Нить

Рубрика в газете: Жизнь национальностей: в поисках гармонии, № 2020 / 21, 04.06.2020, автор: Вячеслав АР-СЕРГИ (г. ИЖЕВСК)

 

Сидел он рано поутру у изголовья матери, умирающей, уходящей по вечному пути – вниз по реке жизни. Свеча её жизни еле колебалась на ветру.
А ветра не было в глухой палате. То были вдохи и выдохи её – хриплые и безнадёжные. Натруженные пальцы рук старой женщины судорожно теребили конец простыни на груди, будто бы отщипывали шерсть с веретена.
Может, ей хотелось и дольше прясть свою жизненную нить. А может, просто закончить начатое дело. А нить судьбы её уже обрывалась, хоть не такой уж длинной она и была…
– А домовину мне сколотите сами. Обратись к Ондыръяну – плотнику. Руки у него золотые. Сделает гроб мне, как лодочку. Лёгкую и сухую. Без сучков. А за труды отдай ему пенжак отцовской… Царствие ему небесное – Поликарушке … Нефартовому, да путёвому. Умнее его, дурака, и не было у нас в деревне. И на работе, и на пирушке – везде был первый.
Он слушал материнскую речь сгорбившись. Будто брёвна падали на его спину, слова матери – тяжёлые и неподъёмные.
Застилало глаза. Но слёз не было. Сквозь марево он будто видел свою мать на лугу. Красивую, молодую… Вжич! Вжич! Жьуч! Пела острая коса в её руках. Тонких, но сильных. Твёрдых и тёплых.
Цветы луговые со вздохом падают к её расставленным ногам, каждым пальцем вбирающим силу земную.
А солнце почему-то зелёное, небо – розовое. Лишь река голубела вдали воронёной сталью.
И слышал он сейчас на голове своей седоватой все пять пальцев ладони материнской шершавой – большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. Слышал, а понять, о чём говорят – не мог.
– В землю положите с бабушкой твоей рядышком. Авось, и встретимся там с маманюшкой – анаюшкой. И настелите хороших полатев, чтобы земля не сразу осела. Боязно ведь… Копать позови мужиков нашенских: Микола, Очея и Юбера. Хваткие они. И роду нашего ж – Шудья. Сразу им не наливай. Это уж потом угости, одари вещичкой памятной. Не то рушничком малым, не то носовичком – и то…
Большая муха покружила и лениво села на его руку. Откуда она здесь взялась? Но руку свою он не отдёрнул. Хотелось, чтобы эта муха была пчелой и ужалила его. И тогда он побежал бы к матери. Жаловаться на боль. И подула бы она нежно на ужаленную руку, намазала бы настоем клея того же пчелиного, разведя его в капле мутного первача. И стало бы легче.
– А саван пусть сошьёт мне Дыдык апай. Имя и руки её – голубиные, лёгкие и добрые. За работу же отдай ей платок оренбургский, что ты мне с армии привёз. Не жалей. Не повязать уж мне его на голову. А Дыдык апай долго ещё будет носить… Хоть и старше меня, но жилка в ней крепче. Сердце у неё сильное, не в пример моему – корявому…
Теперь он видел платок тот оренбургский. Тёплый и добрый. На сэкономленные солдатские деньги купленный. И потому – ох, дорогой.
– А на сороковины всех собери. Никого не обдели, слышь? Каждому что-то отдай, хоть мелочь какую – и то… А то не по-людски будет. Сам не пей. Это уж как поминальщики уйдут – тогда можно. Денег возьми у Микты кудо – кума нашего. Я ему оставляла на похороны. Должно хватить. Скромно. И на церкву тоже… Сынок, связала я тебе носок один, второй вот не успела. А куда же я заготовку вторую девала? Первый носок – в сундуке. А где же недовязанный?
И снова теребила пальцами по простыне. Будто пряла нить шерстяную. Но уж с грохотом-громом захлопнулись крышки древних сундуков – упали веки умирающей. И замерли руки её. Как у Матери Божьей, образ чей лежал на груди материнской, считай, уж с неделю. Крохотный такой, с детскую ладонь.
Он встал и посмотрел на неё – вдруг построжавшую. Хотелось залпом запихнуть в себя стакан белой и тут же занюхать её хлебной коркой. Но матушка не разрешила. И тут он услышал шёпот. Откуда?
– Семью свою береги… А обо мне не тужи, бедный ты мой. Сирота ты теперь круглая… Обо мне не убивайся шибко, а то мне тяжело будет уходить… Отпусти меня хорошо…Не я – первая, не ты будешь – последним. А нить – останется… Остэ Инмаре – Святый Боже…
А за окном, как усталый мерин, понуро стоял октябрьский день. В больнице пахло палыми яблоками. Как ладаном. Приторная сладость разливалась по казённым углам и обволакивала их и его, как матушка в детстве – в пелёнки. Из ткани белой. Шерстяной. И не разорвать уж объятий той ткани вовек.
Яблоки падали где-то в прелые листья. Яблоки падали в прелые листья. Тук! Тук! Тук!

Вячеслав АР-СЕРГИ,
народный писатель Удмуртии