НЕРЕШИТЕЛЬНЫЙ

Рубрика в газете: Рассказ, № 2021 / 5, 10.02.2021, автор: Иван САБИЛО (г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)

СКВЕРНОЕ ДЕЛО

В моей жизни было несколько случаев, когда выпадало болезненно пережить состояние не то, чтобы трусости, а скорее, нерешительности.
Но, как говорится, до поры, до времени…
Наш пятиэтажный дом стоит на окраине города, у железной дороги. До седьмого класса мы с одноклассником и соседом по дому Гариком Ляховичем учились в старой школе, до которой полчаса ходьбы. А в седьмом перешли в новую, что построили нам в десяти минутах от дома. Ходили через скверик, где не редко встречали нас кирпичи и требовали «капусту». Кирпичами здесь называли шпану, что жила рядом с бывшим кирпичным заводом. Тут много лет добывали глину, а когда она иссякла, завод и его работники переместились в другое глиняное место, оставив после себя цех-развалюху и огромный карьер. В карьере вода. Можно плавать, сколько хочешь. И тут же – наглые кирпичи, облегчавшие нам карманы. Какая там у нас «капуста», но даже мелочью они не брезговали.
У нас с Гариком квартиры в одном коридоре. Наши с ним комнаты разделены тонкой стенкой, так что я иногда слышу, как мать Гарика ворчит на него, в основном, упрекает в лени. Гарик что-то односложно отвечает, и продолжает лениться. Интересно, что его отец никогда не вмешивается в разногласия между сыном и матерью. Гарик однажды сказал, что «батя» занят напряжённой работой тепловозного машиниста, и не может себе позволить трату нервов на домашние выясняловки.
Мы пожаловались на кирпичей отцам, и они по очереди несколько дней подряд встречали нас после школы. Но, как назло, кирпичи при них так и не появились. Мой отец, больничный врач, сказал, что раз им невозможно встречать нас каждый день, то он советует ходить в школу без денег. Или обходить сквер, сделав путь немного длиннее. Мол, тогда не будем попадать в конфликтные условия. Отец Гарика настроен решительно и сказал, чтобы мы не робели, и не подставляли карманы кирпичам. А врезали бы им, как следует, между глаз. Тогда они подумают, стоит ли связываться с нами, или поискать других, потрусливее. Мой отец предложил сообщить милиции о наглости кирпичей, но отец Гарика взмахнул руками – какая милиция, Гриша?! Пускай сами себя обороняют. На всю жизнь милиционера к ним не приставишь!
Мы с Гариком детально обмозговали отцовы слова. И приняли идею тепловозного машиниста. Но тут же задумались, вспомнив, какие зверюги торчат среди кирпичей. Прежде всего Пончик – кривоногий прыщавый толстяк-балбес, который всё время жевал чёрную битумную смолу и цыркал языком, стреляя слюной на три, а то и на четыре метра. Он же без разговоров бил под дых, если ты ему не подставлял карманы. За ним Тям-тялям, – длинный желтокожий ханурик, у которого слегка косил правый глаз, и оттого придавал ему свирепый, если не сказать, пиратский вид. Однажды он вытащил у меня из пиджака карманные часы – подарок губернатора моему отцу в День медицинского работника. Часы папа держал дома в деревянной коробочке, никогда ими не пользовался и не знал, что я изредка хожу с ними в школу. Тям-тялям даже присвистнул от радости. Но Пончик приказал вернуть, пригрозив, что за эту штуковину посадят. Остальные двое-трое так себе, не особенно задиристые и не лазившие по карманам.
– Если вкинем кирпичам промеж глаз, не размажут они нам носы по щекам? – спросил я.
– Давай так, Жень. У моего двоюродного брата Петьки есть дальнобойная рогатка из красной резины. Лупит, как из пушки. Ты пойдёшь вперёд, и как только они остановят тебя, я как врежу! Посмотрим, что с ними будет.
– А с нами?
– А мы набросимся на них и дадим по мозгам. Я ещё парочку раз шмальну из резиновой пушки. Уверен, не выдержат!
– Годится. Только смотри, не промахнись.
На следующий день после школы мы снова направились через сквер. Я впереди, Гарик метров на десять сзади. Начало октября, солнечный прохладный день, жёлто-красная листва клёнов и лип под ногами. Не сговариваясь, мы запели нашу популярную: «Вот и пала ночь туманная, ждёт удалый молодец…» Не успели дойти до середины сквера, как из боковой дорожки – они.
– Вау, кого я вижу! – закричал Пончик и вскинул руку. – Олигархи крутые! Спонсоры наши…
– Обойдёшься, – проговорил я хрипло и будто не своим голосом. И остановился. Посмотрел на Гарика – он достал рогатку, заряжает. Пончик и Тям-тялям налипли на меня. Пончик полез в мой карман, но я отбил его руку. И тут что-то просвистело возле моего уха. Оглянулся на Гарика – тот снова заряжает. Понятно, что первым выстрелом промахнулся, к тому же, едва не угодил мне в ухо.
– Давай, сам вытряхивай! – заревел Пончик. – Хочу пива и мороженого!
Я вывернул карманы штанов – пусто.
Подошли ещё двое. Смотрят, улыбаются.
– А в куртке! – ревел Пончик.
И в куртке пусто, – вывернул я курткины карманы.
– Давай второго сюда, – сказал Тям-тялям, – провер…
Он не договорил – камень из рогатки попал ему в щёку – Тям-тялям закричал от боли и бросил руки на лицо. Пончик и ещё двое кирпичей рванули за Гариком, догнали и стали бить. Я, будто оцепенев, ждал, когда Тям-тялям снимет руки с лица, чтобы взглянуть на результат. Наконец, он открыл щёку – в середине взбухшей опухоли красовался яркий синяк. Наверное, я от удивления вытаращил глаза, потому что он двинулся на меня с ядовитым полушепотом:
– Ты, гнида, этого хотел? Этого, да?!
– Мы вас не трогали, вы сами…
Мне бы здорово влетело, но тут на дорожке появились два дядьки. Тям-тялям прыгнул мимо меня и помчался к Пончику.
– Эй! – рявкнули дядьки. – А ну, брысь!
И вся гоп-компания разлетелась по кустам. Я подошёл к Гарику – разбит нос, кровоточит губа. Жалко парня. Полез в ранец – мама туда кладёт пакетик салфеток – протянул Гарику. Он стал размазывать и вытирать кровь. Я успокаивал:
– Ничё, до свадьбы заживёт. Ты ему тоже приварил, будь здоров!
– Ага, я видел, как он за морду схватился. Теперь подумают, прежде чем лазить по карманам.
– Ага, если у них есть, чем думать.
– Чисто? – показал он мне лицо.
– В общем, да… хотя и нос, и губа несколько утратили вид.
– Но и ты, Жень, мог бы на подмогу прискакать, – сказал он и отвернулся.
– Я и собирался, а тут мужики…
Дома рассказали о нашей стычке. Мой отец твердил, что надо всё-таки заявить в милицию. А Гариков на дыбы: ни в коем разе, пускай сами держат оборону. Это укрепит им становую ось и проблемы исчезнут сами собой.
И правда, больше кирпичи не встречали нас на сквере. Может, одумались, а может, нашли кого побогаче.
Одно плохо – остался горький осадок оттого, что я тогда не поспешил на выручку Гарика. Он никогда не вспоминал о моей нерешительности, но от того не легче.

АФИША

В Катю Морякову, с которой мы учились в одном университете, я влюбился на четвёртом курсе. Она была на год и на курс младше меня. Почти одного роста со мной, фигуристая, с живым, артистичным лицом и чёрными, слегка вьющимися волосами. Часто смотрит на тебя большими карими глазами и словно бы что-то спрашивает. А ты не знаешь, что ответить, и робеешь, будто на экзамене. Познакомились мы в спортзале, куда оба приходили на вечерние занятия. Наше увлечение все называли фитнесом, но мне это слово не нравилось, и в одном разговоре с Катей узнал, что и она не в восторге от подобного выраженьица. Хотя фитнес в переводе на русский – «годность» или «приспособленность», что не так режет ухо. Но как такими словами пользоваться в быту? «Займусь годностью»? Или «Пойду на приспособление»? Смешно. Так что «фитнес», и ничего другого.
В общем, стали мы тренироваться с Катюшей, не скрывая радости от наших встреч. Я был на седьмом небе. Что меня в ней больше всего привлекало? Прежде всего самостоятельность. Она – воплощённое самовластье. Много читает, кажется, нет такой книги, которую бы она не прочитала. Я тоже по её примеру взялся читать. В доме было штук сорок книг и среди них «Граф Монте-Кристо». Начал с него. Но стоило открыть первую страницу и одолеть несколько строк, как тут же пропала связь с книгой – в голову полезла сущая чепуха, которая всегда и прочно связана с твоими мозгами и с твоей памятью.
Признался ей в этом.
– Да, многие разучились читать, – сказала она. – Точнее, многие влипли в свои гаджеты и смартфоны, и в то, что туда напихано. А книга – женщина, её постигать нужно.
– Как тебя, что ли?
– Нет, я пока не женщина, но как будто на пути к этому высокому званию.
– Тогда я твой попутчик.
– Для начала неплохо, а там посмотрим, – сказала она и погладила мою руку.
Побывали мы с нею в театре и в кино. А также сходили на концерт модной корейской группы, и удивились, что далёкая от нас Корея прекрасно владеет современным шлягером и передовой попсой.
Были у нас и поцелуи – Катя почему-то называла их детскими, а я придавал им самое серьёзное значение, чувствуя после них особую ответственность за наши отношения.
В начале декабря Катя спросила у меня, где мы будем встречать Новый год? Мне понравилось, что она сказала «мы», и я ответил – где угодно, хоть у меня, хоть у неё.
– Я уже бухнул своим, что встречаюсь с тобой, и они будут рады познакомиться, – сказал я.
– И я тоже. Давай, у меня?
– Не вопрос, мои не откажутся. Хорошо бы, им что-нибудь подарить.
– И это не тема. Прошлой зимой перед Новым годом мы с девчонками из нашей группы заработали кучу денег. Я с Танькой на мыловаренном заводе, а Люда с Эвелиной на фасовке сахара и круп на каком-то складе.
– Благодатная мысль, – сказал я. – Узнать бы, нужны им сейчас временные стахановцы или нет.
– Не проблема, Жень, сейчас узнаю, – сказала она и вошла в телефонную будку. С кем-то поговорила, и обрадовала меня – нужны!
Через два дня мы с нею уже фасовали в пакеты сахарный песок. Дело простое: Катя и работницы на аппаратах ПИТПАК принимали пакеты типа «подушка» объёмом 0,9 – 1,5 кг и укладывали на тележки. А я, и ещё один откатчик увозили в транспортный цех, где снимали с тележек и подавали по транспортёру во двор на машину.
Пахали во вторую смену, с шестнадцати часов до ноля, так что и лекции посещали, и на занятия не опаздывали. И так две недели, до того дня, когда нам выдали по девять тысяч рублей.
– Обалдеть! – сказал я. – Можно вообще не учиться, а зарабатывать на жизнь таким простым делом.
– Не расслабляйся. Американцы говорят, глупо делать то, что можно поручить обезьяне.
– Я пошутил. На самом деле меня интересует вопрос о подарках. Теперь, когда до Нового года всего три дня, а мы – богатые карандаши, для нас это не вопрос.
– Тогда вперёд! – рассмеялась она и взяла меня под руку.
Известно, предновогодье всегда суетное, если не сказать шалое. Когда-то школьником, вдохновлённый предновогодней лихорадкой, я кропал стишки типа: «Под Новый год хмельные все какие-то. // Не от спиртного даже, просто так. // Торговцы ёлками, болезненно крикливые, // прохожим лес сбывают за пустяк…». Ах, школа, школа! Стать бы ещё при жизни великим, чтобы посмотреть на свой портрет в одном из твоих классов!..
В последний выходной мы с Катей рванули по магазинам за подарками для родителей. Старались найти не какую-нибудь безделушку, а что-нибудь полезное, что пригодилось бы в обычной жизни каждого из них. Так, её отцу, который в последнее время стал прихрамывать на правую ногу, купили 90-сантиметровую палочку-помогалочку – лёгкую тросточку с красиво изогнутой деревянной рукоятью и весом всего триста граммов. Её маме – янтарный браслет, который она однажды увидела в рекламном буклете, и он ей понравился. Моим отцу и маме взяли наручные часы в изящных коробочках, а мне с Катей – билеты на балет «Баядерка».
Уложили покупки в небольшой коричневый мешок из плотной бумаги и вышли из магазина. Трость несла Катя. Решили оставить подарки у неё, а когда точно условимся, где будем встречать Новый год, приготовим всё конкретно.
Шли, разговаривали. Возле драмтеатра я остановился взглянуть на афишу, а Катя прошла немного вперёд и стала ждать. Не успел прочитать название спектакля, как из-за угла вышли трое и один из них ни с того ни с сего пнул мой пакет с подарками, так что я чуть не выронил.
– Аккуратней нельзя? – резко спросил я. Но тот даже не оглянулся и прошёл мимо. А его дружок ударил меня по щеке и победно хихикнул.
К нам подбежала Катя, ухватила первого за рукав:
– Ты что делаешь, скотина! Да я сейчас в милицию…
– Заткнись, клизма. А то мы вам покажем такую милицию!
И пошли, как ни в чём не бывало.
Я раскрыл мешок – всё, на месте, всё цело.
– А тебе как не стыдно! – закричала Катя. – Почему ты не ответил на их выходку?
– Подарков пожалел, – сказал я. – В драке могли бы остаться без них.
– Да и чёрт с ними, с подарками! Они сейчас ликуют, что унизили нас. Ты хоть это понимаешь? Кто ты теперь, если… если… Всё! Забирай к себе это барахло, а я подумаю, где буду встречать Новый год.
– Катя, не горячись. Извини, что так вышло. Следующий раз…
Она не слушала. Перекинула трость в другую руку и быстро пошла, не останавливаясь и не оборачиваясь. Я направился вслед, надеясь как-то объяснить, что со мной случилось минуту назад. И ждал, что она остановится. Нет, не останавливается. И даже припустила бегом.
Фу, как неловко. Не думал, не гадал, и нате. И что теперь? Мириться надо, вот что. Но захочет ли? Посмотрим, пускай побесится, у таких, как она, быстро проходит.
Придя домой, позвонил ей – она долго молчала в трубку. Потом сказала, чтобы мамин браслет я завтра принёс на занятия. И раздались короткие гудки.
– Так тебе и надо, – сказал я вслух, и не понял, кому я это сказал. – Всё ходил, думал. Вспомнил давних кирпичей. И так противно стало, хоть вешайся. Никого не трогаю, не оскорбляю, не притесняю. И страдаю. За что?!
С Катей так и не помирился. Не судьба. Новый год встречал дома с мамой и папой. Встретил и пошёл спать…

СНОВА СКВЕР

Ещё был случай в Польше, в Варшаве…
Недавно мне исполнился тридцать один год. Я женат на выпускнице нашего университета – моей сотруднице по хим. лаборатории Даше. Мы с нею специалисты по измерению и оценке факторов производственной среды. Бережём экологию. Растим шестилетнего сына Колю, который уже бегло читает и даже пытается писать. Сначала жили с моими родителями, а потом помогли им купить однокомнатную квартиру, и два года назад они переехали.
Так случилось, что мой друг и сосед по коридору Гарик Лахович девять лет назад похоронил отца, а полгода спустя маму. Тогда же, завершая учёбу в университете, влюбился в свою однокурсницу, польку Элизу. И она ответила любовью. Они поженились и переехали к Элизе на родину, в Познань. Свою квартиру Гарик продал – и кому! – Пончику, одному из бывших кирпичей, к тому времени женатому, торговому работнику и соавтору двух дочек, десяти и восьми лет. Девочки занимались каким-то единоборством, и часто во дворе энергично имитировали приёмы то ли кикбоксинга, то ли каратэ. Жена Пончика Валентина трудилась кассиром в местном гипермаркете «Лента», была женщиной видной, но как будто усталой или, если точнее, обиженной.
Меня Пончик не узнавал, не собирался узнавать. И я не сразу узнал его – теперь он не похож на Пончика. Вытянулся, похудел, отрастил волосы до плеч и навёл яркую татуировку на руки до самых локтей. Первое время, год или два, соседи жили тихо, никаких недовольств в отношении их поведения у меня не возникало. Потом началось. И чем дальше, тем чаще. Выступал Пончик. Кричал пьяным голосом, ругался, включал заборные слова. И всё это перед женой и дочками. Причём именно похабень особенно чётко звучала через стенку. Наш Коля, слушая запретные, как ему казалось, выражения, посматривал на меня и ждал каких-то слов. Но я лишь разводил руками и выпроваживал его из своей комнаты. А в памяти постоянно всплывали картинки из сквера, где Пончик шарил по карманам и отнимал копейки.
Дальше – больше. К пьяным крикам стали примешиваться тумаки и пощёчины. И плач девочек, которых тихо успокаивала мать, но они долго не успокаивались. Встречая Валентину в коридоре или во дворе, я здоровался и слышал тихий, мало внятный ответ.
Итак, передо мной встали в полный рост наши извечные вопросы: «Что делать?» «Кто виноват?» – и логически вытекающий из двух первых – третий вопрос: «Как быть с тем, кто виноват?» Сообщить в полицию? Но вдруг она явится, а в семье мир и порядок? В полицию может заявить жена Пончика, но почему-то не заявляет. Пускай себе живут, как живут, мне что за дело?
С Гариком мы часто перезванивались, поздравляли друг друга с днём рождения и с праздниками. В прошлом году он с Элизой и восьмилетним сыном Юлианом приезжал в гости – отличные ребята! Причём, Юлиан одинаково хорошо разговаривает по-польски и по-русски. Уезжая, поляки потребовали от меня и Даши ответного визита, и мы обещали.
Летом решились. Наменяли евриков и вперёд! Прямого пути до Познани нет, катили через Варшаву. Короткое время между поездами провели в привокзальном кафе. И вот мы в Познани, в двухэтажном особняке на тихой окраинной улице Иноврацлавской. Ведём разговоры на житейские и политические темы. Печалуемся о зашедших в тупик отношениях между Польшей и Россией, причина которых, как нам кажется, то, что Польша видит в России не сестру-славянку, а давнего недруга. – Нет, не в этом дело, – сказала Элиза. – Всё дело в том, что Польше не повезло расположиться между двух её вечных врагов – Германии и России.
Мы с Дашей не стали спорить, но заявили, что со временем обязательно поправим дела, и наши государства полюбят друг друга, так же, как Элиза и Гарик.
Такие разговоры возникали у нас, в основном, за обеденным столом. В остальное время гуляли по городу, заглядывали на рынок за черешней; в ходкой машине «Шкода» ездили по историческим местам, одним из которых стал средневековый замок Курник. Много старинного, диковинного увидали мы здесь. А нашего Колю больше всего впечатлил портрет Теофилии Потулицкой, или «Белой дамы». Юлиан сказал, будто бы по ночам пани Потулицкая выходит из портрета и бродит по своим владениям. Его мама Элиза прибавила, что пани Потулицкая когда-то, сделавшись тут хозяйкой, превратила бывшую крепость во дворец, а замковые угодья в настоящий парк во французском стиле. Коля, раскрыв рот, слушал эти небылицы, потом спросил, нельзя ли в Курнике остаться на ночь, чтобы увидать живую пани Потулицкую. Юлиан захохотал и обнял его: – Нет, пан Коля, ночью вартовники (сторожа) никого сюда не допускают, потому что крепко спят…
По ночам в открытые окна особняка, где мы жили, было слышно, как абрикосовое дерево с тихим шелестом роняет свои плоды на землю. Утром Юлиан и Коля собирали их в сито, ели сами и угощали нас вкусными бело-золотистыми абрикосами.
Пришло время отъезда. Душевно, горячо попрощались мы с нашими друзьями, и сели в поезд, который привёз нас в Варшаву. Здесь пересадка. Лето, жара. На вокзале я оставил Дашу и Колю ждать, а сам вышел подышать вечерним воздухом. Завернул в крохотный скверик и увидел на скамейке парня и девушку. Они целовались. Я повернул обратно, и вдруг парень подбежал ко мне и пшикнул в лицо из газового баллона. И отбежал. Боли я не почувствовал, но тут же бросился в вокзальный туалет и вымыл глаза и лицо. Вернулся к своим. Они сразу увидели, что со мной что-то не так.
– Что с тобой? – встревожилась Даша.
– Ничего, пустяк. Надеюсь, пройдёт.
– Женя, что случилось? – настаивала она.
– Так, нелепица. Когда я возвращался в вокзал, мимо меня промчались двое. Один из них выпустил газовую струю, собираясь попасть в убегавшего от него парня. И зацепил меня.
– Больно? – спросила Даша, доставая из сумочки носовой платок.
– Пока нет, не чувствую. Не переживай, пройдёт.
– Ты запомнил его? Идём, вмажем ему, как следует, – повернулся к дверям Коля.
– Некому вмазывать, – сказал я. – Они так рванули, что аж пятки засверкали.
Подали состав. Мы вошли в вагон и отправились дальше. И какое-то время ждали, как скажется газовая атака на моём состоянии. Никак не сказалась, и мы успокоились. Значит, этот смельчак заправил баллон обычной пугалкой, а не ядовитой пакостью. И то ладно. Ладно-то ладно, а хорошо бы тоже иметь какое-нибудь жёсткое средство на случай подобных выходок. И не типа газовой финтифлюшки, а настоящую травматику. Чтобы, как сказал мой сын, вмазать, так вмазать!

МЕСТЬ

Мысль о травматике не покидала меня всю дорогу. Дома отыскал в Интернете, какие виды её существуют, и отправился в магазин. Выбор огромный, но по цене и внешнему виду больше других мне подошёл пистолет «Байкал». Чёрно-коричневый, пластиково-стальной, пневматический. С пятиконечной звёздочкой на рукояти. Стреляет металлическими шариками почти беззвучно. И не нужна лицензия. Всё, я владелец стрелялки, внешним видом схожей с пистолетом Макарова.
Продавец – юный, но уже лысый, вместе со мной прочитал инструкцию. Тут же показал, как он заряжается. Почесал дулом ухо и предложил зайти в специальное помещение, чтобы опробовать. Не надо, сам проверю. Принёс коробку домой, долго думал, где буду хранить, и решил, что самое надёжное место от Коли книжная полка под потолком. На полке – справочники по медицине, книги о вкусной и здоровой пище и спасительных витаминах. Коля – здоровый мальчик, ему такие книги понадобятся не скоро.
В воскресенье, как обычно, вышел на пробежку, захватив с собой «Байкал». Накануне зарядил его баллоном и тринадцатью шариками. И отправился в старый карьер. По пути поднял жестяную консервную банку – станет мишенью. Пришёл в укромное местечко под обрывом, к тому же без воды. Устроил банку в полутора метрах от земли и, чувствуя некоторое волнение, отошёл метров на семь и прицелился. Раздался сухой треск, будто раскусили крепкий орех. Промах. Выстрелил снова – попал. Банка слетела со своего места и покатилась по земле. Поднял, вгляделся – на жестяном боку глубокая вмятина, но дырки нет. Отлично, сказал я и пристроил банку на прежнее место, только теперь уже не боком, а дном ко мне. Выстрелил, попал, – оружие безотказно являет свою основную функцию.
Дома не удалось сразу положить пистолет в заготовленное место – жена и сын как раз читали в моей комнате сказку. Сунул его под бумаги в письменный стол и пошёл под душ. Сегодня у меня и Даши последний день отпуска, завтра на работу. Ездили в планетарий, заходили в мороженицу, качались на качелях во дворе. К вечеру явились домой – и опять скандал за стенкой. Пончик называл жену размазнёй и грозил свернуть шею.
Поужинали, уложили Колю спать, а сами сели на кухне разговаривать. Прежде всего, про детский сад, куда завтра утром впервые после отпуска отведём сына. Вечером бабушка-пенсионерка заберёт его. И будет Коля жить у неё и деда до выходных. А на выходные – к отцу и матери – вот радости-то!
Пошёл в свою комнату и услышал грохот у соседа. Будто что-то тяжёлое рухнуло на пол. И громкий то ли стон, то ли вскрик. Тут же раздались детские голоса – надрывные, жалкие. И мат Пончика – вульгарный и злобный.
– Да сколько это будет продолжаться?! – вслух сказал я. – Зачем судьба выдала мне этого беса?!
В глазах моих потемнело, я вспомнил наши встречи с Пончиком на сквере, и прислонился к стене. Бросил взгляд на письменный стол и не удержался. Вытащил «Байкал» и шагнул в коридор. Позвонил к соседу – он открыл дверь, голый до пояса, пьяный, зверски глядящий на меня.
– А-а, это ты, говнюк? Чё надо? Чё ты шаришь по хатам, болван недоделанный? Счас я те устрою, только…
Он начал поворачиваться в квартиру, очевидно, за каким-то предметом. Я стал поднимать пистолет, собираясь прицелиться в бедро, но он, вероятно, подумав, что я избрал мишенью его голову, резко присел, я выстрелил и попал в висок. Он уронил руки на колени, покачнулся и повалился на порог.
Прибежала Валентина – одна щека красная, будто ошпаренная. Голубая кофточка разорвана на груди, руки дрожат.
– Что такое? Что ты с ним сделал?!
– Ничего особенного. Объяснил, что нельзя жить сволочью. Вызывайте медиков, а я позвоню в полицию.
– Сам ты сволочь! – закричала она, увидев кровь на виске. – Паша, Пашенька, вставай, милый, идём.
Я сунул пистолет в карман, взял Пашу под мышки и потащил в квартиру. Устроил его на кровать, а сам вернулся и позвонил в полицию. Ко мне пришла Даша, молча спрашивает, что случилось.
– Не знаю, – сказал я. – Не знаю, будет он жить, или нет. Но, если будет, не позволит себе многое из того, что позволял.
Почти одновременно приехали медики и полицейские. Медики забрали Пончика, полиция – меня и пистолет. Когда меня уводили, я увидел, что Валя и Даша стоят вместе. Плачут.
– Поплачьте, к этому всё шло, – сказал я. – Остальное не важно, там разберёмся…