О пиниях и щепотке соли
Рубрика в газете: Эссе, № 2025 / 47, 28.11.2025, автор: Светлана КРЮКОВА
Теплолюбивые пинии не в состоянии выдерживать зимы средней полосы. Внешне напоминающая зонт, пиния кажется силачом, несущим на поднятых руках пышную ношу. Высокий гладкий ствол делает её пригодной для кораблестроения. Читаем у Осипа Мандельштама в стихотворении «Нашедший подкову»: «Вот лес корабельный, мачтовый, / Розовые сосны, / До самой верхушки свободные от мохнатой ноши…», «Говорим: / И они стояли на земле…» – это всё ещё о пиниях? И они (как и мы?) «…шумели под пресным ливнем, / Безуспешно предлагая небу выменять / на щепотку соли / свой благородный груз». Это ведь уже не совсем о пиниях, а вернее совсем не о пиниях. Выделено «на щепотку соли» – как жалобно это звучит! Будто отзвук страшного времени, когда голод и холод, революция и разрушение, и ты, теплолюбивое растение, благородно несущее свою ношу, оказываешься в жутких условиях существования. Когда твоя благородная ноша не стоит и щепотки соли.
«С чего начать?» – это уже разговор о себе, о поэте Осипе Мандельштаме. «Всё трещит и качается. / Воздух дрожит от сравнений. / Ни одно слово не лучше другого, / Земля гудит метафорой…». Это поэт, или пиния? Или мачта, мечущаяся на ветру. Описание творческого акта через доступные образы; попытка рассказать, как происходит творение стихотворения. Ни одно слово не лучше другого. Чуть дальше он скажет это о монетах, утративших своё достоинство в земле. И о себе, срезанном временем, как монета (и утратившем достоинство?). Если начало стихотворения о пиниях и судьбах несчастных пиний: то живущих на горбатом хребте, то рассекающих «безлесый воздух», – середина, сердцевина стихотворения – о поэзии, о процессе стихосложения и о родстве поэта и пинии.
«Трижды блажен, кто введёт в песнь имя…» – как это верно! Как трудно дать название стихотворению. Это знает всякий, кто занимался стихосложением. «Она отмечена среди подруг повязкой на лбу…» – эта повязка нечто умерщвляющее: дай название чуду, и оно перестаёт быть таковым, распахивает свои тайные знаки. Название стихотворения – ключ к нему, называние, объяснение и… недоверие читателю. Без названия как-то всё не очень понятно, и вроде бы можно трактовать как угодно. Название – рама стихотворения.
«Звук ещё звенит, хотя причина звука исчезла…», «Ещё сохраняет воспоминание о беге…» поворот шеи павшего коня. И это как-то связано с эрой: «Эра звенела, как шар золотой…». Золотой век Древней Греции? Звук Древней Греции всё ещё звенит, хотя причина звука исчезла. Или золотой век Рима, третьего Рима в том числе. Потомки Энея взрастили культуру на руинах погибшего мира. «Энеида» Вергилия проявилась в стихотворении необузданной жаждой пространства мореплавателя, сличающего море с землёй…
– «Так / Нашедший подкову / Сдувает с неё пыль / И растирает её шерстью, пока она не заблестит…».
– Так потомки находят утратившие внешний лоск артефакты, сдувают с них пыль, растирают шерстью, пока те не заблестят…
– Так поэты находят новое в старом, сдувают пыль и считают себя счастливцами, нашедшими подкову.
В стихотворении рефреном звучит мысль о говорении: «Глядим на лес и говорим…», «Говорим: / — И они стояли на земле…», «С чего начать? (говорить)», «То, что я сейчас говорю, говорю не я…». И в такой последовательности становится очевидным нерв стихотворения: я, нашедший подкову, не я! Я – потомок Энея, вынырнувший в чужом времени… я вне времени. Я пифия, говорящая «да» и «нет» с равной степенью вероятности. «Человеческие губы, которым больше нечего / сказать, / Сохраняют форму последнего сказанного / слова…» Когда человеческие губы умолкают, губы поэта продолжают говорить. То, что сказал поэт: зёрна культуры, прорастающей в отзывчивой почве человеческого сознания, понимания.
Стихотворение «Нашедший подкову» соткано из разнородных мотивов. Богатая аранжировка временами становится избыточной, что наполняет читающего энергией внутритекстового движения. Стихотворение для вчитывания, смыслового пиршества. Открытия захватывают! Возможно, письмена Майя поддавались расшифровке с ничуть не меньшим сопротивлением. Вычитать всё вряд ли возможно, но когда есть точный азимут – оно всё же поддаётся интерпретации.
Перемещения по тексту «выбрасывают» читателя за границы стихотворения, он переносится из одного времени в другое; из одной мизансцены в другую, казалось бы, ничем не связанной с предыдущей. Название ограничивает его расползание по швам. Концентрация смыслов в ограниченном пространстве придаёт ему невероятную энергетику. Обилие глаголов: одна пятая от словесного материала стихотворения, разогревает его массу, доводит до взрыва. Апофеозом становится конь, мчащийся в одномоментном времени. Все его движения, звуки и даже смерть запечатлены в моментальном снимке. Это само время, его величество Мгновение проявило себя в слове. И через всё проходит рефрен говорения. Говорим, что бывает так и так: смотрим на лес и видим в нём корабельные мачты; смотрим на мачты и видим в них пинии, шумящие под пресным ливнем. Смотрим на пинию и видим в ней поэта, несущего свою благородную ношу…
Воздух и его метаморфозы: «В разъяренном безлесном воздухе…», «Воздух дрожит от сравнений…», «Воздух бывает тёмным, как вода, и всё живое / в нём плавает, как рыба…», «Воздух замешан так же густо, как земля, — / Из него нельзя выйти, в него трудно войти…». Метаморфозы воздуха меняют картину мира, мешают дышать, заставляют задыхаться от страсти и тактильной чувственности: «…сильного / одуряющего запаха – / Будь то близость мужчины, / Или запах шерсти сильного зверя, / Или просто дух чебры, растертого между ладоней…». Воздух безлесый – это о генетической принадлежности воздуха лесу. Химическая формула счастья пиний в лесу, о счастье поэта быть в лесу себе подобных или об ином качестве счастья быть частью корабля, рассекающего «безлесый воздух»: воздух, в котором ты уже в качестве (поэта?), творящего воздух культуры.
Воздух дрожит от сравнений – это напрямую о поэзии, о трудности выбора слов.
Воздух как вода – возвращение в океан.
Воздух как земля наиболее труден для восприятия. Для его интерпретации нужно проследить «землю» в стихотворении.
«…хрупкий / прибор геометра, / Сличит с притяженьем земного лона / Шероховатую поверхность морей…», «на земле, / Неудобной, как хребет осла…», «То, что я сейчас говорю, говорю не я, / А вырыто из земли, подобно зёрнам / окаменелой пшеницы…», «Разнообразные медные, золотые и бронзовые лепёшки / С одинаковой почестью лежат в земле…». И в завершение – век, который сфера (шар золотой) и который эра оттиснул на монетах свои зубы. Век, желая перекусить, оттиснул на мне свои зубы, и срезает меня, как монету.
Я – монета, утратившая своё достоинство?! Достоинство этой монеты исчисляется не личными качествами Осипа Мандельштама, а качествами времён, которые брезжат в поэте Осипе Мандельштаме… Глубинная структура стихотворения – пиния, несущая на своих ветвях благородный груз. Культура, наследником и продолжателем которой является как сам Мандельштам, так и иной поэт – счастливчик, нашедший подкову. Ветви пинии – нечто являющееся частью единого организма под названием культура.
В минуты высочайшего напряжения поэт становится уязвимым, он превращается в тигель, в котором плавится колоссальное количество жизненного материала.
Строфы, в которых Мандельштам размышляет о процессе творения, отражают универсальный опыт, знакомый каждому поэту. Здесь нет поэта, который лишь записывает то, что ему диктуют свыше. Это отчаянная работа души и разума, сверх-усилие, которое не всегда приносит желаемый результат.
Пинии, как символы уязвимости и благородства, весьма точно передают универсальную сущность творцов всех времён и народов. Как часто они оказываются беззащитными перед лицом грубой реальности! И это расхожее мнение, что художник должен быть голодным или «ах, ты пела – это дело, так пойди же попляши» – цинизм, дорого обходящийся своим народам. Можно оплакивать преждевременный уход поэтов, сокрушаться о тяжести их существования и искать врагов. А можно помнить, что это труд, имеющий общественное значение и беречь поэтов, пока они физически и духовно живы. Щепотка соли, на которую безуспешно предлагают небу выменять свой благородный груз: соль стихотворения Осипа Мандельштам «Нашедший подкову».
Поэт – это и мореплаватель с необузданной жаждой пространства; и геометр, сличающий с притяжением земного лона шероховатую поверхность морей. И человек, говорящий: спасибо за то, что было! И даже конь, распростёртый в пыли, храпящий в мыле. Именно поэт способен в единое Мгновение поместить движение. Именно он способен говорить после того, как человеческие губы уже произнесли последнее слово.
То, что я сейчас говорю – говоришь ты, читатель. Ты своими губами произносишь мои слова, и значит эстафета мысли, чувства продолжается. И значит, благородный груз мы делим с тобой. Благородную ношу культуры. Эстафета слова – как факел, огонь, передаваемый из рук в руки. Символический огонь, но без которого душа, души не смогут согреться. Слово – общечеловеческий огонь. Слово объединяет, разъединяет. Слово – меч, слово – щит…
«Звук, что ещё звенит, хотя причина звука исчезла…»
Пинии не используются в кораблестроении, у них не прямые стволы. Они растут по отдельности, достаточно редко, так что это никак не лес, тем более – корабельный. Что за глупости?
Добрый день! Все вопросы о пиниях к автору. https://www.culture.ru/poems/41780/nashedshii-podkovu
В защиту автора могу лишь сказать, что пинии всё же из семейства сосновых. Это в ответ на “буквальность” вашего замечания. Главное же это, что и пинии, и корабли, и даже море и лес являются художественными образами. Это многозначные символы, посредством которых Мандельштам говорит о чём-то ином. Предметом статьи и является это “иное”. Слово глупость скорее относится к человеку, который принимает все буквально в художественных произведениях.
Вы не понимаете принципы поэтики О. Мандельштама и городите комментарии, основываясь на отдельных словах.
А слова, даже если о них говорить – это “мачтовый лес”, который точечно, гипотетически сравнивает автор с пиниями. По факту – среднерусскую природу с усредненной итальянской.
Климат, комментатор, не определяет ареал произрастания для пиний, чего вы тоже не знаете. До -12 они выдерживают, а вот почвы – другое дело. Идите, почитайте чего-нибудь. Полет ума от русского космизма к деревообделке вам тяжело дается.
Вообще-то пинии прекрасно растут и в виде леса – по легенде именно в лесу вспыхнувших от жары/окурка /эфирных масел пиний погиб Саша Черный во Франции. В Риме знаменитая вилла Боргезе слева от Испанской лестницы (и не только она) – парк пиний с массой других растений. Делались ли корабли из пиний? Думаю да – другого леса в античный период просто не было поблизости. Конечно не каравеллы, но рыбацкие лодки вполне себе.
Крюковой Светлане.
Попытался я, как читатель, “своими губами произнести Ваши слова” (понять штабеля словес – поиск смысла фраз) и чтоб возникла “значит эстафета мысли, чувства (которая?) продолжается” и “благородный груз” (чего?) – поделить с Вами не получается. Может у кого-то получиться? – сообщите.
Что это за “конь, распростёртый в пыли, храпящий в мыле”? А ещё, цитирую,: “геометр (кто это?) , сличающий (?) с притяжением земного лона (?) шероховатую (???) поверхность морей”. Ещё эпитет и ребус от Мандельштама.
И “это труд, имеющий общественное значение” (?) и надо “беречь поэтов” таких?