему нужно, чтобы русская литература описывала только грязь и прочие мерзости жизни, которые всегда были во всех странах и во все времена. Власть вашингтонского обкома постепенно, огрызаясь, кусая, медленно уступает, уходит в небытие. Но пока ещё сильна, тормозит развитие русской литературы, старается подавить все талантливые ростки новой литературы.
Благодарю. Задумался.
Да, смысл писательской деятельности именно что в самовыражении. Это не новость, что писатель пишет прежде всего для САМОГО СЕБЯ. Разве не так?
1. Статью А.С.Курилова прочитал три дня назад, в пятницу. Но комментировать не стал, т.к. ввязался в дискуссии по англицизмам. Не столько по теме “засорения” русского языка, сколько по попыткам сломать традиционный звуковой строй русско-славянских речи, содержательность и художественность поэзии и прозы. То есть речь идёт о сохранении также менталитета русского читателя. И помня предупреждение адмирала-Президента АН России А.С.Шишкова в книге «Славяно-русский корнеслов»: «Хочешь погубить народ, истреби его язык»
2. Статья самого эрудированного на сегодня филолога А.С.Курилова является содержательной и постановочной. Странно, что вездесущие литераторы-комментаторы помалкивают.
3. Желание и надежда А.С.Курилова: “чтобы объявился у нас хотя бы один критик, который подобно Белинскому выработает своё, конкретное представление о характере и содержании этой (новой – прим. Ю.К.) литературы, обозначит её параметры и непосредственно займётся её «приготовлением», выявляя в текущем литературном процессе ростки будущего”.
Если такой появится, то его “съедят” конкуренты ещё до защиты кандидатской.
4. Поэтому предлагаю любым молодым “поэтам-писателям” “повариться” в современной условиях выживаемости, выходить замуж-жениться -рожать много детей – наследников Рода и России, на этом пути выявлять тенденции положительные и отрицательные, которые надо будет “отражать” в публикациях и фактически предлагать решать экономическими и нравственными законами и, конечно, годовыми и долгосрочными госбюджетами.
Не знаю – наивно это, или реально.
В последние сто лет литературная критика на русском языке использовалась как идеологический скальпель, предназначенный для отсечения всего лишнего и вредного, указывая писателю, в чём состоит его “призвание”. А “предназначение призвания” определялось содержанием статьи В.И.Ленина “Партийная организация и партийная литература”. В данном тексте мы видим “акробатический пируэт”, где критику декларируется не роль “ценителя представленного произведения”, а роль “гурмана в ресторане”, заказывающего блюда на свой вкус. ( а может быть, это просто констатация реальности?) То есть, автор сознательно “ставит телегу впереди лошади”, завуалированно интерпретируя ленинские тезисы. Оно и понятно: в этой “творческой дилемме” изобрести что-то новое невозможно.
1. Александр Сергеевич Курилов ожидает цитирую: “чтобы объявился у нас хотя бы один критик, который подобно Белинскому выработает своё, конкретное представление о характере и содержании этой (новой — прим. Ю.К.) литературы, обозначит её параметры”. Мне не верится, что А.С.Курилов замкнулся только в исследовании литературы 18-го и начала 19-го веков.
2. Критик-литературовед (призываемый Куриловым) давно объявился в своё время – это Юрий Иванович Селезнёв – автор книги “Златая цепь” (“Современник”, 1985, с предисловием В.Ганичева), – специалист по русско-славянской поэзии, литературе и первый глубокий знаток творчества Ф.М.Достоевского
3. В статье “Перед дорогою большою” (1977 г. !!!) Ю.И.Селезнев Тогда дал анализ поэзии Н.М.Рубцова на нескольких примерах (“Журавли”, “Тихая моя родина”, “Душа хранит”, “Ферапонтово”, ” В минуты музыки” и др.) как национальной, основанной на народной лексике и народных образах (моё и не только мнение).
4. В другой статье “Душа подвига” Ю.И.Селезнёв даёт критический анализ стихам Вознесенского, Евтушенко, Соколова, Кузнецова. И заканчивает обзор завещанием Н.Рубцова “Россия, Русь! храни себя, храни! – которое видим на постаменте памятника Поэту в Вологде.
5. Господа-товарищи комментаторы! Прежде чем судить о Содержании Русской Поэзии – прочитайте хотя бы вышеназванные статьи Ю.И.Селезнёва
Юрий Иванович Селезнев (1939-1984) больше всего прославился своими исследованиями творчества Достоевского. Его диссертация была посвящена вопросам пространства и времен в творчестве Достоевского. У него была собственная концепция, а на его семинары по Достоевскому приезжали знаменитые профессора, а он тогда даже ученой степени не имел. До сих пор его “Достоевский” в серии “ЖЗЛ” – непревзойденная биография. Сам он был скромный, разносторонне образованный. Небольшая заслуга иметь эрудицию, живя в Москве, где университет, библиотеки, архивы. Совсем другое дело – специалист из отдаленных от Москвы городов, когда трудно было с литературой, наставниками, архивами, не было тогда интернета и тп. В Москве же его ожидала трудная судьба. Это был замечательный, скромный и принципиальный человек.